Item, подобные изображения двуличны и лукавы, противны христианству и любви к Господу, наносят ущерб Вере и Церкви, виновные же в их создании и распространении должны быть обвинены в особо опасной форме ереси, подвергнуты отлучению, должны предстать перед церковным судом, а затем должны быть преданы в руки мирского правосудия, обязанного строго покарать виновных, недостойных никакого снисхождения. Amen».
Еще много было сказано разных слов, разбирательство затянулось надолго, Дионисию ничего возражать не дозволялось, да он и не мог, так как к нему был применен допрос с пристрастием, чтобы выведать у него кое-что, к религии совсем не относящееся, а относящееся к тому, что в действительности интересовало тех, кто устроил разбирательство по поводу крыльев ангелов. Художник скучал, понимая на латыни не более Глориозуса, со всем соглашавшегося, его никто особо не трогал, и он сидел, рассматривая игру лучей зимнего солнца, пробивающегося в вышине залы сквозь небольшие оконца, и представлял сонмы прекрасных обнаженных юношей с разноцветными крыльями, танцующих в снопах бледного света. Через две недели его сожгли вместе с картиной, Дионисий был отвезен в темницу в Павии, где вскоре умер, а настоятелем монастыря Сантиссима Ассунта стал отец Михей, закрывший монастырскую школу и сжегший все книги из библиотеки, на которые пало подозрение, что они были переданы в нее императором. Росписи дворцов Фридриха тоже погибли, так что имя Аньоло нам известно только из отчета допроса. Ангелов с крыльями бабочек больше в Италии не изображали, и только спустя триста лет фламандец Иероним Босх в своей картине «Стог сена» из музея Прадо в Мадриде придал ангельским крыльям форму, схожую с формой крыльев бабочек. Знал ли он что-нибудь об итальянце Аньоло, остается неизвестным.
Мраморная голова
В зимнем номере журнала XXBI за 2004 год, в статье, посвященной искусственному отцовству, сообщается, что «теоретически также можно воспользоваться услугами суррогатной матери, наняв женщину, которая бы предоставила свое чрево для вынашивания ребенка… С ней можно заключить договор, по которому отец выплачивает суррогатной матери компенсацию за потерю трудоспособности на время беременности, оплачивает для беременной питание, медицинские услуги и т. п. Рынок подобного рода услуг для бездетных пар уже существует. Расходы на обеспечение суррогатной матери могут составлять от 500$ в месяц». Подобная проблема, однако, не явление XXI века, но стара, как мир. Весьма оригинальным способом ее решил Зевс, когда столкнулся с необходимостью выносить своего сына Диониса. Эмбрион был зашит в Зевесову икру, и спустя девять месяцев родился здоровый, хороший мальчик, ставший впоследствии весьма уважаемым богом. После благополучного разрешения от родов Зевс призвал другого своего сына, Гермеса, и вручил ему маленького братца на воспитание. Гермес был юношей крайне разносторонним, творческим и не без лукавства, папаше оказывал всевозможные услуги, и брата воспитал на славу, сделав его основателем театрального искусства, да и вообще – невероятно обаятельным богемным персонажем.
В первой половине V века до рождества Христова греческий скульптор Пракситель изваял Гермеса с младенцем Дионисом на руках. Невыразимо прекрасный обнаженный Гермес с леонардовской улыбкой на устах смотрит с нежностью на крошечного младенчика, уютно сидящего на его полусогнутой руке. Младенчик радостно тянется к протягиваемой ему грозди винограда, тем самым приучаясь к своим грядущим богемно-сельскохозяйственным обязанностям бога вина и пьяниц. Эта скульптура известна была с древности только по описаниям Павсания, но ни Ренессансу, ни барокко, ни неоклассицизму XVIII века не была знакома ни одна копия с нее. Какова же была радость всех любителей древнегреческой классики, когда в 1877 году около храма Геры в Олимпии была откопана статуя чудной сохранности, в точности совпадающая с описанным Павсанием произведением. Это была одна из самых крупных и громких находок конца ХIХ века, скульптура стала хитом музея в Олимпии, куда ее поместили, и вошла во все истории искусства.
Пракситель – один из лучших мировых скульпторов. Он, конечно, классик, но как классику и полагается, при жизни Пракситель пользовался репутацией скандального авангардиста. «Акме», то есть расцвета, он достиг во время CIV Олимпиады, когда изваял скульптуру Афродиты Книдской. Богиня предстала обнаженной, что было неслыханно, так как до того обнаженными изображались только мужчины. Вдобавок ко всему моделью послужила гетера Фрина, рискнувшая сравнить себя с небожительницей. Скандал был грандиозным, гораздо сильнее, чем с «Купальщицами» Курбе, «Олимпией» Мане или даже с посмертной выставкой Мэпплторпа в Галерее Конкоран, консерваторы выходили из себя так, что Фрина прибегла к крутым мерам: она публично разделась, все сказали «Ах!!», Пракситель прославился, Фрина получила почетную пенсию, и искусство, как всегда, восторжествовало. Надо ли говорить, что эта пиаровская акция стала образцом для подражания в век модернизма.
