– Не получал ещё? – сказала она, увидев Ваську. – Тогда проваливай колобком. Зритель нашёлся.
– Позлись, позлись, я послушаю, – ответил ей Васька. – Ведь целую зиму не виделись.
Варька встала.
– И до чего же люди говорить любят. – Подошла и резко захлопнула окно.
Васька упал на землю.
– Не ушиблись? – услышал он тихий вопрос.
На дороге стояла Нинка.
– Не знаете, почему Варьку Сонетой зовут? – спросила она. В её голосе были неодобрение и зависть. – И ещё Скарпеной – такая рыба у нас ядовитая. – Нинка пошла вперёд, потряхивая косичкой.– Бабка у Сонеты – ведьма. – Нинка остановилась, посмотрела на Ваську как старшая. – Вы не вздумайте в Варьку влюбиться. Она же ж и не заметит.
Васька взял Нинку за плечи.
– Беги домой. Я на элеватор схожу…
Нинка отошла чуть. Глянула на него исподлобья.
– Влюбились?
– Да иди ты, – сказал Васька.
Нинка прыгнула через канаву. Васька смотрел, как пляшет и тает в сумерках её светлое платье.
Он вышел к лиману. Из темноты от буёв бегут разноцветные тропки. Волна дробит их, выносит на берег искрящимся щебнем. Темно.
У деревянного пирса толпятся холодные катера, дубки и фелюги. На рейде колышутся рефрижератор, танкер, самоходная баржа. Отражения сигнальных огней тонут в лимане. Кажется, будто стоят корабли на светящихся тонких столбах, жёлтых, зелёных и красных…
ВСТРЕТИЛИСЬ МАМА И ПАПА
Славкин отец, Александр Степанович, появился в своей семье вечером. Мама встретила его в большой комнате, которую бабка Мария называет залой. Мама оделась в новое платье. Помада на её губах бледно-лиловая, с восковым блеском. Глаза скошены к вискам подрисовкой. Причёсана мама, словно собралась в театр. Своим видом мама хочет внушить отцу, что она не намерена отказываться от своих привычек. Пусть увидит отец, как странно выглядит она в этом доме, в этом городе, потому что и дом этот и город не для неё.
Вместо приветствия, мама сказала:
– Ну?
– Рад тебя видеть, – сказал отец.
– Почему ты не встретил нас?
– Я не знал.
– Я тебе дала телеграмму на твой домашний адрес.
Лицо у отца затвердело.
– Я просил писать на работу.
Они стояли один против другого.
– У всех порядочных умных людей должен быть дом и домашний адрес. Я никогда, слышишь, никогда не буду писать тебе на работу!
– К сожалению, дома я редко бываю. Дел много, – спокойно сказал отец.
Славка подумал: «Стоило ехать в такую даль, чтобы ругаться по пустякам?»
Он забился в угол дивана, чтобы стать маленьким и незаметным.
– Ты не хочешь сопротивляться слепой судьбе, – говорила мама скорее задумчиво, чем сердито. – Ты не хочешь противопоставить ей свою волю. Это бесхребетный эгоцентризм… Тебе, в конце концов, глубоко наплевать на меня и ребёнка.
Отец стоял против большой иконы, заложив руки за спину.
– Интересная штука, – сказал он. – Старая.
– Я, кажется, с тобой разговариваю? – крикнула мама.
– Это только кажется, – ответил отец. – По-моему, ты разговариваешь сама с собой. Когда разговаривают с другими, стараются говорить понятно…
– Так… – Мама вспыхнула и заходила по комнате. Она закурила московскую сигарету с фильтром.
– Ты очень похож на лошадь, – снова заговорила она. – Куда тебя гонят, туда ты и идёшь…
Отец усмехнулся.
– Угадала. Кстати, мне по душе эта дорога, по которой меня гонят… И этот воз, который мне приходится тащить.
– Славка, выйди вон! – сказала мама.
– Ма… – начал было Славка, но мама круто повернулась к нему и, вскинув руку, как полководец, произнесла властно:
– Выйди. Это тебя не касается.
«Как не касается?» – подумал Славка.
Мама очень часто говорит: «Это тебя не касается». После таких слов Славке всегда одиноко. Хочется умереть или заболеть серьёзной болезнью. Тогда мама станет другой. Тогда все станут другими.
Славка вышел в коридор. Он стоял в темноте. Он не хотел слушать, о чём говорит мама с отцом. Но она говорила громко:
– Где мы будем жить?
– В комнате на элеваторе. Квартиру дадут через месяца два… Комната вполне… Квадратная…
– Жить чёрт знает где! Жить чёрт знает как!.. И даже без какой-нибудь маломальской мечты… Ты построишь пять элеваторов, десять, пятнадцать. Ну, а дальше.
Отец промолчал.
– А люди вокруг мечтают, стремятся.
– Мечтатели, – проворчал отец.
– Да, мечтатели! Я понимаю, если бы ты строил ракеты, решал бы проблемы термоядерной энергетики. А ты… Ты амбары строишь!
