На время Лигарид был восстановлен в сане, но ненадолго, на полгода…
В 1673 году он отпущен царем в Палестину для решения своих вопросов, но предусмотрительно не уехал дальше Киева.
В Киеве аферист вел себя так, то 21 августа 1675 года Алексей Михайлович повелел специальным указом доставить Лигарида в Москву. Царь с ним встречаться не пожелал, но и в тюрьму не заточил. Похоже, про авантюриста просто забыли.
В 1678 году, уже после смерти Алексея Михайловича, Лигарид попросился у Федора Алексеевича разрешения уехать в Палестину. Как и прежде, остался в Киеве, где и помер в августе того же года.
Другим то ли авантюристом, то ли разведчиком, подвизавшимся вокруг Никона, был Арсений, знаменитый справщик книг. Все православные историки раскола считали Арсения строгим ревнителем православия и очень ученым человеком.
Появился он в Москве в 1649 году в свите Иерусалимского патриарха Паисия, ехавшего, называя вещи своими именами, за милостыней.
В Москве он понравился, а его личность не вызывала сомнений: в чьей свите прибыл! Арсений остался на Московской Руси, преподавать риторику, как человек ученый.
Никто ведь не знал, что Арсений пристал к свите Паисия только в Киеве.
Когда же Паисий возвратился в Константинополь, он узнал такие вещи про Арсения, что в панике тоже кинулся срочно писать в Москву. По тексту этого письма боярин Никита Иванович Одоевский и думный дьяк Михаил Волошенинов учинили допрос, и, как стали пугать острогом, Арсений повинился.
Оказалось, что Арсений — воспитанник греческой иезуитской коллегии в Риме, которая специально воспитывала греков-униатов. Прибыв домой, в Константинополь, Арсений перед своими родными братьями проклял латинство и стал православным, но ненадолго, и при неясных обстоятельствах сделался так вообще магометанином (уверял, что повинуясь насилию).
Вскоре он бежал в Валахию, потом в Молдавию (где, естественно, стал православным). Перебравшись во Львов, он снова униат. В Варшаве некоторое время живет при королевском дворе, и король посылает его в киевскую православную школу в качестве учителя — ясное дело, для пропаганды униатства.
Информация о прошлом Арсения обошлась ему дороже, чем Лигариду: его сослали в Соловки. Там Арсений, как и следовало ожидать, воспылал особой любовью к православию и восхищался благочестием соловецких иноков. В 1652 году Никон так очаровался Арсением при посещении Соловков, что привез его с Соловков в Москву. Человек, о котором в приговоре говорилось: «своим еретическим вымыслом хотел и в московском государстве свое злое дьявольское учение ввесть», официально признанный еретиком, стал преподавать в греко-латинской школе и назначен книжным справщиком.
Естественно, своего благодетеля Никона Арсений в трудную минуту предает с обычной для него легкостью.
Известно, что он и после отстранения Никона от дел переводил и издавал несколько книг, участвовал в правке богослужебных книг. Конец его неизвестен. Трудно поверить, что столь известный «волхв, еретик, звездочетец, исполненный смрада иезуитских ересей», тихо помер, никому не известный. Более чем вероятно, что последние годы Арсений окончил в Риме, ведя степенные беседы с отцами-иезуитами. Так сказать, консультируя тех, кто должен пойти вслед за ним. В этом случае его следует рассматривать попросту как обычнейшего шпиона.
В дальнейшем эта ситуация тоже будет много раз воспроизводиться в истории Российской империи: реформаторы будут объявлять себя страшными западниками и под сурдинкой заимствований проводить такие реформы, что Запад в ужаcе отречется от страшненьких учеников. Так Вольтер и Дидро будут писать Екатерине II, убеждая ее в необходимости просвещать народ и уничтожить крепостное право. Екатерина охотно станет «просветителем» и даже сама напишет несколько книг, но вот насчет крепостничества…
Никон заложил отвратительную традицию, невероятно портившую нам по крайней мере века полтора: делать генералами дезертиров европейских армий и учителями детей — полуграмотных французских кучеров и бродяг.
Итак, реформа началась еще в 1649 году, до Никона, а закончил ее сам царь, после ухода Никона от дел. Гораздо правильнее было бы назвать ее не Никонианской, а Романовской — потому что задумал ее, начал и провел до конца Алексей Михайлович Романов.
Собственно говоря, Никон был нужен царю просто как своя пешка, как новый патриарх, который сменит престарелого, жадного и недалекого Иосифа и начнет реформу… Он и начал.
15 апреля 1652 года помер не брезговавший ростовщичеством патриарх Иосиф, оставивший после себя денег на сумму 130 тысяч золотых рублей (порядка 6 миллионов долларов по нынешнему курсу). Никона поддержали все — и царь, и столичные ревнители благочестия, и провинциальные. Везде-то он оказался своим.
Будучи избранным, патриарх Никон начал рассылать по всей Московской Руси «память» (если угодно, постановление) с требованием служить по-новому и по новым книгам.
