Еще ниже начинались сады: айва, персики, слива. У самой реки на высоких фундаментах стояли домики. От домиков к улице и в сады пролегали не тропинки, а ступеньки. Каждая из них — дубовая дощечка и два крепких дубовых колышка.
У дома Виктории Каиров отпустил кучера. Виктория сказала, что им нужно либо расстаться, либо пройти в дом, хотя бы на террасу, потому что она уже вышла из возраста, когда можно обниматься возле калитки.
— У калитки хорошо обниматься в любом возрасте, — заметил Каиров.
Однако они прошли в сад и поднялись на террасу. С реки тянуло запахом холодной воды и тины.
Вспыхнул свет. Мошки закружились вокруг лампочки. Старческий голос спросил за дверью:
— Кто там?
— Это я, папа, погаси, пожалуйста, свет.
Терраса захлестнулась темнотой, в первые секунды плотной, почти непроницаемой. Потом серебряно выступила река, обозначилась изгибом дорога.
Виктория села на перила, обхватила руками подпирающий крышу столб, прислонилась к нему головой. Тихо потребовала:
— Ну... Рассказывайте о себе всю правду.
— Так сразу!.. Зачем она вам?
— Пока не знаю.
— Это хорошо, что вы не знаете.
— Странный вывод, — с сомнением заметила она.
— Наверное, мне потребуется автомобиль, — сказал он, выделяя каждое слово,
— Условия проката вам известны, — ответила она равнодушно. — Что вы еще хотите сказать?
— Что я холост. И это правда.
— Вполне возможно. — Она произнесла слова сухо, как бы подчеркивая, что семейное положение Каирова ей безразлично.
— Вы мне нравитесь.
— Мирзо, я нравлюсь многим мужчинам! — Теперь она говорила с откровенным раздражением.
Он ответил обиженно:
— Вы хотели слышать правду, я ее говорю.
— Извините. — Она отстранилась от столба, соскользнула с перил.
— Нравиться можно по-разному.
— Я вам нравлюсь сильно?
— Сильно, — кивнул он. — Вы мне верите?
— Допустим...
— Это плохой ответ.
— Это честный ответ.
— Спасибо. — Каиров взял ее за плечи. — Я тоже с вами правдив и честен... У меня нет ресторана в Баку. Это был лишь предлог для знакомства с вами.
— Представьте, я догадывалась.
— Не обижайтесь... Но я приехал сюда совсем по другому делу.
— Вам нужна моя помощь? — спросила она.
— Нет... У меня мужское дело.
— В таком случае вы зря отпустили тарантас. По ночам здесь улицы темны и пустынны. А до «Эльбруса» далеко.
— Ничего. Говорят же, влюбленным и пьяным помогает судьба.
Из окна был виден задний двор, разделенный тенью от угла гостиницы до сарая, в котором хранилась мебель, большей частью старая, требующая ремонта. Сразу за сараем начиналась гора — кустами и мелкими деревьями, осыпью грунта, вспухшей бело, круто.
По двору, в затененной его части, шел человек. Шел не крадучись, но осторожно, и шаги были — как сдерживаемое дыхание.
Дантист смотрел из-за шторы. Человек, вне всякого сомнения, направлялся к двери черного хода.
Полночь дышала свежо. Ветер несильный, но заметный, касался листьев. В небе появились облака. Они плыли быстро, словно куда-то торопились.
Там, внизу, человек остановился у дверей и, кажется, дернул ручку. С минуту он не двигался. Возможно, прислушивался. Потом решительно пошел к углу здания.
Когда человек оказался в полосе света, Дантист узнал Каирова.
Где-то вдалеке, на дороге, звенели колокольчики и пели цыгане...
— Мирзо, поехали в горы!
Каиров теперь не сомневался: за дверью находился владелец шашлычной «Перепутье» Лаидзе.
— Зураб, это ты? — на всякий случай спросил Каиров.
— И не один. Открывай быстрее и посмотри, кто со мной!
От Зураба пахло вином, и глаза поблескивали с хмельным лукавством — рядом в коридоре стояли три молодые цыганки и цыган с гитарой, в лиловой рубахе навыпуск, перехваченной ремнем с бахромой.
Каиров поспешно прикрыл дверь. Сказал в щель:
— Извините. Мне надо одеться.
— Извиняем. И ждем тебя у подъезда.
На лестничной площадке Зураб сказал цыганам:
— Сей секунд... Догоню.
Вернулся. Прошел в номер Каирова. Тот, надевая пиджак, спросил:
— Что стряслось?
— Салтыков передал срочное сообщение из Ростова, — абсолютно трезвым голосом ответил Зураб, положил на стол перегнутый пополам конверт. — Я пошел. Мы ждем тебя внизу.
— Может, мне не обязательно ехать с вами?
— Обязательно. Во-первых, мы все равно разбудили всю гостиницу. Во-вторых, обидятся мои друзья, а поют они чу́дно...
Оставшись один, Каиров вскрыл конверт.
Телефонограмма из Донугро:
«С р о ч н о
К а и р о в у
В дополнение к имеющимся сведениям сообщаю, что из затребованных писем жены есаула Кратова Валентина Еремеевича стала известна ее фамилия: Шатрова Виктория Германовна. Уроженка города Северокавказска. Год рождения 1898. Социальное происхождение — из дворян. Возможная фамилия Дантиста Разумовский. В письме от 16 июля 1917 года имеется фраза: «Вечером Филарет играл на рояле Шопена. Однако из него такой же музыкант, как из Разумовского дантист».
