– Ну ничего себе, какой образцовый порядок! – сказала она Саше, едва очутившись в квартире. Беззастенчиво осматривая гостиную. – Просто вау. Холостяцкий хаос превратился в царство семейного уюта. Сразу видно, что тебе удалось установить здесь свои правила. Поздравляю!
И хотя в сказанном не было прямого упрека, Саша ощутила внезапную волну мутноватого густо-пунцового раздражения. Почему-то сразу же захотелось возразить, сказать нечто, опровергающее безупречный порядок, возникший в квартире Виталика с ее появлением. Но возразить было нечего. К тому же в горле будто округлилось что-то очень твердое и сухое, не пропускающее слова. И Саша в ответ лишь улыбнулась – растерянно, с жалкой беспомощностью.
– Поль, ну потише говори, ребенок же спит в соседней комнате! – прогорланила Настена, суетливо приглаживая перед зеркалом взъерошенные розовые пряди.
– Да ладно, его и пожарной сиреной не разбудишь, – заверил Виталик. – Он такой, весь в маму.
Ужинали за раздвинутым столом в гостиной. В отличие от родственниц, друзья в начале вечера окружили Сашу плотным любопытным вниманием. Расспрашивали ее о работе, о Леве, о Кристине. Удивлялись, что у нее уже «такая взрослая дочь»; кто-то предположил, что их с Кристиной, наверное, часто принимают за сестер. Но вскоре все съехали, словно с горки, в свои собственные, междусобойные темы, недоступные для Саши. В огороженное пространство общих воспоминаний – далеких, институтских и совсем недавних. Друзья Виталика непрерывно смеялись, перебивали друг друга, расслабленно курили, выпуская неспешный дым, который мягкими, струящимися складками собирался над плотно заставленным столом. Саша же вторую часть вечера в основном молчала. Улыбалась звучащим шуткам, но при этом смотрела в окно, в черную наружную стылость, пронизанную редкими прожилками огней. Время от времени ходила на кухню – нарезать для гостей еще хлеба, копченой ветчины, твердого острого сыра; принести еще бутылку вина, еще льда для виски.
И вечер прошел бы для Саши сносно, с относительно гладким, прохладно-сдержанным спокойствием, и завершился бы на ровной нейтральной ноте. Но к концу ужина, уже за полночь, подвыпившая Полина внезапно решила вновь направить в Сашину сторону свою неудержимо рвущуюся наружу природную едкость.
– А ты знаешь, Александра, на нашем курсе почти все девушки хотели встречаться с Виталюней, – сказала она, проведя маслянисто-жирным пальцем по ободку бокала. И недобро улыбнулась, влажно заблестела крупными сахарными зубами.
Саша медленно моргнула и чуть заметно дернула плечом.
– Что ж, я рада, что у Виталика была такая… неодинокая юность.
– Вообще-то моя юность еще не прошла, – обиделся Виталик.
– Нет, ну правда, – продолжила Полина, гладя на Сашу. – Реально почти все. Даже Настена. Помнишь, Настена, как ты хотела пригласить его на медленный танец на новогодней дискотеке в «Роднике»? На третьем курсе. Да-да. Прости, конечно, Славик, но такое было.
Слава неопределенно, чуть слышно хмыкнул, задумчиво свел брови к переносице – не поднимая глаз от тарелки с рыбным салатом. А Настена тут же скривилась и кинула в сторону Полины скомканную салфетку.
– Да какой танец, я на той дискотеке перебрала с бодяжным портвейном, который Костыль притащил.
– Ты потом уже перебрала. Когда застремалась и так и не решилась пригласить Виталюню. И вообще, что такого? Сейчас-то уже можно признаться. В Виталюню все были влюблены. Даже у меня как-то были мысли с ним замутить. Но потом я передумала. Все-таки не совсем мой стиль.
– Поль, да угомонись ты. Ничего я не стремалась и приглашать Виталюню не планировала. Мне реально стало плохо в тот вечер от костылевского портвешка. Он был совсем отвратный, не знаю, зачем я его пила.
– Надо было пить его в коктейле, с тоником и мятой, – смущенно развел руками Костя, задев при этом графин – по счастью, почти пустой. – Или, на худой конец, со спрайтом. Было бы не так противно.
– А коктейли, кстати, и стали популярны благодаря бодяжному спиртному, – весомо заметил Илья, проигнорировав зарождающуюся перепалку. – Вроде того самого портвешка.
– В смысле?! – с легким, остаточным раздражением гаркнула Настена.
– Ну, в смысле они получили популярность во время сухого закона в США, в двадцатых годах, когда стало расцветать подпольное производство алкоголя. Люди начали активно делать коктейльчики, чтобы замаскировать неприятный вкус некачественного самогона.
Разговор плавно перешел к алкогольным предпочтениям присутствующих. Саша встала и под предлогом, будто на столе почти не осталось картофельного салата, отправилась на кухню. Прикрыла за собой дверь, чувствуя, как туго стискивается между ребрами неприязнь. Почти целую минуту она громко и бессмысленно переставляла с места на место сотейники и кастрюли с остатками еды. Словно пытаясь заглушить этими бесполезными брякающими звуками разговор в гостиной. А в особенности веселый и одновременно язвительно-жесткий голос Полины, то и дело всплывающий со дна журчащей неразборчивой чужой речи. Перекрывающий даже зычное гоготание Настены.
