- Чего не заходишь?
Анна жила в центре города.
- А ты приглашала?
- Мимо же ездишь.
- Незваный гость…
- Да ладно тебе, хан Батый! Зашел бы да и все.
- В субботу устроит? Вечером.
- Устроит, устроит. Комод поможешь сдвинуть.
- A-а, вон что! Тебе рабочая сила нужна.
- А ты что подумал?
- Ладно, пока!
Они разбежались, спешили очень. И встретились-то случайно, она мчалась на работу, а он - на лекцию, столкнулись на углу дома, вместе перешли улицу, а дальше дороги расходились. В субботу Арсений чуть не забыл, вспомнил случайно, что ему в гости. Подумал, что нужно купить какого-то легкого вина, но в карманах было пусто. Все-таки наскреб какую-то мелочь и приобрел в гастрономе плавленый сырок за двенадцать копеек. Еще не переступив порога, протянул приношение открывшей дверь Анне.
- К чаю, - сказал Арсений.
Она выставила открытую ладошку, он с важностью положил кубик.
- Спасибо! - сказала она.
- Не за что, - ответил он.
- Можешь не разуваться.
- Воспитание не позволяет.
Они еще несколько минут препирались, лишних тапок в квартире не оказалось, а пол холодный, на улице зима, дом старый, еще довоенный, пришлось Арсению покориться. Вроде бы ничего особенного не происходило, хозяйка просит не церемониться, а гость усиленно показывает хорошие манеры, но оба тянут бестолковую возню, потому что им приятно быть рядом. Не будет же он говорить: «Ой, как я рад видеть тебя!» И с какой стати ей отвечать: «А уж я-то рада, прямо не знаю». Нет, они свои чувства скрывают.
- Ну, где твой комод? - спрашивает он.
А ее лицо совсем близко, потому что Анна шапку с его головы стягивает. Она удивленно смотрит на него, глаза голубые-голубые, а полные губы по-детски приоткрыты. Явно вспоминает, о каком комоде он спрашивает. Потом смеется.
- Сейчас покажу.
Он скидывает пальтишко, вешает в коридоре, который ведет в кухню. А вход в большую комнату сразу возле входной двери.
- Проходи.
В комнате низкая тахта, на стенах - репродукции в рамках. «Незнакомка» Крамского, «Над вечным покоем» Левитана. Старинный книжный шкаф. Книг много и видно по переплетам - хорошие издания, дорогие. Комод стоит у окна. Это явно средневековое сооружение из мебельного гарнитура Гаргантюа. Он сросся с полом, похоже - корни пустил.
- Тут нужен взвод солдат, - рассудил Арсений. - Или танк.
- А кто поведет? Танк.
- Да я командир танка, гвардии сержант!
- А танк есть?
- Увы!
- Ну, вот видишь? А я так хотела перестановки. Комод - в угол, тахту - к окну.
- Перестановку хотела?
- Ну, да.
- Это же проще простого!
Стоявший возле комода стул с высокой спинкой Арсений перенес и поставил рядом с книжным шкафом.
- Ну, совсем другая обстановка! - оценил он свою работу.
- Гениально! - сказала Анна. - Пойдем пить чай.
На столе оказались остатки рыбного пирога. Так что плавленый сырок не понадобился, его запасливо положили в шкафчик. Вот за этим-то ужином и случился тот разговор, который надоумил Арсения Корнеева написать статью. Он и до этого баловался пером, в школе выпускал стенную газету, в армии сочинял письма девушкам своих приятелей. Получалось здорово, щемило душу. Правда, некоторые девушки сомневались в искренности: «Ты же книг не читаешь, откуда списал, Емеля?» А Емеля и впрямь двух слов связать не может, но чувства прямо-таки распирают парня, того гляди - лопнет. Что было делать?
И, конечно, никто не знал, что Арсений писал стихи. Это у него от родителя пошло. Мать рассказывала, что отец был деревенским гармонистом, его приглашали на свадьбы и вечеринки, на которых он играл, но при озорном настроении мог выдать частушки. И рождались они тут же, на ходу, да про тех, кто присутствовал. Может статься, что и теперь живут в народе развеселые запевки отца - деревня Бобровка ими славилась, коль не на всю Россию, то ближние окрестности до самого города уж точно снабжала фольклорным материалом. Мать говорила, что еще до войны приезжали две женщины с блокнотами, чтобы записывать, но отец выдал им такие матерные припевки, что ученые люди отдельные слова постеснялись заносить чернильной ручкой на бумагу. А без этих слов отцова поэзия теряла соль.
И ершистость, видать, досталась от родителя, в двадцать два года погибшего на войне. Арсений в своих стихах страдал за народ, как все русские поэты. К своему стихотворчеству относился усмешливо, поэта в себе не замечал, но и не писать не мог, над бумагой с пером было вольготно душе.
- О чем вы с Касьянычем говорите? - спросила Анна за ужином.
- Да как о чем? - удивился Арсений. - О чем угодно болтаем.
- Но ты же сказал, что он твой друг.
- И что?
- С другом не болтают о чем угодно.
- Думаешь?
- С другом разговаривают.
- Ну, в общем, ты права.
- Он тебе рассказывал, за что его туда?
- Куда? - прикинулся наивным Арсений.
- За колючую проволоку, - пришлось пояснить Анне.
Арсений задумался. И молчал довольно долго, глядя в стол. Потом поднял на нее глаза и улыбнулся.
