Ее взгляд нечаянно скользнул по зеркальному шкафу и застыл на собственном отражении. На зыбкой себе, смотрящей сквозь вязкий, будто туманный сумрак. На призрачной себе, живущей по ту сторону зеркальной глади.
Саша включила лампу на прикроватной тумбочке. Внимательно посмотрела на свое заспанное лицо с темными подглазничными кругами, с углубившейся морщиной у переносицы; на свой поникший силуэт. Глаза слегка блестели, как от высокой температуры; на висках неряшливо завивались медные пряди, выбившиеся из растрепанного хвоста. Кожа на плечах и груди, когда-то излучавшая теплое молочное мерцание, теперь казалась совсем тусклой, землисто-серой.
Обескураженная этой ночной встречей со своим обликом в приглушенном свете лампы, Саша дышала медленно и тяжело. И ей чудилось, что зеркальный шкаф вместе с постылым отражением дышит ей в такт.
Ненавистное, жестоко обманувшее ее тело было по-прежнему здесь, по-прежнему сдавливало, запирало ее в себе. Улетев из Тушинска, Саша не превратилась в бесплотное и неуязвимое существо. Не освободилась от своей бесконечной внутренней тяжести. И не избавилась от болящих фантомных шрамов, оставленных ошибочным материнством.
Выключив свет, Саша завернулась в одеяло, закрыла глаза и горько усмехнулась собственной слепой наивности. Она вдруг почувствовала, совершенно ясно поняла, что никогда, ни при каких обстоятельствах не сможет стать привратницей Анимии.
14. Глядя вдаль
Впрочем, Саша тем не менее обошла в поисках работы все туристические компании города. Даже те, что не выкладывали на сайтах с вакансиями никаких предложений. В большинстве случаев в ответ на краткое изложение Сашиных профессиональных чаяний менеджеры скупо и прохладно улыбались, разводили руками. Спасибо за проявленный к нам интерес, но, к сожалению, нет, удачи вам, большой удачи. В одной турфирме Саше не дали сказать и пары фраз: увидев в ее руках распечатанное резюме, молодой человек с румяным лицом, поеденным червяком недавней угревой сыпи, довольно резко заявил, что в новых сотрудниках на данный момент они не заинтересованы.
Однако в офисе анимийского представительства Frux-Travel Сашу выслушали на удивление вдумчиво. Внимательно просмотрели ее «весьма любопытное» и «грамотно составленное» сиви, в котором, конечно же, упоминались туроператорские курсы. И даже как будто искренне посочувствовали, что два года назад она не смогла воплотить в жизнь свою профессиональную мечту из-за «тяжелых семейных обстоятельств». О своем внезапном материнстве Саша предпочла промолчать, и «обстоятельства» ее тогдашнего разрыва с Frux-Travel так и остались неконкретными, расплывчато-туманными. Впрочем, на их детальном раскрытии и не настаивали.
Сашу принимала девушка с бледно-оранжевой помадой и густо напудренной растрескавшейся кожей, отчего ее лицо немного напоминало портрет на старинной фреске. Чуть позже к спонтанному собеседованию присоединился загорелый мужчина в слегка помятой рубашке навыпуск и длинном тонком пиджаке нараспашку. Они оба говорили участливо-мягким, дружелюбным тоном, приветливо улыбались, задавали лишь уместные и вполне ожидаемые вопросы. Похвалили Сашин эдемский, протестировали ее знание английского – и тоже одобрительно покивали. В конце собеседования девушка заявила, что вакансии, созвучной Сашиным ожиданиям, сейчас нет, но «огорчаться и демотивироваться не стоит». Они обязательно сохранят ее резюме и контакты для связи. Обязательно внесут ее в заветный список потенциальных сотрудников. И если подходящая вакансия когда-нибудь появится, если внезапно нарисуется среди рутинной предсказуемости, они сразу напишут или позвонят.
Саша прекрасно понимала, что это когда-нибудь может наступить через год или через два. А может не наступить никогда. И в ожидании хрупкого, эфемерного, отнюдь не обещанного счастья устроилась на временную работу – официанткой в пляжный сезонный бар.
Зарплата у Саши была смехотворно низкой и к тому же «черной». Но выбора не оставалось: возможность официального трудоустройства пока что маячила на большом отдалении, медленно растворялась в тумане неопределенного, очень зыбкого будущего. Чтобы ее приблизить, нужно было прежде всего избавиться от «нелегального» статуса проживания и получить хотя бы временные документы, что оказалось весьма непросто и совсем не быстро. И если во Frux-Travel Саше, вероятно, помогли бы с оформлением трудовой визы, то усатый бочкообразный хозяин пляжного бара не был расположен содействовать своим малозначащим работникам в миграционных хлопотах. Равно как и хозяева других баров, кофеен, стилизованных под таверны закусочных, захудалых отелей и хостелов, в которые Саша пыталась стучаться. И в которых ее встречали с вялым, чуть высокомерным равнодушием, предлагая условия еще менее сносные, чем у пляжного усатого толстяка. Помогать нелегальной иностранке заведения готовы не были. В итоге на дощатой барной террасе возле моря замкнулся порочный круг Сашиной «неофициальности», бессильной и топкой.
