- Все, - как-то обреченно произнес Виктор и повторил: - Это все.
Он долго молчал, а потом поднялся и без слов ушел из квартиры. В тот день Виктор Семин повесился. Должно быть, решил, что теперь Корнеев свободен и вспомнит Анну. А та только и мечтает, чтобы вспомнил. Но это были предположения Василия Павловича, тем он объяснял поступок приятеля. Вины за собой не чувствовал, не от него, так от другого Виктор узнал бы о смерти дочери Корнеева. Хотя в том большой уверенности быть не могло, Виктор газет не читал.
На какое-то время Зыков почти полностью отошел от дел, а был занят похоронами единственного друга, как говорил вдове. Виктор не скрывал, что встречается с Зыковым, что они в приятелях, потому в хлопотах Зыкова ничего особенного Анна Семеновна не увидела. Несколько досадовало, что тот слишком уж размашисто все делал - дорогой гроб, оркестр, мраморный памятник, который сработали в одночасье, пышные поминки в ресторане. Хорошо, что Виктор этого не видел, а то не понял бы, к чему такие старания.
И все эти дни Василий Павлович пользовался малейшей возможностью побыть с Анной рядом. Ей в ту пору было около сорока лет, и она после долгой разлуки поразила Зыкова своей красотой и женственностью. В сердце Василия Павловича многоцветьем расцвела надежда, и оттого доброта наполнила все его существо. Непривычно возвышенное переживал он состояние. И оттого, должно быть, чтобы не портить настроение, о смерти дочери и развале семьи Корнеева он не сообщил Анне Ванеевой.
Во время поминок Василий Павлович сказал, что готов прийти на помощь в любое время, только стоит позвать.
- Мне не надо помощи, - сказала Ванеева.
- Я могу тебя навещать как старый знакомый?
- Я этого не хочу.
Как можно выговорить такие жесткие бессердечные слова после всего того, что он для нее сделал? Да у нее и на гроб-то не было денег! Так нет, она еще и ушла с поминок. Как это назвать? Вся доброта вмиг выпорхнула из сердца Василия Павловича, и такая обида охватила его, что меры той обиде, казалось, и не было. Оттого Василий Зыков по ее уходу сказал:
- Это она его в петлю загнала.
Арсений продал в деревне еще добротный отцовский дом, вступил в строительный кооператив и внес первый взнос на трехкомнатную квартиру. Так что со временем поселился в собственной квартире с женой и дочкой, которую назвал Аленушкой и истово любил с первого дня ее появления.
Дражайшая супруга Римма не могла примириться с тем, что ее муж пашет на Колыханова. Он дорабатывал сценарии, которые давали режиссеру. Римме же мечталось, что Арсений станет известным человеком, обретет общественный вес, с ним станут считаться, и поднимется шум, когда власть вынуждена будет выдворить его из страны за мысли. Солженицына вон изгнали, а он живет себе и в ус не дует. Не утопишь рыбу в реке. Мечта о жизни за границей в какой-нибудь уютной капиталистической стране не оставляла Римму, а только крепла в сознании. И бестолковый Арсений раздражал жену, просто бесил. Она настаивала, чтобы он громко во всеуслышание заявил о себе.
Однако старания Риммы были напрасны. Как только Корнеев выплатил за квартиру положенные деньги, наотрез отказался работать с Колыхановым. Пришел с бутылкой коньяка к нему домой, сели за стол, выпили по рюмке, и Арсений сказал:
- Отпусти на волю.
- Ты ж не крепостной! - засмеялся раскатисто Платон.
- Отпусти.
И Колыханов увидел по глазам приятеля, что теряет помощника, прежде такого послушного и удобного, как скатерть-самобранка.
Конечно, Корнеев мог и без всяких объяснений прекратить свою сценарную работу, но он не смог хлопнуть дверью, потому что многим был обязан Колыханову. Это же Платон выхлопотал место редактора тонкого журнала, надо полагать, нелегко это ему далось. Журнал был безобидным - фотки актеров, информация о фильмах, никакой политики - и начальство согласилось.
И если Арсения Фомича устраивала обретенная с помощью Платона тихая гавань, то Римма приходила в бешенство при одной мысли, что муженек достиг своей высоты и уже не поднимет планку. Рушились все ее надежды и мечты. И она превратила семейную жизнь для Арсения Фомича в ежедневную пытку. Возможно, скандалила сознательно, выбрав такой метод воздействия на мужа, мол, я его допеку, он у меня зашевелится. Римма не была глупой женщиной, она видела, что ее муж по уму и способностям куда выше многих, но те Заслуженные и Народные, а этот все рядовой. Потому всячески пыталась пробудить в нем честолюбие, но по горячности унижала своими словами Корнеева. Она даже перестала ходить с ним на разного рода мероприятия, потому что не чувствовала себя равной среди жен именитых, а ей хотелось смотреть на них чуть свысока.
Работала она тогда в Горсовете, куда устроил ее отец, даже чем-то заведовала, вроде отделом физкультуры и спорта, бывала часто в командировках, да и так пропадала допоздна, он не спрашивал - где, она не считала нужным отчитываться. Но с каких-то пор по телефону стала звонить сладкоголосая женщина и сообщать, в какой квартире или в каком номере гостиницы Корнеев мог бы в данный момент застать жену не в одиночестве. Арсений Фомич коротко благодарил вестницу за усердие и клал трубку. Ему стало совершенно безразлично, чем занимается жена, он отделился и стал спасть у себя в кабинете, на что она только фыркнула. Видимо, полностью отчаялась победить.