- Хочу посоветоваться с тобой.
- Ну что ж, пожалуйста. Я хорошая советчица.
- Вот и проверим.
- Проверяй. Я слушаю.
- Что, если я напишу письмо в ЦК?
- Куда? - не поверила своим ушам Анна. - Повтори.
- В Центральный Комитет КПСС. Лично товарища Брежнева спрошу.
- О чем?
- Большевики провозгласили: «Вся власть Советам!» Вся! И Советам! А руководит страной партия. Выходит, она захватила власть.
- А Брежнев этого не знает?
- Знает, конечно.
- Так чего спрашивать, если знает?
- Он должен понять, что это неправильно.
- И что ты посоветуешь?
- Нужно вернуть всю власть Советам, значит, - народу. Пусть он сам выбирает власть, следит за тем, как она работает, и помогает власти. Разве народ не хочет жить богато? Вот и дайте ему самому позаботиться о себе.
- И ты подпишешься?
- Естественно.
- Вот и посадят тебя, Арсений. Или спрячут в сумасшедший дом.
- За что? Я не о себе пекусь.
- Выступаешь против партии.
- «Вся власть Советам!» - этот лозунг не я придумал, а Ленин Владимир Ильич. Понимаешь?
- Да я-то понимаю.
- Считаешь, затеял глупость?
- Да ну что ты, Арсений! При чем здесь глупость? Ты прав. Очень прав! Но письмо не посылай. Брежнев его не получит. Не дадут ему.
- Но молчать я не могу. Нельзя об этом молчать. Вот я, к примеру, родился перед войной. Детство прошло в деревне. Что я видел вокруг? Нищету, вдовьи слезы… Одни страдания видел.
Ее махонькие ладошки оказываются на его ладонях, широких, твердых, теплых. Он смотрит ей в глаза и говорит:
- Взошел бы на крест, только б не видеть…
И молоденькая Анна Ванеева, глядя ему в глаза и нисколько, ни одной клеткой своего существа не притворяясь, верила - взойдет. Да ведь и сама шагнула бы с ним в «геенну огненную» во спасение людей. Такой был настрой души ее в ту давнюю пору. Теперь этого не понять…
Анна поднялась.
- У меня где-то осталось вино. Со дня рождения.
Она подошла и открыла кухонный шкаф.
Вернувшись к столу с ополовиненной бутылкой «Токая», Анна передала ее Арсению и с полочки над столом взяла два тонких стакана.
- Наливай, - велела она и села на стул.
- За что выпьем? - спросил Арсений, наливая вино.
- Кажется, я только сегодня с тобой познакомилась, - призналась Анна.
- Тогда - за знакомство!
И потом говорили они обо всем, что только приходило в голову, - о прочитанных книгах, о виденных фильмах, о музыке, о будущем и прошлом, чувствуя, как им легко вместе, как они понимают друг друга, и это понимание все больше роднило их.
- Знаешь, сколько времени? - поразилась Анна, посмотрев на свои часики. - Два часа.
Была ночь, автобусы не ходили, пешком до общежития шагать далеко, только разве на такси добраться.
- У тебя как с деньгами? - спросил Арсений. - Я иногда возвращаю долги.
- Утром были, - искренне пожаловалась Анна. - В антикварном увидела четырехтомник Даля. Последние отдала. До зарплаты еще - ужас!
- Зачем тебе словарь? Я русский язык знаю без словаря.
- Это же Даль! Какой ты темный! Уходить собрался, что ли?
- А как?
- Да оставайся, - легко предложила Анна.
- Я на полу, - так же легко согласился Арсений.
- Постелить нечего. Тахта широкая, устроимся.
В голове Арсения промелькнул вопросик, что бы это значило? Вдруг Анна Ванеева только притворялась, что ее не занимают любовные отношения? Как повести себя Арсению, оказавшись в одной постели с такой красивой девушкой? Что скажет Римма, кстати, подружка Анны? Никак нельзя Арсению терять голову. Но как в постели объяснить девушке, что «это» не хорошо в данной ситуации? А если девушка на «это» настроена? И плевать ей на Римму.
- Только я первая, - сказала Анна и ушла в комнату.
Видимо, разделась, устроилась на тахте, только тогда позвала. В полном смятении чувств, одновременно терзаемый угрызениями совести и желанием, Арсений прошел в комнату.
- Ботинки хоть сними, - попросила весело Анна.
И Арсений еле сдержал смех. Анна лежала у стены, завернувшись в одеяло так, что торчала только голова, как в коконе была. Рядом приготовлено одеяло для Арсения.
- Ботинки сниму, - согласился Арсений, скинул одежду, остался в одних плавках, лег и старательно стал закутываться в одеяло, рассмешив этим Анну.
- Хватит дурачиться, - смеясь, попросила она.
Они лежали лицами друг к другу, запеленатые, и при лунном свете, что смутно заливал комнату, продолжали говорить, потому что сна не было, должно быть, старый Морфей, изрядно умаявшись, прикорнул в каком-то темном углу. Им хотелось узнать друг о друге все, только это занимало их, много общего находилось, и это казалось странным, необычным, удивляло и волновало.
- Отца я не помню, - говорил Арсений, глядя в доверчивые глаза Анны, - его забрали на фронт в сорок втором, мне года не было. Мама рассказывала, что война не дошла до нашей деревни всего н