Одна из составляющих Большого Московского мифа: русскому православию в целом или даже всему православию вообще приписывается специфика одной из версий православия — московского. Но это ложь, имеющая смысл только в том случае, если мы продолжаем сводить общее к частности: историю всего православного христианства к истории того, что происходило в Московии.
Давайте четко назовем те пункты, по которым московское православие однозначно отличается от любых других его версий:
1. Обожествление своего царя.
2. Обожествление своей территории.
3. Слияние Церкви с государством.
4. Принятие обычаев одного народа (московитов) как священных обычаев и как эталона обычаев, обязательных для христианина.
Заявляю с полной уверенностью: этих черт нет не только у католиков, но и в европейском православии. В Греческой, Сербской, Болгарской, Грузинской, Кипрской, Албанской автокефальных церквах нет ничего подобного. К сожалению, я не могу добавить этого и о православной Церкви Западной Руси. На рубеже XVI и XVII веков Киевская митрополия прекратила свое существование, не успев дорасти до того, чтобы стать Западнорусской патриархией.
Но в те сто пятьдесят лет, в которые существовала Киевская митрополия, к ней относится все, сказанное о других православных церквах. На Западной Руси православие не было московским.
Глава 6. МОСКОВИЯ ХОЧЕТ БЫТЬ РОССИЕЙ, ИЛИ УДАВЛЕНИЕ ЕВРОПЫ В САМИХ СЕБЕ
Едет царь на коне, в зипуне из парчи,
А кругом с топорами идут палачи -
Его милость сбираются тешить,
Там кого-то рубить или вешать.
И во гневе за меч ухватился Поток:
«Что за хан на Руси своеволит?!»
Но вдруг слышит слова:
«То земной едет бог,
То отец наш казнить нас изволит!»
В 1547 году семнадцатилетний Великий князь Иван Васильевич официально принимает титул царя. Происхождение титула мне установить не удалось. Одна версия — это восточный вариант латинского caesar — то есть цезарь. На западе империи слово произносилось как кесарь, и от него — король. На востоке то же слово произносилось как «цезарь», и отсюда — царь. В XIX веке отсюда же пошел и германский «кайзер».
Другую версию дает Н.М. Карамзин: «Сие имя… древнее восточное, которое сделалось у нас по славянскому переводу Библии и давалось императорам византийским, а в новейшее время ханам монгольским, имея на языке персидском значение трона или верховной власти; оно заметно также в окончании собственных имен монархов ассирийских и вавилонских: Фалассар, Набонассар и проч.».
Говоря откровенно, версия Карамзина (ни у кого больше я ее не нашел) мне представляется на удивление неубедительной сразу по многим причинам. В книгах на славянском языке безразлично назывались «царями» государи вавилонские, персидские, ассирийские, египетские, а также римские и византийские императоры. Путаница царила невероятнейшая.
На Руси начиная с Ярослава Мудрого Великие киевские князья носили титул Цесарей. Тогда Цесарей-императоров в мире было три: Византии, Священной Римской империи германской нации, и цесарь Руси. Так что по своему реальному содержанию титул московского царя явно выше королевского.
Иван III титуловал себя Великим князем, «Государь Московский и Всея Руси», а неофициально — и царем.
Василий III в договоре со Священной Римской империей в 1514 году именовался «цесарем», правда, договор не подписывали, пока претензии Василий не снял и не остался «просто» Великим князем.
Иван IV завершает процесс превращения московских князей в царей, претендующих на все русские земли. Как мы увидим позже, реально Москва претендовала вовсе не только на русские земли, но уже и это первоначальное название было весьма агрессивным.
Впрочем, и за ним этот титул европейские страны признали очень даже не сразу, а Великое княжество Литовское и Русское и Польша не признали этот титул вообще. Так и остался он для них «просто» Великим князем Московским.
Это при том, что формально Иван IV имел право и на литовскую корону — когда сын Дмитрия Донского, Василий I, бежал из татарского плена и попал в Литву, Великий князь Витовт отпустил его, только женив на своей дочери.
Внук Софьи Витовтовны, Иван III, сам женился на племяннице византийского императора. И Софья Палеолог привезла ему три воза богослужебных книг, двух золотых павлинов, когда-то сидевших у трона Византийского императора, герб — двуглавого орла, и право на титул Императора Восточной Римской империи. Подбивая Василия III, отца Ивана IV, на участие в Крестовом походе, иностранцы готовы были именовать его «Царем»… если согласится на поход. Правда, Василий Иванович отказался.
Иван IV соответственно имел право и на этот титул, но в цари его упорно не пускали. Если применять слово «самозванец» в буквальном смысле, то московские Великие князья до Федора Ивановича — самозванцы: они сами себя называют царями, а для окружающих этот титул не существует. Так доверчивые идиоты распахивают души и карманы перед «князем», «профессором» или «зимовщиком», а полицейский уже профессионально подбирается.
