— Кто там? — спросил хриплый мужской голос.
— Здравствуйте, мне нужен Сергей Павлович Авеличев.
— Кто вы такой?
— Мне нужно поговорить про вашу дочь. Прошу прощения, если помешал чем-то… Дело не терпит отлагательств!
— Я вас не знаю. Какого лешего?.. Она умерла год назад! Она больше нигде не учится, нигде не работает! — рявкнули из-за двери.
— Я знаю. Я ее не знал лично, но… это очень серьезно. Мне надо у вас кое-что узнать!
— Если не уйдете, я возьму топор…
Не было похоже, чтобы отец Ксении был пьян. Своей яростью, он, скорее, заглушал страх.
— Топор вам не поможет, потому что я не уйду. Я не для этого добирался в ваш грязный вонючий уголок! Я буду сидеть под дверью, пока меня не заберет милиция, но тогда я им расскажу все. И про Ксению, и про вас! Поняли?
Максим дал выход своему гневу. Придумывать какие-то небылицы он не собирался. Гораздо выгоднее в этой ситуации идти напролом. Взять настойчивостью. Авеличев боится. Значит, на то есть причины.
За дверью долго молчали.
— Что вам нужно?
Авеличев пытался сохранить остатки принципиальности. Максим почувствовал, что одержал верх, хотя не ждал, что будет так быстро.
— Я задам вам несколько вопросов, вы ответите — и все! Никто ничего не узнает, слово даю. Это информация частная. Просто без вашей помощи… нельзя будет решить ряд проблем.
— Хотя бы в ваш паспорт взглянуть можно будет? — спросил Авеличев.
— Без проблем.
Снова пауза. Авеличев боролся с собой. Максим подумал, что, возможно, сейчас приговаривает его к смерти.
Елисеев не пришел на похороны… Вдруг он тоже сгорел?
Максим взмок. Поскорей бы он уже открыл бы.
— Она за старое взялась? — спросил Авеличев.
— Кто?
— Она все еще жжет?
— Откройте — и мы поговорим.
— Ладно.
Авеличев стал возиться с замками, их было немало. Наконец громко скрипнула стальная задвижка. Максим увидел небольшого человечка в клетчатой рубахе и стареньких спортивных брюках. Наполовину седые волосы зачесаны назад. Небольшие усы. Смотрящие исподлобья серые глазки.
— Входите, — сказал Авеличев.
Максим попал в темную прихожу. Хозяин не стал зажигать свет, а занялся замками, закрывая их в обратном порядке.
— Вы из милиции? — спросил он у Снегова.
— Нет. А разве для этого есть повод?
— Откуда я знаю. — Резко.
Авеличев обернулся. Чем-то он напоминал Ганнибала Лектера из фильмов и книг.
— С этой историей связаны смерти людей. Вы должны мне рассказать все, что знаете. Думаю, именно вы можете прояснить ситуацию. Вы ее отец.
— Последние полтора года она здесь не жила, — сказал Авеличев.
— Я знаю.
— Документы дайте поглядеть.
Максим дал ему паспорт. Только тогда хозяин включил тусклое бра и начал рассматривать документ.
— Снегов Максим Анатольевич? Хм… если не фальшивка, то все в порядке.
Чем вы занимаетесь?
— Я писатель.
— Вот тоже работа для мужика, — проворчал Авеличев.
— Не хуже любой другой.
— Идемте в комнату.
Бра погасло. Максим снял ботинки и почти ничего не видя повесил куртку на крючок. Он добрался до комнаты с занавешенными шторами и сел в указанное кресло. Авеличев выключил маленький телевизор, стоящий на тумбочке, сел и взялся за сигарету.
— Можете курить, если приспичит.
Они сидели в сумерках. Так было даже лучше. Максим не видел лица хозяина, а тот наверняка плохо различал его.
— Откуда вы знаете мою дочь?
— Я ее не знаю и не знал. Так сложились обстоятельства. Сюда я пришел только после того, как провел небольшое расследование.
— Не такое уже и небольшое, видать.
— Не имеет значения… — Максим вынул свою записную книжку. Хозяин закурил, наблюдая за ним. С чего начать? Вопросов был миллион. — Вы готовы разговаривать со мной?
— Смотря, чего вам надо. — Говорил Авеличев с небольшим деревенским акцентом, на «о».
— Сегодня я был на похоронах своего друга, который погиб, сгорел при непонятных обстоятельствах. Сегодня же одна моя знакомая тоже хоронит человека, умершего таким же образом. Вы сказали, что она взялась за старое… Кто она? Ваша дочь?
— Подождите. — Авеличев поднял руку. — Для начала… От какой точки вы двигались?
— От дневника вашей дочери.
Авеличев молчал. Рука, державшая сигарету, дрожала.
— Значит, она вела дневник. Ясно.
— Вы не знали?
— Думал об этом, конечно, но она никому его не показывала, ни мне, ни матери. Значит, дневник… Быть не может.
— Что?
— Что в нем?
— Обыкновенные записи для личного дневника. По дням. Жизнь, мысли, ощущения… Он начат еще в 97 году. О ваших взаимоотношениях с женой.
Простите, но я вынужден был прочесть.
Авеличев провел ладонью по лбу, рассмеявшись.