Общее содержание реформы уже достаточно ясно: исправление книг, переход на единогласие, изменения в церковном пении, крещение не двумя перстами, а тремя.
Характерно, что приказ переходить на новые богослужебные книги уже был, а вот самих-то книг еще не было. Не напечатали.
И что приказ-то креститься тремя перстами тоже был, но это приказ вступал в некоторое противоречие с решением Стоглавого собора: «Иже кто не знаменуется двумя персты, яко же и Христос, да есть проклят».
Вот и выбирайте между непослушанием патриарху и проклятием. Не нравится? Тогда не создавайте тяглового общества и государства. Потому что Никон только лишь первым провел такой тип реформ, который потом будет воспроизводиться много раз.
В обществе, прочно изолированном от любой информации и от любых внешних влияний, люди поневоле живут в мире искаженных, порой самых диких представлений. Исключение составляет административная верхушка, столичная по неизбежности. Эта верхушка владеет лучшей информацией о том, что же происходит и как делается в мире. Под рукой у этой верхушки — вся мощь тяглового государства, и велик соблазн использовать эту мощь для просвещения серых, диких людей, не знающих, «как надо».
Так же обрушит свои реформы на Российскую империю Петр I, у которого, кстати, не так уж мало общего с Никоном. Только Петр любил все голландское и немецкое, а Никон — греческое. Разница?
Так же в 1830-е гг. правительство будет раздавать картофель для посадки, никак не объясняя, что это такое и зачем вообще дается. И посылать карательные команды, когда крестьяне поднимутся на «картофельные бунты». А крестьяне будут уверены, что это злые поляки подучили царя заниматься такой ерундой…
Так же московское издание «чикагских мальчиков» в 1991 году будет высокомерно ухмыляться серости и невежеству «красной номенклатуры». А провал своего курса будут объяснять тупостью и злостным саботажем. Так Александр I объяснял протесты мужиков против посадки картофеля происками поляков. Бедные поляки! Все-то готовы их бить: одни за то, что помогают сажать картошку, другие за то, что мешают…
Несомненно, столичные ревнители веры гораздо современнее провинциальных. Они относятся к проблеме формы и содержания так же, как малороссы, и потому так хорошо находят общий язык.
До Никона в Юго-Западной Руси Киевский митрополит Петр Могила провел аналогичную «книжную справу» и такие же богослужебные изменения, но не вызвал этим ни дикого отторжения, ни гражданской войны, ни эпидемии самосожжений.
Может быть, имеет значение личность того, кто проводит реформы? Преимущества Петра Симеоновича Могилы над Никоном не в том, конечно, что он был очень знатным человеком — сыном господаря Молдавии и Валахии. Преимущество в том, что он был очень образованным человеком.
Никита Минов, будущий Никон, родился в крестьянской семье в селе Вельдеманово Нижегородской области (90 верст до Нижнего Новгорода). Отец его был мордвин. Мать умерла, когда Никите было всего 3 года. Мачеха невзлюбила мылыша и несколько раз даже пыталась от него избавиться. От опасной мачехи Никита бежал в монастырь и оставался там, пока отец не заболел. Тогда он ушел из монастыря и в 19 лет стал священником в своем селе. У него была жена и трое детей. Дети умерли, как это часто бывало в те недобрые, жестокие времена. И тогда Никита Минов уговорил жену постричься в монахини, и сам тоже в 1635 году постригся в монахи, ушел в Соловки. Началась жизнь монаха Никона.
Петр Симеонович Могила старше Никиты Минова — 1597 года рождения. Он окончил Львовскую братскую школу, постригся в монахи в 1625 году, в 1627-м стал архимандритом Киево-Печерского монастыря, митрополитом Киевским и Галичским в 1632–1647 годах.
В 1632 году он добился у польского короля Владислава IV признания независимой от униатов православной Церкви и передачи ей ряда монастырей и церковных зданий. Написал, помимо прочего, и антикатолический трактат «Лифос» («Камень») на польском языке в 1644-м.
Осмелюсь утверждать, что Петр Могила был националист и патриот, защищавший, как мог, свой народ. А вот Никон, по сути, — русофоб чистейшей воды!
Кроме того, Петр Могила — просветитель и умница, который утверждает православие просвещением и отлично умеет воевать на поле противника — вот польский король ничего по-русски не писал!
А Никон чуть ли не хвастался своим невежеством и за умом ходил в дальние страны.
Вот вам тоже своего рода традиция — реформы в Московии — Российской империи — СССР — Российской Федерации всегда идут как АНТИНАЦИОНАЛЬНЫЕ!
Реформа Никона проводилась таким образом, что не могла не нанести удар по национальным чувствам московитов. На первый взгляд она даже и содержит некие национальные идеи, пусть в извращенно-московитской форме. Например, Никон запретил строительство столпных храмов, пришедших из Италии, разрешил строить только крестово-куполные храмы, пришедшие из Византии. Поскольку в Византии к тому времени уже строились и столпные храмы, это очередная попытка быть большим православным и большим византийцем, чем патриарх Константинопольский.