* * *
На вершине лесистого склона
Скрыто злобное сердце дракона.
Ветер воет и тьма ворожит,
И в испуге ребёнок дрожит.
А дракону – чего?
– Хороша
Бессердечная жизнь и душа.
За бессмертье не платят гроши,
За бессмертье живут без души.
Добрым молодцам головы рвать –
Бесконечная благодать.
А в груди моей стук да стук.
Вот я вырос, прошел испуг.
Всё что было – быльём поросло,
но воюют добро и зло…
Эту сказку читает дочь,
Добрым молодцам хочет помочь.
* * *
О небесном говорю.
А земное – вот, под боком.
В небе – ближе к декабрю –
Будто на душе морока.
В небе тот же разнобой.
Тучи небо рвут на части.
Так же и у нас с тобой
Счастье спутано с несчастьем.
Не в созвездии Орла –
В жизни бренной неполадки,
Ставим на любовь заплатки…
Вот такие, брат, дела.
* * *
На окраине шагаю вдоль забора.
Над забором вьётся злая птичья свора.
То ли спорят меж собой,
То ли меня за окраину поганую бранят.
Неуютно, да к тому ж ещё зима.
У ворон, видать, не густо в закромах.
Мне б ответить посуровей воронью.
Оправдаться за окраину свою.
За грехи свои,
за зиму,
неуют.
За людей, что на окраине живут…
Мне бы с мыслями собраться.
И тогда…
Улетели, вдруг, вороны. Вот беда.
* * *
На старом трамвае до автовокзала,
А после пешком пять минут.
И нужно всего-то для счастья так мало:
«Скажите, а как Вас зовут?»
Когда это было, и было ли, право,
И нет ли дороги назад,
Туда, где мечты ещё только о славе,
Где светится девушки взгляд.
* * *
И середина лета проходит стороной.
Утерян, видно, где-то
Привычный летний зной.
За пеленой дождливой укрылась синева.
Поникла сиротливо
Июльская трава.
И, вопреки приметам,
Стучится в окна град.
Течёт сквозь пальцы лето.
И не вернуть назад…
* * *
Когда весёлые трамваи
Грохочут сквозь ночную мглу,
И город, словно оживает,
Как иноверец на колу,
Когда усталым телеглазом
Мерцают окна в темноте,
Когда шофёр рулит под газом,
Браня прохожих, как чертей,
Когда от центра до окраин
Привольно дышит только вор,
Когда опасливо сжимает
Прохожий головной убор…
Поэт проходит, как комета,
Сквозь мрак, сквозь город,
сквозь печаль…
И жаль несчастного поэта,
И город, как поэта, жаль.
* * *
Кружится, кружится, падая, лист,
Золотом первым отмечен.
Воздух осенний
прозрачен и чист,
И листопад бесконечен…
Осень со мной,
ничего больше нет.
Я, как мальчишка, беспечен.
Счастья осеннего терпкий букет…
И листопад бесконечен.
Из книги «Старые долги»
* * *
Живу. Мне тридцать третий год.
Я сыт, одет, обут.
И не испробовал,
Как дед,
Военной соли пуд.
Зато отец узнал сполна
Вкус соли на войне.
Амосов учит: «Соль вредна».
Военная – вдвойне.
И хоть изведана и мной
Котлов солдатских соль,
Мой возраст – самый призывной.
И в этом тоже соль.
И если крикнут: «Становись!»
Найдём себя в строю.
За хлеб и соль.
За нашу жизнь.
За Родину свою.
* * *
В моём доме осенняя смута.
За стеною ругается люто
старый дед,
старый чёрт с бородой.
Ищет кружку с живою водой.
В моём доме такая картина:
На стене фотография сына
снова в ужас приводит отца,
столько лет не меняя лица.
И с рожденья глядят на меня
Очи с отблеском злого огня,
что горел под деревнею Ельцы.
Словно тени в глазах, погорельцы.
Ищут крова в краю неродном.
На крови был поставлен мой дом.
А теперь в нём осенняя смута,
плачет дед и ругается люто
И горит на лице у меня
Отраженье святого огня.
* * *
О солдатах столько песен и стихов,
Сколько стоптано солдатских каблуков.
Но тачаются, как прежде сапоги,
И не все ещё написаны стихи.
* * *
Мой дед здороваться любил
И вслух читать газеты.
Читал, покуда было сил,
Про жизнь на белом свете.
С машиной швейной был в ладу
И с нашей старой печкой.
А вот в пятнадцатом году –
Стрелял под Берестечком.
«Прицел такой-то… Трубка… Пли!..» –
Рассказывал он внукам.
В работу верил. Не в рубли.
И уважал науку.
Моим пятёркам был он рад.
Предсказывал победы.
Хотел, чтоб был я дипломат…
А я похож на деда.
Детство
Дед шил шапки
И пел песни.
А я сидел на столе
И ел картошку.
Пахло кожей
И тёплым мехом.
А на стене
Висела карта мира.