Считаю целесообразным выяснить, не проживает ли Шатрова или кто-нибудь из ее родственников в Северокавказске. Проверить граждан с фамилией Разумовский.
О ходе операции прошу сообщать каждые сутки.
Еще в конверте Каиров нашел записку от Салтыкова:
«Москва подтвердила личность Кузнецова Александра Яковлевича, сотрудника Совкино, командированного в Северо-Кавказский край для изучения возможности киносъемок.
Ростов подтверждает отправление телеграммы в Совкино 26 мая».
Каиров запер за собой дверь номера. По лестнице с третьего этажа спускался Нахапетов. Увидев Каирова, приподнял руку в приветствии:
— Вы еще не спите, Мирзо Иванович?
— Друзья не разрешают.
— Хорошие друзья. — Нахапетов остановился, неожиданно странно посмотрел на Каирова, блеснул фиксой:
— Мирзо Иванович, я хотел посоветоваться с вами... По одному делу.
— Сейчас? — удивился Каиров.
— Нет-нет... Время терпит.
— Тогда давайте днем.
— Ближе к вечеру, — подсказал Нахапетов.
— Можно к вечеру, — согласился Каиров, вспомнив, что на запрос относительно личности Нахапетова Майкоп не дал никакого ответа.
Глава четвертая
Тридцать восемь — сама по себе, конечно, небольшая цифра. Но если к ней прибавить слово «лет», тогда наверняка получится половина жизни, а может быть, и больше. Это уж как повезет!
Каиров верил в свое везение. Верил спокойно, рассудительно, с достоинством смелого, опытного человека, повидавшего на своем веку всякого — и хорошего, и плохого, — знающего цену риску, уверенности, бесстрашию. В его биографии не было ничего исключительного. Скорее, наоборот, она была характерной для многих людей того поколения. 1899 год — ученик сапожника в городе Баку, 1903 год — юнга на шхуне «Вознесение», 1917 год — большевик-красногвардеец, 1920 год — служба в разведотделе 9-й армии, 1921 год — старший следователь военного трибунала Туркестанского фронта... Была и другая работа. В Донугро он приехал после специальных юридических курсов.
На курсах лекции читали серьезные специалисты, приезжали руководители кабинетов судебной экспертизы из Харькова, Киева, Одессы. Практические занятия, преподанные самой жизнью, оснащались теорией, как шхуна парусами, крепкими, надежными, потому что плавание могло оказаться штормовым и дальним.
Безусловно, знания, полученные на лекциях, были важными и ценными. Оставалось лишь правильно применять их на практике.
Тогда в Ростове они с Боровицким решили, что Каиров поедет в Северокавказск под своей фамилией. Биографическая легенда такова: в прошлом белый офицер, служил в Добровольческой армии; воевал против красных; после гражданской войны отбывал наказание; сейчас живет в Баку, вместе с родственниками держит чайную. Сюда приехал лечиться. Принимать минеральные ванны, дышать горным воздухом. В административном отделе, тем более в местном угро не должен появляться. Связь держать через шашлычную «Перепутье».
Каиров сказал:
— Мне нужно дней пять. Если за эти дни убийца на меня не выйдет, пусть эти дни пойдут в счет моего отпуска.
Известие о том, что Виктория является вдовой есаула Кратова, не внесло в дело ничего обнадеживающего. По сведениям Салтыкова, она вернулась в Северокавказск в двадцать втором году. Чистой наивностью было предполагать, что, знай о тайнике, она бы пять лет выбирала момент для завладения им.
Можно предположить другое: Виктория была знакома с Дантистом. Твердой уверенности в этом нет. Но предположить можно. И вдруг Дантист появляется здесь, в городе. «Роллс-ройс» в городе один. Дантист вполне может увидеть и узнать Викторию. Однако это совсем не означает, что она тоже может увидеть Дантиста, если он этого не захочет. В курортный сезон здесь больше ста тысяч жителей.
Итак, если Дантист не подделает встречи с Викторией, то в его силах это осуществить.
Однако следует продумать и другой вариант. Дантист встречает Викторию. Они узнают друг друга. Как поведет себя Дантист? Откроет ей цель приезда? Или, наоборот, попытается выведать: известно ли Виктории что-нибудь о тайнике?
Если не откроет истинной цели, то Виктория опять в стороне. Но...
Допустим, откроет.
Для чего? Ему нужна ее помощь? В чем? В транспорте? Но чемодан очень просто положить в коляску, не открываясь кучеру.
Есть и еще один вариант.
Дантист — чистая условность. Тот, настоящий Дантист (предположительно Разумовский), мог по какой-либо причине поведать кому-нибудь тайну старой кладовки, как это сделал есаул Кратов. Тогда нынешний Дантист и Виктория могут не знать друг друга и потому не вступить в контакт.
Нет, естественно, возможен случайный контакт мужчины и женщины. Впрочем, стоп! Разумовский мог открыть тайну не обязательно мужчине. Забавно, Дантист может оказаться женщиной.