Работать приходилось много: шесть дней в неделю, по десять часов в сутки. Иногда по двенадцать. В раскаленном воздухе, под слепящими густыми потоками солнца Саша разносила пиво и коктейли оживленно-веселым и шумным туристам либо расслабленным скучающим местным, небрежно развалившимся на шезлонгах под зонтиками; протирала липкие столики, стряхивала с запятнанных пуфов крошки от снеков. Довольно часто приходилось терпеть беспричинное клиентское недовольство, сальные комплименты и короткие, не переходящие в потасовки, легко затихающие пьяные скандалы. Почти каждую неделю по пятницам и субботам Саша выслушивала хмельные «влюбленные» тирады – от одного и того же приземистого лысоватого мужчины с отечным лицом. Ко всему этому добавлялись физическая изнуренность, непомерная тяжесть в голенях. После рабочего дня Саша едва переставляла гудящие свинцовые ноги с разбухшими венами. С нетерпением думала о прохладной душевой воде и постели, на которую можно было безвольно уронить усталое тело. Давящая отяжелелость ног напоминала о том далеком времени, когда Саша предлагала задумчивым покупательницам духи и помады в «Серебряном кокосе».
Однако в целом работа была терпимой, посильной. Не утягивала в глубь безжизненного и непролазного уныния. Нужно было всего лишь постоянно поддерживать внутри слабо мерцающие искры надежды. Живительной веры в то, что эти пивные бокалы, пьяные выкрики и липкие заигрывания конечны, временны. Что на их место когда-нибудь непременно придет спокойная негромкая радость.
Жилье Саша нашла довольно быстро. Правда, в пригороде. До работы нужно было добираться около часа: сначала сорок минут в душноватом тесном автобусе, затем пятнадцать минут пешком. Но зато арендная стоимость оказалась вполне сносной, да и пожилая темнокожая владелица не потребовала, в отличие от остальных откликнувшихся собственников, никаких финансовых гарантий и сверхъестественных документов.
Квартира была крошечной студией на четвертом этаже, с видом на железную дорогу, закопченные постройки бывшего депо и бетонный забор с линялыми граффити. В комнате-кухне недавно сделали ремонт, создавший некое подобие имперсонального, каталожного уюта. Сашу окружали крашеные бежевые стены, современные светильники, декоративные картинки и коврики с надписью Home Sweet Home, дешевая, но функциональная и не громоздкая мебель; на полу темнела плитка под древесный ламинат. Однако до ванной ремонт почему-то не дошел: за дверью с наклейкой в виде улыбающегося синего осьминога обнаруживались старая облупившаяся краска, желтоватый потолок и плесень на плиточных швах. Сами плитки были неприветливого грязно-глинистого цвета. Стоя под душем, чувствуя, как тугие горячие струи хлещут по коже и дробятся в мелкокапельное тепло, Саша каждый раз машинально пересчитывала эти заплесневелые плиточные квадратики, вспоминала свою тушинскую квартиру. Затем выворачивала кран с холодной водой до упора. Пыталась не считать, не вспоминать. Не чувствовать ничего, кроме настоящего напористо-ледяного момента.
А глядя в окно, Саша часто думала о предыдущем жильце этой квартиры. Пыталась представить себе его будничные вечера среди бежевых стен и безличного декора. Его мысли при виде рельсов и выцветших граффити на бетоне. Его сомнения, грезы, надежды – и разочарования. Особенно разочарования.
Вручив Саше ключи, владелица квартиры сокрушенно пожаловалась, что тот жилец съехал внезапно, «упорхнул», не предупредив – как положено – заранее. Заплатил с задержкой за последний месяц, а затем собрал вещи и исчез в одночасье, написав, что жилье свободно. Пришлось в срочном порядке искать нового квартиросъемщика.
– Хорошо еще, что вы так быстро нашлись. Только, пожалуйста, не подводите меня, ради бога! – с тревожной мольбой говорила она, приложив смуглую длиннопалую руку к сердцу. – Если решите съезжать, дайте знать хотя бы за месяцок. Очень вас прошу.
Почему-то Саше думалось, что предыдущий жилец ушел из квартиры не в новый дом. Не в гостиницу, не к другу, не к любимому человеку. И не на вокзал, чтобы отправиться за новой жизнью в другой город. Саша будто чувствовала какой-то глубокой, самой непостижимой, самой незащищенно-нежной областью сердца, что он ушел гораздо дальше и в то же время совсем недалеко: на железнодорожные рельсы, тянущиеся под окном. Вышел на рассвете из дома, встал на шпалы и замер в ожидании шумящего вдалеке состава.
От этих мыслей бежевые стены темнели, сдвигались, все теснее обступали Сашу. В квартире становилось все удушливее, все нестерпимее. Зарождалась какая-то непоправимая сумрачная тишина – глухая и давящая. Саша изо всех сил гнала от себя бесполезно-мрачные, ни на чем не основанные догадки сердца. Старалась представить, как предыдущему жильцу внезапно пришло заветное предложение о работе мечты в другой стране. Как он в тот же вечер собрал чемодан, написал хозяйке квартиры и, молниеносно наполняясь пьянящей нетерпеливой радостью, спустился на улицу – ждать такси. Каждый день, смотря в мутноватое от пыли окно, Саша отправляла безымянного, расплывчато-незнакомого жильца за границу. Но он по-прежнему стоял на рельсах – неподвижно, отрешенно, глядя вдаль. В зыбкую рассветную даль.