Таргил задохнулся, глянул на свое отражение, и ему пришло в голову, что рядом с ослепительной Варной именно он – рыхлый лысеющий коротышка с редкими усиками и вялыми плечами – именно он скорее походит на паразита, на толстую суетливую вошь, рассердившуюся на более стройную и глупую товарку…
Он резко повернулся и почти побежал по коридору, оставив Варну в недоумении и растерянности. Таргил задыхался и не мог избавиться от ощущения, что кто-то ехидно хихикает ему вслед.
Около полуночи в его комнату постучался Махиша. В последнее время они встречались редко, как, впрочем, и все Предстоятели, поселившиеся в Доме – при желании можно было вообще ни с кем не сталкиваться и поддерживать в себе иллюзию одиночества; думать, что ты один, нет, что вы вдвоем – Ты и Дом; нет, втроем – Ты, Дом-на-Перекрестке и мир, мир за окнами, мир людей, которые верят…
Из всех тайных братств Искушенного Халла к Предстоятелю Таргилу шли послания. В его руках сосредоточивались тонкие нити, нити информации и понимания, хотя иногда Таргилу казалось, что он опутан этими нитями, и лучше ему было бы не знать, что…
В Но-Ирри обветшал и покинут жрецами храм Огненного Тэрча. Местные жители разобрали его для собственных нужд, ссылаясь на гнев единственного великого и могучего Инара-Громовержца. Сказки о битвах Тэрча с горными гигантами запрещены, барельефы над входом сколоты, и поверх сельским маляром нарисован бородатый Инар с кривой молнией в руке.
Три рунных столба Реи-Звездноглазой – в предгорьях Хоара, Пши и в долине Иссы – снесены до основания, дабы не порочили единственно сущую Матерь-Ночь Ахайри. Миф о сошествии Реи в Бездну признан еретическим, пять строптивых сказителей сожжены, остальные поспешили уйти в писцы и балаганные зазывалы.
У Райзского залива пьяными рыбаками изнасилованы восемь служительниц Аэллы Пенногрудой; одна из них, по имени Элиноар, вскоре повесилась, судьба остальных неизвестна. Рыбаков судили и дали год портовых работ условно – выяснилось, что они действовали во славу единственно существующей Сиаллы-Лучницы и были спровоцированы развратными лжеобрядами.
В капищах Эрлика, Зеницы Мрака, возобновились человеческие жертвоприношения. Власти молчат и смотрят на это сквозь пальцы. Объявившийся в столице пророк Шиблы-Исторгателя Душ разорван толпой – во имя единственного и непреложного Эрлика. Легенды о Шибле и темных реках подземного мира спешно переделываются – в основном, меняются имена.
Все ремесленники перед началом работ обязаны возносить мольбу к Отцу Тайного знания Хаалану. Книги без аналогичного посвящения считаются кощунственными и сжигаются принародно. Иногда – вместе с автором.
В столице поговаривают об объявлении Пяти Культов государственной религией со всеми вытекающими последствиями. Ходят слухи о черных списках еретиков и двоемыслящих, оружейники перегружены заказами – предполагают скорую Священную Войну.
…Таргил подумал о Предстоятелях гибнущих культов – знахарях, магах, жрецах, пророках – об их ужасной судьбе; затем мысли его перескочили на Дом и бьющуюся в его изменчивых стенах неприкаянную сущность Авэка ал-Джубб…
Ему захотелось напиться.
«А ведь ты знал, на что идешь, – Таргил сжал обеими ладонями виски и зажмурился, словно от головной боли, – знал, что нарушаешь равновесие, и нечего теперь лукавить… Ты ведь тоже сыт. Твой Дом безошибочно ориентируется в ауре верующего человечества, он точно чувствует узловые места ее структуры, Перекрестки эмоциональных потоков – и все вы, живущие в Доме-на-Перекрестке, заряжены до предела и способны на многое…
Но отчего же вам ничего не хочется делать?!»
Он боялся признаться самому себе, что ему теперь нужно гораздо больше веры, чем раньше; что она не настолько заряжает его, как до возникновения Дома, заряжает и толкает на сверхъестественное – нет, вера людская теперь будто проходила сквозь него и изливалась…
Куда? В Дом-на-Перекрестке?!
Кто они, Предстоятели Дома – ясновидцы, переставшие предсказывать; жрецы, переставшие служить; маги, разучившиеся творить чудеса; Предстоятели, не захотевшие отдавать?…
Кто? Мудрые, выигравшие бой? Или черви в теле клеща, присосавшегося к человечеству?
Или части Дома – жвалы, лапы?… Рабочие органы зверя на тропах духа человеческого…
Кто?!
Вот тут-то и вошел Махиша.
Короткие толстые пальцы его охватывали горлышко плетеной бутыли, в которой что-то булькало, распространяя соблазнительный запах. Словно чувствовал быкоподобный Предстоятель гневного Метателя молний… тихий, грустный человек.
– Ты не спишь, Таргил? Я вот не сплю… Выпить хочешь?
Это было до того непохоже на обычное поведение Предстоятеля Махиши, что Таргил на мгновение зажмурился и затряс головой. А когда он вновь открыл глаза, то опять увидел стол (ставший за это время массивным и полированным), донесения из братств Хаалана, а в дверях стоял Махиша и виновато моргал короткими рыжими ресницами.
– Налей мне, Махиша, вина, – как-то невпопад возвестил Таргил, – чтоб кубок отливал багряным, чтоб я почил в блаженстве пьяном, забывшись в паутине сна…
– Ты что, сошел с ума? – Махиша прикрыл за собой дверь и опустился в невесть откуда взявшееся кресло. – Завидую…
– Налей, налей, не спорь со мною, ведь не вино тому виною, что я не знаю, что такое – покой… а я ищу покоя…
– В стихоплеты решил податься? Зачем?