Отец молчал. Мама тоже замолчала, только дышала громко и возмущенно. Славка знал, что она курит сейчас свои сигареты, глубоко и часто затягивается. Мама щурится и смотрит в потолок.
– Ты элементарен и узок, – наконец сказала она. – Славка, поди сюда! Собирайся. Едем в Москву.
Отец пошёл в кухню. Славка проводил его взглядом. Лицо у отца было упрямо-спокойным.
– Зачем собираться? – пробормотал Славка.
– Я сказала, едем в Москву…
– Мы ведь и не распаковывались…
Мама как будто опомнилась.
– Да, – сказала она. – Тем лучше. Сейчас и отправимся, не будем терять времени.
В комнату вошла бабка Мария.
– Чаю пить будете?
Мама сказала:
– Нет, нет. Мы сейчас едем.
– Куда? – бабка покачала головой. – Самолёт улетел. Только завтра если. А завтра самолётом не надо. Завтра теплоход придет до Одессы, «Белинский» называется.
– Славка! – крикнул из кухни отец.
Славка бросился в кухню.
Отец и старик Власенко сидели за столом. Старик прихлёбывал чай. Отец подбрасывал чайную ложку.
– Жена молодая, – рассказывал о своём старик. – Не способная к рыбацкой жизни. Я ушёл рыбалить. Три дня пропадал. Приехал: «Чего, жена, наварила?» – «Да вот, супчик». Я поел. Поехал рыбалить. Дней через десять приехал: «Чего, жена, наварила?» – «Да вот, супчик». Я как хватил тот супчик об угол. С тех пор она всегда мне борщи готовила. Потому, от борща в рыбаке сила и ещё от щербы, от ухи, значит…
Отец бросил ложку в стакан. Повернулся к Славке,
– Едешь?
– Не знаю… – пробормотал Славка.
Отец долго смотрел на него. Славка ёжился и краснел.
– Не пойму я тебя. Ты как яичница всмятку. Не знаю, с чем к тебе подступиться: то ли с ложкой, то ли с вилкой, то ли пить через край…
Славка стоял потный, словно в пару.
– Славка! – крикнула из комнаты мама.
Славка бросился в комнату.
Мама перебирала вещи.
– Мужик всегда сам с собой, – говорила ей бабка, – Его понять легко, если у тебя сердце от корысти свободно.
– Вы что думаете, мне его зарплата нужна? – резко спросила мама. Она сунула Славке альбом и коротко приказала:
– Перебери!
Старуха смотрела на маму с досадой.
– Я не о деньгах, – сказала она.
Мама снисходительно пожала плечами и пошла к зеркалу. Причесалась.
Славка раскладывал карточки. Мамины он оставлял в альбоме, отцовские запихивал в чёрный конверт из-под фотобумаги. В альбоме были и его, Славкины, карточки. Несколько штук. Он долго не решался, куда их положить – в альбом или в пакет. Наконец он разделил их, положил туда и туда поровну.
– Славка! – крикнул из кухни отец.
Славка побежал в кухню.
– Ну? Решил? С мамой поедешь или останешься?
– Не знаю… – Славка покраснел, быстро зашевелил пальцами. Ему показалось, что пол уходит откосом, проваливается.
Тихо, только позвякивает чайная ложка.
– Можно, я лучше в детский дом запишусь? – прошептал Славка.
Чайная ложка упала на пол. Славка вздрогнул.
Дед Власенко поднялся из-за стола.
– Пойдем, хлопец, – сказал он. – Посидим возле хаты. В саду сейчас дюже пахнет. Пойдем, ароматом подышим…
В саду метался ветер, тёплый и неустойчивый. Небо, побелевшее от звёзд, опустилось низко и словно кружилось.
Славке вдруг показалось, что он стоит ногами на двух лодках и лодки эти расходятся в разные стороны. А ноги у Славки слабые – не удержать. Сейчас грохнется в холодную воду.
Славка жался к старику. Он позабыл свою утреннюю обиду, потому что обида была мелкой.
– В наших местах болгары живут, – заговорил старик. – Моя жена болгарка была. Степовая она, я её из степи увёз, прямо с поля. Посадил на коня – гайда… Мне один цыган помог. Потом меня её родичи убивать приезжали. Они, вишь, болгары, мусульманской религии, гугуазы, по-нашему. Прострелили мне плечо из обреза. А я взял жену свою Серафину – и в море… Потом обошлось… Я тогда видный был парень.
Отворились двери. Из хаты вышел Славкин отец. Не оборачиваясь, он пошёл через сад. Наверно, направлялся ночевать к себе на элеватор, в свою только что побелённую комнату.
– Учёный твой батька-то, – вздохнул старик. – А я, видишь, ничего, кроме рыбы, не знал… И Серафина, жена, тоже. Ох, как я её любил, хлопец. Бывало, хожу за ней по пятам, а на рыбалке снами про неё брежу…