Стоя возле столешницы, в одиноком кухонном полумраке, слегка разжиженном уличным фонарем и подтекающим из гостиной светом люстры, Саша хотела провалиться в расщелину времени. Туда, где секунды вытягиваются, разрастаются до бесконечности. Лишь бы продолжать вот так стоять и не возвращаться к гостям.
Однако вернуться все же пришлось. Едва покинув вязкий, комковатый полумрак кухни и очутившись в ярко освещенной гостиной, Саша вновь поймала на себе Полинин взгляд. И в глубине бархатисто-голубых глаз – уже затянутых тонкой хмельной краснотой – по-прежнему пульсировали капли плохо затаенного яда.
– Александра, не обижайся на то, что я сказала относительно Виталюни. И не ревнуй. Я вообще-то хотела сделать тебе комплимент.
Саша гулко поставила на стол салатницу и медленно села. Неприязнь к Полине текла внутри горячим кровяным ручьем. И каждое Полинино слово как будто капало обжигающим ядом в самую сердцевину Сашиной уязвимости, в центр переплетения всех ее нервов.
– И в чем же этот комплимент заключался?
– Ну как в чем? У Виталюни было много девушек, причем не всегда глупых и страшных. Были вполне даже презентабельные. Но ни одной из них не удалось его приручить. А тебе вот удалось. Ты сумела сделать его примерным мужем и заботливым отцом. Для этого ведь нужен определенный талант, правда? У тебя он есть, и ты его развила, довела, можно сказать, до совершенства. Вот в этом, собственно, мой комплимент и заключался.
Саша крепко, обеими руками сжала лежащую рядом льняную салфетку, с трудом заперла внутри себя томительно-жаркое, нарывающее негодование. Все оробело замерли, словно резко почувствовав скопившееся в атмосфере напряжение. Воздух будто стал плотным, тягучим, как кисель. Слишком тяжелым для беззаботного дыхания, для расслабленных легковесных разговоров.
– Если честно, никогда не замечала у себя таланта к приручению. И, соответственно, развивать его не пыталась.
– Ну как это «не пыталась»… – Полина вздохнула и нарочито неспешно закурила. – Очень даже пыталась. Причем успешно. А что, хороший ход. Сообщить мужчине о ребенке уже после родов. Чтобы у того не было времени подумать и сбежать, а главное, возможности настаивать на аборте. Очень, очень хороший ход. Поставить Виталюню перед фактом, так сказать. Перед люлькой с чадом. Молодец, Александра. Хитроумно и надежно.
Эти слова хлестнули Сашу по лицу, по затвердевшим плечам, по напрягшейся груди. Кожа как будто мгновенно расползлась, обнажая мягкие, уязвимые, легко проницаемые слои тела. И жгучий Полинин яд заструился по всему нутру.
– Понятно, – сказала Саша, вновь вставая из-за стола. – В свою очередь, хочу сказать, что у тебя талант к комплиментам. Но попрошу развивать его упражнениями в другом месте. Мой сын должен скоро проснуться для ночного кормления. Не хочу, чтобы твое давящее и назойливое присутствие помешало ему потом снова уснуть.
Хотелось еще добавить, что если у Полины когда-то не сложилось с Виталиком, то Сашиной вины в этом нет. И незачем теперь пытаться изливать на нее давнюю досаду. Но эти слова Саша не произнесла, сдержанно проглотила – и они тут же отозвались в горле воспаленным алым жаром.
Полина небрежно пожала плечами, выдохнула дым.
– Странная реакция. Я разве что-то не то сказала? Нечто не соответствующее действительности?
– Поль, ну хватит, ну ты чего, – внезапно притихшим голосом сказала Настена.
– Да, мы и правда засиделись, – произнес Костя, грузно поднимаясь со стула и с неловкой поспешностью вытирая руки о джинсы.
Саша молчала, по-прежнему сжимая салфетку и неотрывно глядя в красноватые, уже до краев наполненные внутренним ядовитым огнем глаза.
– Александра, ты правда нас прогоняешь? – с наигранным удивлением спросила Полина и повернулась к Виталику. – А ты, Виталюня, чего молчишь? Позволяешь ей командовать в твоем доме? Ну вот, видите, а я про что.
Виталик состроил страдальческую гримасу и притворно захлюпал носом.
– Ребят, ну чего вы, нормально же сидели. Давайте не будем тявкаться и все портить. Не надо никуда бежать, на метро вы все равно опоздали, да и в любом случае метро в нашем Тушаке нет и не предвидится. Сидите спокойно, сейчас еще чай будет, может, даже с мармеладками и вишневыми пирожками.
– Нет, правда, мы пойдем, – твердо сказала Настена. – Спасибо за вечер, за ужин, все было очень вкусно, а рыбный салат вообще божественный. Славик, шевелись, поднимайся, вызывай машину.
И пока безропотный Слава открывал приложение для заказа такси, а Виталик вяло пытался протестовать, все медленно, как будто задумчиво, двинулись в сторону прихожей. Полина встала последней, бросила окурок в стакан с недопитым виски.
– Боже, Виталюня, какая же все-таки у тебя ревнивая сожительница… – протянула она напоследок, накидывая на плечо цепочку клатча.
Когда гости ушли, Виталик вновь разразился напускными страданиями.