– Зачем? – повторил Таргил, бессмысленно комкая бумаги на столе. – Зачем?… Пять сказителей сожжены, остальные подались в зазывалы… Миф признан еретическим, а культ Искушенного Халла процветает… Процветает! И прочие процветают – все Пять Культов! Аки лотос о пяти лепестках… в гниющем болоте… и деревенский маляр замазывает сколотые барельефы!… Скажи, Махиша, ты еще помнишь – равнина, две армии – и ты, вскинувший руки к вспухающему небу; и молния рушится на жертвенный алтарь, когда вера в Инара исторгается из тысяч людей, проходит через тебя, сжимаясь в тугой комок, и рождается Миф, рождается…
– Помню, – глухо пророкотал дальний гром, – …еще помню…
– А теперь?
– А теперь я сыт. Дом находит мне Перекрестки, люди верят, их вера течет к Дому, я чувствую ее, я сыт, и… тратить накопленное на бесполезные чудеса вроде бы глупо… и…
– И?…
– И – все. Я говорил с Лайной – у нее то же самое.
– Миф признан еретическим, – Таргил уставился на стену, на возникающий в ее центре гобелен и две шпаги над ним, – признан – и все… Сказки о Тэрче запрещены, в легендах канцеляристы меняют имена… Если так пойдет дальше…
– Ну? – выдохнул напрягшийся Махиша.
– …Налей мне, Махиша, вина… За последнее время вне Дома не родилось ни одного нового мифа. Да что там мифа – захудалой сказки! Так, одни бытовые – о плутах и лавочниках… Пойми, Махиша, культов становится все меньше, а мы, Предстоятели оставшихся, сидим в Доме и едим, едим, едим!… Вера становится привычкой. А привычка – это смерть. И поэты уходят в писцы, а живописцы – в маляры…
Таргил резко встал.
– Мы породили зверя, – жестко закончил он. – Зверя, рыщущего на Перекрестках. И если так пойдет дальше – нам понадобятся Мифотворцы…
ДЕВЯТЬ ШАГОВ ПЕРЕДЫШКИ
…Дверь распахнулась под тяжестью моего тела, и я рухнул на пороге. Потом изогнулся и с трудом перекатился в комнату, больно ударившись головой об угол тумбочки.
– Я – Сарт… – прохрипел я и потерял сознание, потому что не ощутил привычного противостояния Дома, его сопротивления при звуках моего имени. Потерял СВОЕ сознание, не приобретя взамен никакого другого; и спасительный мрак беспамятства склонился надо мной и вытер пот со лба.
Ничто. Большое теплое Ничто. И в нем – я. Маленькое вялое ничтожество…
…Когда я снова сумел открыть глаза, то неожиданно обнаружил, что утратил способность воспринимать действительность целиком. Только по частям. И не больше одной за раз.
Стена. Стена, стена, стена…
Тумбочка. Вот зараза, как голова болит!… Снова стена. Кровать. Знакомая такая, с плюшевым покрывалом… На покрывале – Грольн. Спит. Или тоже без сознания. Тело так до конца и не расслабилось, скорчилось в немом протесте, тонкие пальцы сжались в кулачки – не разожмешь… спи, Гро, спи…
Стол. Привалившись к нему, сидит Эйнар. Сидит на полу, одежда вся превратилась в лохмотья, руки голые до плеч, ободраны напрочь, красные… Это он притащил Грольна сюда, точно, он…
– Здравствуй, Эйн, – в горле у меня заклокотало, и выглядел я в этот момент, наверное, чрезвычайно глупо.
– Привет, – ответил Эйнар. – Ты не шуми, ладно, пусть мальчик поспит. Это ведь твоя комната, Сарт, неизменная – где Предстоятели этого, с перстнем, хоронили… если Дом не врет. Выбрали, в общем, заново – и Грольн, и я. И ты. Хотя ты уже давно выбрал…
Части реальности, ограниченной стенами сумасшедшего Дома, внезапно слились в одно целое, и я со стоном схватился за голову. Я помнил все. Все, что с таким упорством вколачивал в меня Дом-на-Перекрестке – но помнил это все-таки Я.
Я. И это была моя комната.
– Вы здесь давно? – спросил я у Эйнара, потому что молчать было больно.
– Второй день. Грольну спасибо – я его почти на пороге подобрал… невменяемого. Он дверь на себя дергал, а она внутрь открывается, и замок хилый… ты уж прости, Сарт, я починю потом… Он кричать начал – а у меня как раз просветление. Услышал, прорвался… Спит он все время, я даже бояться начал…
– Не сплю я, – Грольн слабо заворочался на кровати, и мы с Эйнаром повернулись на голос. – Он только этого и ждет…
– Кто ждет? – удивился Эйнар.
– Дом. Дом ваш… Это же зверь, животное!… Он и Предстоятелей сожрал, и вас сожрет, и меня! Я помню, что Он мне нашептывал… все помню! Один только ушел, удрал, и тот – Таргил, убийца, гад… ничего, найду, достану…
Я положил ладонь на потный лоб юноши, и Гро затих, лишь изредка всхлипывая. Потом я попытался встать, и меня тут же повело в сторону.
– Сарт, тебе плохо? – мгновенно встрепенулся Гро, и я успокаивающе похлопал его по щеке, другой рукой намертво вцепившись в косяк и постепенно привыкая к головокружению.