Протиснувшись в коридор, портниха шепотом спросила:
— Одна?
— Никого больше нет.
— Беда, — сказала Марфа Ильинична. — Несчастье.
Дешин меняет показания
Его вызвали ночью. После двенадцати. Заскрежетал замок. И дверь, скрипнув, вывалилась в коридор. Грязная стена, близоруко высвеченная лампочкой, словно подталкивала выводного, который не остановился в дверном проеме, а шагнул в камеру. Сухо сказал:
— Собирайся.
— Совсем? — без всякой надежды спросил Дешин. И что-то оборвалось у него под дыхом, и он почувствовал, что лицо, и руки, и все тело его мокрые, словно он стоит под дождем.
Выводной ничего не ответил. Снял с плеча карабин, поставил на пол. Приклад грохнул о доски, точно выстрел. Предчувствия Дешина усилились. Он спустил ноги с нар, поднялся, не ощущая собственного веса. Подумал, что сделает шаг — и упадет, бесшумно, плавно, как поставленная на ребро бумага. Он хотел накинуть шинель, но выводной остановил:
— Не надо.
— Может, и сапоги возьмешь, — сказал Дешин. — У шофера они всегда ноские.
— Прекратите разговоры! — отрезал выводной.
В коридоре Дешин увидел начальника караула, младшего лейтенанта, и с ним двух солдат. Вооруженных. Он сказал начальнику караула:
— Не имеете права. Вы обязаны показать мне ответ. Я просил о помиловании.
— Не дрожите, — ответил младший лейтенант. — Вас вызывают на допрос.
Слегка закружилась голова, вес стал возвращаться в тело. И Дешин почувствовал под собой цементный пол. И похвалил в душе выводного, что тот не воспользовался его минутной слабостью и отказался от сапог.
Свет в кабинете поставили так, чтобы освещался только стул, на котором будет сидеть допрашиваемый. Каиров отодвинул кресло в дальний угол кабинета. И оттуда мог спокойно следить за ходом допроса.
Как и договорились, Чирков начал без предисловий:
— Дешин, я допрашивал вас уже четыре раза. Поэтому опустим формальности. Уточним детали.
— Слушаю вас, гражданин следователь, — с готовностью ответил Дешин.
— Вот и отлично. Припомните, в какое время, где и куда майор Сизов просил вас его подбросить?
Нет. Дешин не вздрогнул. Он только оторопело посмотрел на Чиркова. Насупился. Глуховато ответил:
— Я не показывал это на следствии.
— Знаю... Поэтому спрашиваю.
— Если знаете, нечего и спрашивать.
— Дешин, полное и самое откровенное признание — ваш единственный шанс спасти жизнь. Я вас не обманываю, Дешин. Дело может быть пересмотрено лишь в том случае, если вскроются какие-то новые, особые обстоятельства. В ваших интересах говорить только правду.
— Я и говорю правду.
— Не всю.
— Меня помилуют? — с надеждой спросил Дешин, глаза забегали, казалось, из них вот-вот брызнут слезы.
— Возможно. — Голос невидимого Каирова, прозвучавший из глубины кабинета, казалось, напугал Дешина. Он внезапно сник, расслабился.
Чирков покачал головой:
— Будете молчать?
— Нет... Я скажу, — вяло ответил Дешин. — Майора Сизова встретил после обеда, когда вышел из солдатской столовой. Сизов спросил, как у меня сегодня со временем. Я ответил, что вечером отправляюсь в рейс. Он сказал: «Выбирайся раньше, подкинешь меня в Перевальный».
— Вас не удивила эта просьба?
— Нет. Я уже раза два или три возил майора туда.
— Для какой цели?
— У начальства не спрашивают.
— А все же? Он поручал вам перевезти груз или пассажиров?
— Нет. Он ездил один. Там госпиталь... Понимаете, гражданин начальник? — Дешин развел руками. И жалкое подобие улыбки появилось на его лице.
— Объясните! — сухо потребовал Чирков.
— Молоденькие медицинские сестры. Там даже я с одной познакомился. А майору и бог велел иметь среди них зазнобу.
— Кто она?
— Не могу ответить.
— А женщина, с которой встречались вы?
— Женщина? — удивился Дешин. Возразил печально: — Она еще почти девчонка.
— Фамилия?
— Не спрашивал. Аленкой ее зовут. Там все знают.
— Дальше? — поторопил Чирков. Если бы Дешин мог хорошо видеть лицо следователя, он бы легко понял, что капитан недоволен его вялыми, неопределенными ответами.
— Вечером, значит, я поехал. Затормозил у госбанка. Там ко мне в кабину сел майор Сизов. На третьем километре велел остановиться, друга, значит, забрать нужно было.
— Друг не ожидал майора у трансформаторной будки?
— Не... Он был в общежитии рыбозавода. Майор вылез. А мне фляжку с водкой оставил. Я в тупичок съехал, чтобы автоинспекцию не раздражать. Там и приложился к фляжке...
— Вас не удивило, что майор дал вам водку?
— Нет, Он всегда что-нибудь давал. Водки ли, папирос...
— А когда же вы задавили майора?
— Сам не пойму. Выпил. Вздремнул маленько... Когда пришел в себя, майор был готов.
— Почему вы скрыли это обстоятельство на следствии? — спросил Чирков.
— Я боялся... за нетрезвый вид получить больше.
— Получили под завязку... — подал голос Каиров. — А скажите, куда вы девали фляжку?
— Кажется, она осталась в кабине.