Праксителя более, чем Мирона, Поликлета и даже Фидия, обожал fine de siecle. За нежность, андрогинность, за декаденство. Разумеется, когда миллионер и барон Ротшильд заказал для своего парижского особняка копии известных античных скульптур, то в их число вошла и копия с недавно найденного шедевра Праксителя. В это время, то есть где-то в середине 1880-х, и появляется на свет произведение, о котором пойдет речь: мраморная голова Гермеса, весьма бурно пережившая последующее столетие, а сейчас с нежной, слегка иронической улыбкой взирающая на публику, заходящую в Эрмитаж на выставку «Роберт Мэпплторп и классическая традиция». С ее рождением связана некая сложность, так как известно, что заказ, начатый около 1878 года исполнял скульптор Сарразен, сын знаменитого наполеоновского Сарразена, героя римских приключений, столь восхитивших Ролана Барта в «S/Z». Все его копии до сих пор украшают ротшильдовскую парижскую резиденцию in situ и все они подписаны, кроме этой. Голова Гермеса уже в 1888 году была выставлена как приз на одной великосветской благотворительной лотерее, собиравшей средства для поддержания молодых талантов, и досталась небезызвестной покровительнице искусств графине де Ноай, даме приятной во всех отношениях. Де Ноай была яркой звездой парижского света, дружила и с принцессой Матильдой, и с Жюль Верном, посетила выставку импрессионистов у Надара, но, правда, больше восхищалась все же Пюви де Шаванном и Гюставом Моро. Соответственно, и греческой декадентской античностью.
Дама светская, графиня не чуралась богемы, и теснейшая дружба связывала ее с очень примечательной девушкой Парижа девяностых, актрисой, известной под именем Рашель, – не путать с той самой Рашелью, у которой «ложноклассическая шаль». Эта Рашель тоже была вполне себе ложноклассическая, весьма преуспевшая в чтении Расина в салонах, и ей часто пророчили славу Сары Бернар. Рашель была и актрисой, и «немного шила», то есть весьма успешно подрабатывала еще одним местом, но весьма интеллигентно, так что ее принимали дамы. Судя по всему, она была оторва еще та, весьма хорошо знавшая, что и от кого надо. Но, как у каждой французской оторвы – будь то Маргарита Готье или Николь Кидман в «Мулен Руж», или даже мамзель Бурьен из «Войны и мира», – у Рашели было свое слабое место. В данном случае это был Максим де Трай, последний отпрыск очень знатного и очень разоренного французского семейства, юноша, судя по фотографиям, невероятный, – в нем поражает какая-то удивительная фарфоровая кукольность, особенно в руках, кисти которых обрисованы просто шедеврально, но удивляют своей миниатюрностью. Типичный выродок, но – неотразимый.
Они оба, хотя и по отдельности, пользовались расположением де Ноай, подарившей Гермеса Рашели, затем украшавшего ее гостиную во время расиновских чтений. Будучи девушкой с фантазией, Рашель распространила легенду, что бюст – работы самого Праксителя, что это шедевр греческой пластики и т. д. – возможно, ради шутки. Гермес наслушался и насмотрелся всякого, особенно – скандалов с крошкой Максимом, которого Рашель допекла своей любовью и ревностью, допекла настолько, что он от нее сбежал, прихватив бюст Гермеса и кое-что еще, вообще-то по мелочи. Сбежал он не один, а вместе с закадычным другом Рашель, весьма выразительным персонажем парижской жизни времени Мулен Руж. Это был «русский» Соломон Ротштейн, выступавший в Париже под псевдонимом Vladislav de Baranoff, новый Паганини, сострясавший своей виртуозной игрой на скрипке и стены салона графини де Ноай, и гостиную Рашели, и многие другие весьма респектабельные помещения. Его внешность отличалась крайней эффектностью, просто вылитая любимая актриса Альмодовара, Роза де Пальма «в штанах», как тогда бы сказали, теперь-то штаны для Розы столь же естественны, как юбка для шотландца. Доведенный любовью Рашель, Максим вместе с этой «Розой» оказывается в 1900 году в Одессе (!!!), прихватив бюст Гермеса. Зачем было тащить такую тяжесть в Одессу, не совсем понятно, вероятно, бедные молодые люди поверили розыгрышу Рашель, не сказавшей правды ни любимому, ни другу. Тоже была хороша.
Рашель никого не преследовала, но эта история ее подкосила, в 1900-е она пропадает с парижской сцены, и только потом, в начале 1930-х, вдруг выплывает в монпарнасских воспоминаниях в качестве весьма выразительной билетерши в одном из кинотеатров, смачно рассказывающей свои декадентские переживания случайным знакомым, в том числе – киноману Константину Сомову, подробно записавшему в дневниках о поразившей его встрече. Sic transit gloria mundi, – бедная Рашель, – но на чужом несчастье своего счастья не построишь. Если Гермес и наблюдал счастье Максима с Соломоном, то недолго, – уже в январе 1903-го де Трай получил известность в Венеции, весьма печальную. В Венецию он отправился из Одессы несколько ранее, вместе с Броней Галевской, польско-еврейской авантюристской, там засветился в какой-то кокаиновой истории, и 12 января был найден зарезанным в отеле на Лидо. Т