И два портрета
Висели рядом.
А на них –
Два моих дяди,
Одеты в солдатскую форму,
Чему-то задорно смеялись…
Давно дед сшил
Последнюю шапку.
Давно дед спел
Последнюю песню.
А со своих портретов
Смеются геройски дяди…
Смеются
Из моего детства.
* * *
Легко ли мне сквозь толщу лет
От половецкого копья
увидеть след
Не в теле, а в душе,
Где столько дыр,
Где живы вещие Аскольд и Дир,
Где рядом свист разящего копья,
и свист из дыр,
и посвист Соловья.
Душа моя…
На ней печать веков,
седых, ворчливых,
Мудрых стариков…
Душа моя…
На ней печать вины, как отраженье
смутной старины…
И я сижу под вечною звездой,
под древним деревом,
как ребе молодой.
До дыр зачитанную Книгу бытия листаю.
Вот история моя.
Она во мне. И только мне видна,
Витает между строк моя вина.
* * *
Вспоминаю армейскую жизнь.
Как шептал я себе: «Держись!»
Как гонял меня старшина
И кричал мне: «А, вдруг, война?..»
Как я песни в строю орал,
Как потом в лазарете хворал.
Как до блеска я драил полы,
Как казался себе удалым,
Хоть и не был большим удальцом –
Хмурый воин с худущим лицом.
Но зато по команде «Отбой» –
Засыпал я, довольный судьбой,
Потому что служил стране,
И светилась звезда в окне,
Потому что, как ни ряди –
Жизнь была ещё вся впереди.
* * *
Была шинель
Мне велика.
Погоны я
Пришил неловко.
Не уронил всё ж
Честь полка,
Когда «В руках у нас винтовка»
Пел на плацу.
Когда: «Не трусь», –
Шепнул сосед. –
«Тяни носочки…»
У ягод был различный вкус.
А помнятся
Одни цветочки.
* * *
Пахнет армией зима.
Строевых занятий топот,
Песен свист (куда твой Сопот!),
Снега скрип и кутерьма
Сводят вновь меня с ума.
Пахнет армией зима.
Сапогами из сушилки,
Пирогами из посылки,
И не ведает сама
Как на ту она похожа,
Ту, что строже и моложе,
Что растаяла в руке
В том военном городке…
* * *
Мне ещё до увольненья далеко.
Покупаю я в буфете молоко.
Мой карман не тяготят рубли,
И в погоны ещё плечи не вросли.
До казармы и обратно я – бегом
За сержантом, за бывалым «стариком».
«Разрешите обратиться», – говорю,
Обучаюсь уставному словарю.
По утрам на турнике вишу
И весёлое письмо домой пишу.
Вспоминаю вкус парного молока…
И длинна, как путь домой, моя строка.
* * *
Майор Агапов – ветеран войны.
Отец солдатам и слуга страны.
Он вспоминает 43-й год
И говорит нам: «Дети». А мы взвод.
Такой у нас сегодня политчас.
Ведёт майор Агапов свой рассказ
Про день войны у берегов Днепра,
Когда «Вперед! За Сталина! Ура!» –
Кричал майор, тогда ещё солдат.
Он постарел. А тридцать лет назад
Такой же был пацан, как мы сейчас.
Ведет майор Агапов политчас,
Как будто в бой за Родину ведёт,
Забыв который час, который год,
Не по уставу называя нас: «Сыны…»
Майор Агапов. Ветеран войны.
* * *
В полковой библиотеке благодать.
Я шагаю вдоль родной литературы.
Далеко. Сержанта не видать.
Рядом Пушкин и Белинский хмурый.
Марширует с песней батальон.
Вместе с песней в небесах летаю.
В русскую поэзию влюблён,
Шагом строевым овладеваю.
Я читаю, и мечтаю, и брожу.
Возвращаюсь на вечернюю прогулку.
И стихов как будто не пишу,
Только сердце бьется слишком гулко.
* * *
Ребята, что лежат в земле под Брестом,
Вот ваши внучки выросли в невесты.
А сыновья и дочки поседели.
Уже и внуки в армию успели
И встали в строй, где было ваше место…
Цветет земля, горевшая под Брестом.
И не завянет никогда цветок,
В письме с войны лежащий между строк.
* * *
Два сапога отдал я старшине
В последний день моей армейской службы,
И прапорщик, всем сантиментам чуждый,
Швырнул привычно их к стене.
Ещё и буркнул недовольно мне
В своей каптёрке, вымытой до блеска,
Что нерадивость, мол, имела место,
А бережливости – в помине нет.
Протёр до дыр я оба сапога:
Всё этот бег по местности неровной,
Всё этот шаг, то строевой, то вольный,
Да марш-бросок на мнимого врага.
В солдатских мозолях моя нога.
А я-то думал сапогам нет сносу…
Но прапорщик всё курит папиросу,
А я сдаю ему два сапога.
* * *
Май. На площади Героев
Блеск погон и блеск наград.