Ответ не удовлетворил Каирова:
— А если точнее!
— Я не брал ее.
— Выходит, она исчезла.
— Я не брал ее, — повторил Дешин.
— Вспомните, когда вы очнулись, фляжку видели?
— Не обратил внимания.
— Жаль. Это единственное вещественное доказательство, которое могло подтвердить правдивость ваших слов. Но его нет.
— Может, фляжку взял милиционер, — сказал Дешин.
— Не думаю, — ответил Каиров. — Но мы уточним.
Госпиталь в Перевальном
В тот день хорошо светило солнце. И молодые листья, желтые и клейкие, смотрели в небо, как в зеркало. Густо пахло землей и терпкой зеленью, а когда шоссе выходило к морю и оно веером разворачивалось перед машиной, воздух свежел, словно распахивалась форточка, и можно было угадать, как пахнут водоросли, ракушки, галька.
Они ехали вдвоем. Машину вел Чирков. Каиров сидел рядом. Щурясь от яркого солнца, глядел на дорогу, обсаженную выкрашенными в цвет земли столбиками, за которой, опускаясь вдаль, светлела лощина. Разбросанные по лощине домики и заборы вокруг них казались Каирову игрушечными.
Обогнали полуторку, заполненную ящиками. Вышли на крутой подъем, оплетавший безлесную гору, чуть прикрытую мелким кустарником.
Чирков, у которого сегодня не чувствовалось холодности во взгляде и настроение было под стать погоде, рассуждал:
— Если фляжка существовала в действительности, значит, ее кто-то взял. Получается, что был третий. Кто? А если это друг Сизова...
— Нужно уточнить, были ли в тот вечер гости в женском общежитии. Возьмите это на себя.
— Слушаюсь, — кивнул Чирков.
— А про фляжку... Я, например, не вижу причин, ради которых Дешину следовало придумывать эту историю.
— Я тоже... Тем более он говорил про фляжку там, еще в камере, когда вы пришли к нему сантехником.
— Он узнал меня сегодня ночью? — спросил Каиров.
— Не думаю.
— Да. Запутанная история... Кстати, вам не кажется, капитан, что «дело шофера Дешина» звучит уголовно и не выражает сути? Наступила пора дать операции кодовое название.
— Согласен. Так удобнее. Неизвестно, что мы еще здесь раскопаем.
— Будду.
— Как вы сказали? — не понял Чирков.
Каиров опустил стекло. Быстрый ветер прошмыгнул между сиденьями, потом вернулся еще и еще...
— Предлагаю назвать операцию «Будда». Вам понятно почему?
— Нет, — сознался Чирков.
— Я потом объясню...
— Дело не во мне. Такое название не понравится начальству.
— Начальство знает мои вкусы. Оно просило меня только не кодировать операции названиями цветов. Представляете, операция «Азалия». Красиво?
— Вполне.
— Когда-нибудь видели ее?
— Нет.
— О! Это роскошные густо сидящие цветы с маленькими узкими листьями.
— У меня такое впечатление, что вы знаете все на свете.
— Контрразведчик должен обладать именно такими знаниями. К сожалению, в мире есть много вещей, о которых я не имею понятия.
В госпитале медсестру Аленку все считали похожей на мальчишку. И виной тому были не только волосы, подстриженные очень коротко, но и задиристые глаза, и походка, как у мальчишки-подростка, и манера говорить, отчаянно жестикулируя. Если учесть, что с лица она была миленькая, да еще светловолосая, всегда носила чистенький халат и белоснежную косынку, характер имела отзывчивый, то нетрудно догадаться — она слыла всеобщей любимицей. И никто не знал и, может быть, даже не подозревал, что Аленке вовсе не нравилось, когда в госпитале ее называют Ленька и добавляют при этом: «Свой парень». Она все-таки была девчонкой. Самой обыкновенной девчонкой...
Месяца два назад, промозглым февральским днем, когда широкие тучи шли низко, чуть ли не касаясь крыши госпиталя, и колкий дождь хлестался, точно кнут, Аленка познакомилась с шофером Николаем. Он привез какого-то майора и сидел в кабине машины. Аленка бежала через круглый асфальтированный двор в особняк, двухэтажный, с толстыми мрачными колоннами у входа, где жил весь медицинский персонал госпиталя. Николай открыл дверцу, крикнул:
— Девушка, притормози! — Она остановилась. А он сказал: — Угости чайком, милая. Промерз как сатана.
— Беги за мной, — ответила она.
И он побежал.
Раскрасневшаяся и веселая, она напоила его чаем с крепкой заваркой и кусковым сахаром. Он пил с удовольствием. Дул на край металлической кружки. И рассказывал смешные анекдоты, многие из которых Аленка слышала раньше. Но она все равно смеялась. Ей было весело с ним. И она чувствовала, что нравится ему...
Николай приезжал еще три раза, все с тем же майором. Но дважды Аленка, как назло, дежурила. А в последний раз майор пробыл в госпитале лишь несколько минут.
Прощаясь, Николай обещал заскочить в скором времени. Но обещания не выполнил...
...Койка Аленки стояла у окна. В комнате с высокими, окрашенными в салатный цвет панелями было свежо и чисто. Широкий шкаф, поставленный к стене торцом, загораживал вход, образуя перед дверью маленький тамбур, прикрытый узенькой цветастой занавеской. Комната на троих. В центре. — стол. На нем темная бордовая цветочница с молодыми веточками распустившегося граба.