– У тебя очень мило.
– Ага, все по канонам, – усмехнулась Дея. – Лесбиянка-землевладелица, цветочки, комбинезон.
Кейт попыталась улыбнуться, но улыбка вышла жалкой.
– А где Нора?
– С Зои. Ее семья приехала к нам на Рождество. Они отличные люди, но уж слишком громкие. А домик маленький. А где Том?
– С Эллис.
– Ну, – начала Деа. – Это был отличный званый ужин. Спасибо.
– Пожалуйста.
– Нет, правда, это стало самым волнительным событием за последнее время. Особенно мне понравилось про страдания солдат, – Дея подняла кружку. – И этот парень… Марк. Мне так нравилось смотреть, как ты к нему пристаешь.
– Я разрушила свой брак, отношения с лучшей подругой и перспективы мужа уйти с низкооплачиваемой работы. Но я рада, что ты хорошо провела время.
– Хочешь чаю?
– Конечно.
Она села на походный стул, а Дея исчезла в сарае.
– Подбрось немного ежевики в огонь, – крикнула ей Дея откуда-то из глубины сарая. – Она хорошо горит и придает особый аромат.
Кейт поискала взглядом кучу, встала и, подняв колючую охапку, бросила ее в огонь, наблюдая, как ветки ежевики скручиваются и сгибаются в пламени. Дея возвратилась с кружкой чая.
– Лимонный бальзам, – сказала она, протягивая ей стакан.
– Спасибо.
– Но еда была отличная. Он – талантливый человек, твой муж. Ты была права.
– Мы можем перестать об этом сейчас говорить?
Кейт отхлебнула чай, зеленый и нежно пахнущий, и всмотрелась в огонь. Здесь действительно сладко пахло древесным дымом и чайки кричали в высоком сером небе.
– Я сегодня ходила в здание сената, – сказала Дея, – проверить, как там студенты. Власти отключили им отопление, – она покачала головой: – Это варварство. Я принесла им пару одеял. Они просят больше.
– Они должны выйти, – угрюмо сказала Кейт.
– Да? – удивилась Дея. – Это еще почему?
– Что они собираются изменить? Что вообще можно изменить?
Дея пристально на нее посмотрела, и у Кейт снова появилось тревожное чувство, что она читает ее, как книгу.
– Ты же знаешь, как это бывает, – пожала плечами она, – молодые люди становятся старше и чаще идут на компромисс. Вот что происходит. Мы прекращаем бороться. Мы капитулируем. Мы становимся частью проблемы.
– Правильно, – ответила Дея.
– Голосование окончено. Тори победили. Если студентам холодно, они должны пойти домой, увидеть родителей, согреться. Ты так не думаешь?
– Нет, – ответила Дея. – Я не уверена, что так думаю. Кстати, я не уверена, что и ты думаешь именно так.
Она подошла к куче, взяла охапку ежевики и скормила ее огню, глядя на Кейт сквозь пламя.
– Значит, ты пошла на компромисс? – сказала Дея. – Поэтому ты так говоришь?
– Смотри, – Кейт подняла рукав, показывая свою татуировку. – Это было сделано в знак обещания, и я его нарушила. Это все, что тебе нужно знать.
Дея присела на корточки и стала тыкать палкой в огонь, переворачивать большие бревна и сгребать горящие угли.
– Я ценю поэтичность этого жеста, – тихо сказала она, – но думаю, что тебе, возможно, придется придумать более сильный аргумент, чтобы выиграть этот спор.
Она встала, обтерла руки об комбинезон, подошла к Кейт и присела рядом:
– Я хотела сказать тебе, что у меня есть работа, там в университете. Вакансия временная, подмена сотрудника в декретном отпуске, но я подумала о тебе.
– Что за работа?
– Агитационно-просветительская деятельность по всему Кенту. Ходить по школам, помогать старшеклассникам, которые хотят стать абитуриентами и студентами. Совсем недалеко от тебя один из самых бедных районов Англии – Шеппи, Медуэй. Я уверена, что это занятие тебе подойдет. Оно может оказаться творческим делом, если ты немного подумаешь об этом.
– Значит, бедные дети все же могут поступить в университет, а потом останутся в многотысячных долгах, когда окончат учебу?
– А что бы ты предпочла? Чтобы они вообще не учились?
Кейт промолчала.
– В любом случае, в этом году собеседования начнутся раньше обычного, они хотят, чтобы новый сотрудник приступил к работе уже весной.
Кейт отвернулась к огню.
– Ты кто? Мой карьерный консультант?
– Нет, – ответила она, подбрасывая ветку в огонь, – просто друг.
Ханна
По дороге к Джиму и Хейли Ханна сидела в машине на заднем сиденье позади матери. Прислонившись головой к окну, она наблюдала, как окраины города уступают место деревням, а затем вересковым пустошам и сухим каменным стенам, покрытым снежной пылью. Время от времени отец тормозил, чтобы не сбить оказавшуюся на дороге куропатку или овцу.
Он что-то напевал, беззвучно шевеля губами и отбивая ритм по рулю в такт музыке. Глядя на это, мама хихикала и покачивала головой. Они были в радостном предвкушении встречи с сыном, невесткой, внучкой.