— Не все мертвецы успокаиваются сразу, да?.. Если читали, тогда знаете, что у нас с Галиной было не все в порядке. Мы жили как на войне. Удивляюсь, что продержались так много лет. Может быть, это часть проклятия, кто его там знает! Наверное, мы думали о Ксюше, оба… Пусть Галина и была такая, но о дочери она заботилась — в меру сил, насколько позволяло это…
— О чем вы говорите. Что это?
Авеличев курил быстро, теперь зажег новую сигарету.
— Мне ее практически насильно всучили, расписали как хорошую хозяйку, как распрекрасную будущую жену. А я что? Только что из армии пришел. Два года женщин не видел, а тут сразу, моя мать потащила меня на смотрины. Ну и справили все за три месяца. Я Галю знал с детства, но мы не общались, она мало с кем водилась тогда, некоторые ее чокнутой считали. Оказалось, не зря считали. Во мне-то гормоны бурлили, я ж не головой думал. Да и откуда было знать? Родители Галины хотели сбагрить дочь любой ценой. Я ее когда увидел взрослой, у них дома, мне она понравилась. Красивая, тихая, думал, что действительно хорошая жена для домашнего хозяйства. Но я, конечно, сомневался… Молодой был — тянуло погулять еще… Наобещали мне золотых гор, я и уши развесил, дурак. То, что Галина какая-то пришибленная и странная была, мне было наплевать. Посчитал, что в скромницы заделывается.
— То есть, вы не знали ничего о ее выходка, когда она была подростком?
— Нет, не знал. Удивительно, что в деревне удалось это скрыть.
Пиромания, психоз — если и говорили об этом, то в шутку. А уж когда я женился на ней, все помалкивали, чтобы меня не расстраивать. А Галина давно уже ничего не выкидывала, смирная была. В быту нормальная. Мы не конфликтовали вообще первые два года. И выкрутасов никаких она не выделывала. А злость-то в ней росла. Боролась она со своим духом, а энергии идти некуда было, вот что я думаю… Потом стала она на мне злобу срывать.
Особенно когда Ксюха появилась и мы в город переехали.
— А когда начались эти… странности?
Авеличев подумал.
— Наверное, вы из дневника сами знаете.
— Нет. Такого там нет.
— Когда Ксюхе было пять лет.
— В чем это выражалось?
— Это наше дело. Вам, если надо уж так знать, могу сказать, что моя жена не была самой собой.
— То есть? Вы думаете, она была психически нездорова?
— Это самое простое, но, наверно, точное… То, что с ней было связано, делало ее ненормальной. Иногда Галина принималась бормотать что-то сама с собой, я прислушивался, и оказывалось, что она произносит слова задом наперед. Особенно посреди ночи… мне даже хотелось убежать. Часто в доме стоял запах горелого. Он шел и от нее.
— Вы видели, как происходит борьба с этим?
— Не знаю, борьба или нет. Ну, своим глазами не видел. Я уходил на работу и все время ждал, что Галя что-нибудь выкинет. Она приходила раньше меня. Потом в тарелке оказывалась жженая бумага и куча спичек — это она так развлекалась. На все вопросы либо отмалчивалась, либо начинала кричать, обзываться. И тогда вонь горелого усиливалась, я слышал потрескивание, точно где-то разожгли костер. У меня крыша ехала, я сам в больного превращался, боялся за дочь, с ней ведь Галя могла сделать что угодно.
— И вы не обращались к врачам?
— Нет. Сор из избы не хотел выносить. Мне постоянно снились пожары, зарево от горящих домов. Я считал одно время, что вижу будущее… И каждый раз, когда я уже собирался разводиться и подавать в суд, чтобы забрать себе дочь, Галя вдруг становилась сама собой. Я думаю, это нечто руководило ей. Я не мог бросить жену. И Ксюха держала. — Авеличев потушил сигарету, поерзал на кресле. Возможно, раньше он предпочитал не трогать прошлое, а тут его заставили окунуться в него с головой. Максим ему посочувствовал. — Это вы хотели узнать?
— Кто-нибудь умирал в вашем окружении от… самовозгораний?
— Нет, — сказал Авеличев после паузы. — Такого не было. Не знаю даже, как это происходит… Хотя…
— Человек превращается в пепел меньше чем за минуту. Огромная температура уничтожает даже кости. Остается одежда, неповрежденная. И дыма, насколько мне известно, не бывает.
Авеличев закрыл глаза рукой и сидел так несколько мгновений.
— Мы жили замкнуто, друзей мало было. Я думал, что так лучше. Галя работала бухгалтером в небольшой конторе и подруг там не завела. Она и не стремилась конфликтовать там, это происходило только дома. Может быть, Галина понимала, что не имеет права подвергать окружающих опасности, теперь-то ее не спросить. Я не знаю, какие она использовала средства, чтобы держать свое проклятие в узде. Мне до сих пор страшно. И жалко ее. Она-то сама ни в чем не виновата. Она вела себя словно одержимая не по своей воле… Что-то прокляло ее род, она и понесла это на себе.
— Значит, вы верите, что это проклятие? — спросил Максим.
Ему крупно повезло, что отец Ксении оказался словоохотливым. Впрочем, ничего удивительного. Судя по всему, он живет в одиночестве и давно ни с кем не разговаривал с глазу на глаз. А про свое семейное черное пятно, наверное, вообще никогда…
— Мне кое-что ее мать рассказала.
— Я знаю о том, что она собиралась отвести Галину к волхву, но передумала.