Безумный, безнадежный кошмар правления Ивана Васильевича Грозного, Ивана IV, веками привлекает исследователей и чудовищными эксцессами, и их полнейшей необъяснимостью. Многое в его правлении уже в XVII–XVIII веках начали объяснять личными причинами. И как бы ни относиться к этому человеку, надо признать: судьба самого Ивана тяжела, полна потерь и жестокостей, совершенных по отношению к нему. Далеко не только у сентиментальных дам больно сжимается сердце при мысли о трехлетнем сироте, ставшем вдруг Великим князем.
Трехлетний малыш, потерявший отца, — это всегда тяжело. Трехлетний малыш, которого делают монархом, потому что его отец был Великим князем — это особенно непросто. Нужно доброе, умное окружение, нужна согласная любовная работа многих людей, чтобы из малыша вырос бы нормальный человек, без психологических травм, без желания их компенсировать, а то и просто отомстить за себя. А маленький Ваня, сын покойного Великого князя Василия III, стал монархом в очень неблагополучной стране.
Даже значительно позже, когда сложится до конца тягловое государство, против него будут бунтовать. В начале же XVI века еще шла борьба между центральной властью и пережитками иных времен. А если называть вещи своими именами, речь шла не о пережитках, речь шла о выборе пути развития.
Конец XV–XVI век — это ведь не просто время огрубения нравов Руси. Это время, когда вся страна, включая высшую аристократию, превращалась в холопов и быдло. Торговые казни существовали и для бояр, и для князей, и не было никого, чьи права защищены; никого, кто защищен от произвола, жестокости и насилия.
«Властью, которую он (московский князь. — А.Б.) имеет над своими подданными, он далеко превосходит всех монархов мира. Всех одинаково гнетет он жестоким рабством… Все они называют себя холопами, то есть рабами государя…» — свидетельствует Герберштейн[52]. При необходимости можно привести множество свидетельств, и все они очень похожи.
XV–XVI века — как раз то время, когда, по словам Р. Пайпса, «государство заглатывало общество кусок за куском».
«Русская правда» IX–XII веков знала множество общественных групп, и каждая со своими правами и обязанностями, каждая отлична от других, у каждой свое место в жизни. «Судебник» Ивана III не знает никаких общественных групп, кроме «служилых» и «неслужилых» людей. Если верить «Судебнику», нет на Московской Руси ни вотчинников, ни разных групп крепостных, ни различий между крестьянством и дворянством. Нет вообще, или они вообще не имеют никакого существенного значения. Есть разница только между теми, кто служит государству и не служит.
В 1491 году били кнутом ухтомского князя, дворянина Хомутова и архимандрита Чудовского. Эти люди были виновны, представив подложную грамоту как бы от имени брата Великого князя. За дело? Наверное. В конце концов, и «крестьянку молодую» в 1856 году на Сенной, часу в шестом, тоже били, наверное, за какое-то преступление.
Почти все княжества, захваченные Москвой, кроме, может быть, Рязани, испытали сильное влияние Великого княжества Литовского и прекрасно знали, что нравы Московии — не единственный возможный вариант государственного устройства. Память о власти Литвы и о местных вольностях особенно сильна была в Твери — столь тесно связанной с династией Ягеллонов. Князья из бывших самостоятельных княжеств, для которых в Москве придумано было уничижительное словцо «княжата», хотели жить в православной Московии, но так же сильно хотели и отношений вассалитета, отчаянно сопротивлялись превращению их в «холопей государевых» и в уравнивание их со всем остальным «тягловым» населением.
Даже в самой Москве бояре изо всех сил отстаивали свою независимость от властей. Отстаивали, опять же называя вещи своими именами, не тягловый, а европейский вариант феодализма. С неотъемлемыми правами хотя бы верхушки феодалов, ограниченными правами монарха, с коллективным принятием важнейших решений… Складывалось явление, которое до начала XVIII века будут называть «страшным» словом «боярская оппозиция». И в историографии Российской империи, и в историографии СССР явление это будут отчаянно ругать. Бояре ведь, страшно подумать, никак не хотели быть «холопями государевыми». Все дурака валяли, все требовали каких-то прав, каких-то гарантий.
Действительно, с крестьянством было сравнительно просто, дворяне служили, вставая на задние лапки за пайку… я хотел сказать, за поместья. Горожанина счастье московских князей, в их стране не водилось. А вот бояре еще огрызались.
Где-то под боком мозолил глаза еще и пережиток Древней Руси, Новгород, будь он неладен. Он подавал ужаснейший пример неповиновения властям и даже ненужности самой княжеской власти