Сколько Ханна себя помнила, она всегда сидела с этой, левой, стороны, а по семейным праздникам справа от нее сидел брат Джим. Сейчас, как и всегда, она точно так же видела профиль отца. Они с братом часто ссорились. Едва ли она забудет, как по дороге во Францию отец окончательно вышел из себя и остановил машину, приказав ей с братом выйти на обочину. Он отъехал, оставив их, и они молчали в ужасе целых пять минут, пока он не вернулся. Теперь ее младший брат сам стал отцом. Скоро он сам будет ездить на собственной машине на семейные праздники.
Они подъехали к стоящему на краю деревни каменному коттеджу с удивительно толстыми стенами и маленькими окнами. Когда они вылезли из машины, на дорожке появился Джим, встречая их. Он оказался крупнее, чем помнила Ханна, прибавил в весе, но ему это определенно шло. Каким-то образом ему удавалось быть везде одновременно – открывать дверь для мамы, вести разговор с отцом о рождественских пробках и обнимать Ханну.
– Как поживаешь, сестренка?
Ох уж эти его звонкие гласные [16]! Она всегда забывала, как далеко на север он забрался. Она хотела бы укрыться здесь, в его объятиях, и слушать, слушать эти его гласные.
– Хорошо, – ответила она ему в плечо. – Я в порядке.
Джим повел их в дом, а потом занес в узкий холл их багаж. В углу комнаты еще стояла рождественская елка.
– Все спальни наверху. Ваша с мамой, – первая направо, – сказал он отцу. – А твоя, Ханна, в конце коридора. Но пока там наверху Хейли дремлет с ребенком.
Вдруг он хлопнул в ладоши.
– Кто будет коктейли, пока наверху спят?
Джим угостил всех. Джин с тоником для мамы, бокал вина для Ханны и эль для папы. Ханна видела, как он горд, что стал домохозяином и отцом семейства.
Позже, когда закончили осмотр дома, они сидели в гостиной, где в маленьких чашках на столах их ждали арахис и крекеры, а над камином висели фотографии со свадьбы Джима и Хейли. Ханна и ее родители сидели на краешке дивана. Притихшие, они ждали, когда на сцену выйдет главный актер. Раздался скрип лестницы, и вот появилась Хейли. Она на мгновение остановилась в дверном проеме – пухлая от сна, с кремовыми румянами на щеках и с крошечным человечком в руках. На мгновение все застыли на месте, настолько совершенной была картина. Почти Мадонна с младенцем.
– О, – первой нарушила молчание мать Ханны, поднимаясь с дивана. Ханна наблюдала за матерью, когда та взяла ребенка из рук Хейли и ее лицо преобразилось.
– Рози, – проговорила она, – моя милая маленькая Рози!
Ханна встала, протиснулась через тесный круг и вдруг явственно увидела черты Джима на крошечном личике, выглядывавшем из-под нескольких слоев одеяла.
– О… – Ханна коснулась пальцем щеки ребенка. – Она такая милая, Джим. Она очень похожа на тебя.
Вскоре ребенок проснулся, расплакался, и Джим встал с дивана.
– Посиди здесь, милая, – сказал он Хейли. – Я сам покормлю.
Он пришел из кухни с бутылочкой для своей крошечной дочери. Ханна, затаив дыхание, наблюдала, как он взял ее, с какой заботой держал, пока Рози управлялась с крошечной соской. А все вокруг молчали, смотря на девочку и прислушиваясь к исходящим от нее звукам.
– Я в свое время никогда так не делал, – признался отец Ханны.
– Ты и не знаешь, что упустил, – сказал Джим с усмешкой. – Окситоцин – это потрясающе.
– Окси что-что? – переспросил их удивленный отец.
Ханна легла спать рано, как и ее родители, – в десять вечера. На следующее утро она проснулась тоже рано и долго стояла у окна, глядя на замерзшие и одинокие поля. Ребенок прелестный. Дом прелестный. Джим и Хейли прелестны. Утомительно до зубовного скрежета, как они все прелестны. Она чувствовала их сострадание, их переживание насчет того, как она все это воспринимает: нежность Хейли со своей малышкой. Их взгляды, когда брала ребенка на руки. Дружный вздох в надежде, что Рози не расплачется в объятиях тетушки. Никто не спросил ее о Нэйтане… Неужели они решили между собой, что не будут этого делать?
Этот дом с его толстыми каменными стенами, низкими перекрытиями и видом на бескрайние поля, болота и серо-стальное небо, угнетал ее, как, впрочем, и дружное посапывание ее семьи в соседней комнате. Она не хотела быть здесь. Она хотела побыть одна в разреженном воздухе Кента около своего родного гнезда. Интересно, как быстро она сможет уехать отсюда? Успеет ли на поезд в Лондон двадцать шестого декабря? Она проверила цены на такси, но они оказались запредельно дорогими. К тому же у нее уже был билет на двадцать седьмое. Значит, предстояло терпеть еще два дня.
Ханна подумала о книгах, которые читала в детстве, – обо всех этих тетушках на иллюстрациях, в очках и в неизменно хорошем настроении. Всегда в кресле. Всегда в углу. Когда-то она была в центре событий. Теперь она где-то на краю.
Она понимала, что внутри нее живут разные, соперничающие Ханны. Вежливая Ханна, добрая тетушка Ханна, которая всегда рада приглашению остаться, которая улыбается и сидит тихо, сдерживая свою боль. И плохая Ханна, которая способна источать яд, способна на безумие – та, которая хочет встать, перевернуть стол, забрать ребенка и убежать с ней, чтобы потребовать то, что должно по праву принадлежать ей. Закричать: «На этом месте должна быть я».