Он жил в собственной квартире, как чужой, и терпел эту противную жизнь только из-за дочки Аленки, которая стала с первых дней своего появления на свет такой близкой, такой неотделимой от него частью, каким может быть разве только собственное сердце. Римма рано перестала кормить ребенка материнским молоком, и Арсений Фомич взял на себя заботу покупать питание для младенцев и кормить дитя. Он носил ее на руках в ясли, катал на коляске, потом водил в детский сад, укладывал спать с непременной сказкой, утром учил одеваться, обуваться, чистить зубки, все свое свободное время отдавал девочке. Он очень старался, чтобы Аленка чувствовала себя в семье, видела, что у нее есть мама и папа, поэтому умолял Римму не показывать характер при девочке.
Конечно, Арсений Фомич понимал, что не может так длиться бесконечно, девочка растет и когда-то заметит семейные нелады, но надо было выждать время, пусть чуть повзрослеет, может быть, тогда легче ей будет понять, что ее самые любимые люди - мама и папа - чужие друг другу непримиримо.
После того как потеряла мужа, Анна снова произвела обмен и стала жить в новом микрорайоне рядом с просторным лесным массивом. Она не могла оставаться в старой квартире, да и платить за однокомнатную меньше нужно было. Прожила она там много лет. И пока трудилась, не было проблем. Однако пришли крутые рыночные времена, и Анна осталась без работы, детский сад кто-то купил под офис. Стала мыкаться в поисках жалованья, цены в магазинах росли, квартирная плата не отставала от них, средств на жизнь не хватало. Работала и уборщицей в школе, и мойщицей посуды при кафе, и на сезонные уборочные работы устраивалась, везде платили мало, просто мизер, а то и натурой - картошкой да капустой. Одно и было утешение в те безрадостные годы - уютная квартирка.
Бывало, приплетется еле живая после каторжного дня, укроется в ванной и лежит в теплой воде, стараясь ни о чем не думать, только повторяя одни и те же слова: «Ничего, ничего, бывает и хуже. Руки-ноги целы, мозги не иссохли - чего жаловаться?» Потом сидела в облезлом кресле, пила чай и смотрела телевизор. По ту сторону экрана протекала какая-то другая реальность, чужая и даже враждебная. В новостных программах комментаторы упивались человеческим несчастьем, смаковали катастрофы, крушение самолетов, взрывы домов, гибель невинных людей, часами говорили о маньяках и насильниках, будто они-то и стали «героями нашего времени». Ванеева догадывалась, что идет какое-то сознательное принижение человека до животного состояния, но не понимала, зачем и кому это надо.
Забравшись под одеяло и накрывшись с головой, она долго и безутешно плакала, ладошкой зажимая рот. И становилось легче - душа оживала от омовения слезами. Случалось так не каждый вечер, конечно, однако довольно часто. И уже засыпала Анна умиротворенной, радуясь тому, что в этом жутком бесчеловечном мире есть свой теплый угол, где она всегда может упрятаться, как мышка в норе. Но и это утешение оказалась недолговечным.
Коммунальные службы тоже переживали нелегкие времена, и пока не определились, не беспокоили, а потом круто взялись за квартирных неплательщиков, и оказалось, что Анна задолжала за жилье огромную для нее сумму. Платить было нечем. Жилищная контора подала в суд.
Судья, молодая женщина, миловидная и очень ухоженная, сочувственно отнеслась к Анне Ванеевой, и вынесла почти сердобольное решение - из квартиры не выселять, задолженность погасить за год. Анна понимала, что доходной работы не найти, а нищенские заработки и за год не спасут, если даже сидеть на одном хлебе и воде. Медленно и неотвратимо нарастал жуткий страх, женщина чувствовала себя обреченной. Ей было ясно - квартирный долг за год она не выплатит, а это означает - выселят. Дадут комнату в общежитии.
Была у нее соседка Галя, баба необузданной энергии. В старые времена не раз чаи пивали, помогали друг другу, чем могли. А потом началась рыночная пора, которая бросила Анну Ванееву на дно, а Галю прямо-таки вознесла на гребень волны. Была ж медсестрой, получала куда меньше Анны, все бегала одалживать до получки, а тут раскрутила какую-то коммерцию, натянула на себя иностранные шмотки, напялила на все пальцы золотые кольца с камнями, стала ходить, выпятив грудь и не глядя под ноги - богачка. Что ты будешь делать!
Был у нее муж, звали - Митек, шоферил при бетонном заводе, а тут устроился «дальнобойщиком», ездил по Европе. В общем, семья процветала. И были у них две дочери, которая постарше - в невесты вышла и времени зря не теряла. Выскочила замуж. Новая родня тоже оказалась на волне, так что жизнь улыбалась до ушей. Но тут Митек слепнуть стал. Шоферить ему не позволили дальше, а ничего другого он не умел. И стал он для Гали обузой. Но еще раньше, пользуясь частыми поездками мужа, Галя проводила время со свекром. Любовь между ними произошла крутая. Им было за сорок, и они не просто брали, а хватали от жизни, что попадало под руки. Будто горячка какая-то охватила людей - только бы не упустить, только бы не прозевать.