По дороге в медпункт Дмитришин встретил санитарную полуторку. В кузове сидели фельдшер и несколько раненых.
Из кабины выскочил военврач:
— Ты, разведчик, чего здесь?
— Командир разведки ранен.
— Ермошин?
— Он…
Фельдшер и врач бросились к месту, где остался лежать Федор Ермошин. Пришла пора расставаться с отважным командиром. Дмитришин нагнулся над ним, поцеловал в лоб. Ермошин передал ему свой ремень с пистолетом:
— Возьми на память.
Дмитришин долго смотрел вслед машине, которая терялась в извилинах горной дороги. За Северной бухтой темнела панорама Севастополя.
Неся большие потери, защитники Севастополя отходили на новые рубежи обороны, на Мекензиевы горы. Дмитришина назначили исполнять обязанности командира взвода разведки и поставили перед ним задачу: выдвинуть взвод на усиление обороны правофлангового батальона, где шел горячий бой.
Задача была ясна, а в голове какая-то пустота. После того как выбыл из строя командир, ему казалось, что все разведчики взвода стали на голову ниже, осиротели, лишились прежней боевой мудрости. Словно и он теперь не разведчик, а просто рядовой пехотинец. При Федоре Ермошине Дмитришин, конечно, не подумал бы так…
Наступил рассвет 28 декабря. Загремели залпы тяжелых орудий и шестиствольных минометов противника. В воздухе над позициями повисли «юнкерсы». Они группами по пять-шесть самолетов снижались, вываливали бомбы и снова уходили ввысь, как бы выглядывая новые цели. Появились танки. Они прикрывали поднявшиеся в атаку густые цепи пехоты. Наиболее мощная группировка неудержимо продвигалась к совхозу имени Софьи Перовской. Настал самый тяжелый момент боя.
Рядом с братским кладбищем трещат разрывные пули. На кладбище покоятся герои Севастопольской страды 1854—1855 годов. Дмитришин читает слова, высеченные на каменной плите у могилы генерала Хрулева:
«…дабы видели все, что в славных боях и в могильных рядах не отставал от вас. Сомкните теснее ряды свои, храбрецы и герои Севастопольской битвы!»
Каменный забор на северной стороне кладбища помог разведчикам удержать занятые позиции до вечера.
В пять часов вечера взвод разведчиков вместе с остатками батальона срочно перебросили в расположение 30-й береговой батареи. Вот как меняется обстановка. Неделю назад эта батарея выделяла бойцов на помощь бригаде, а сегодня морские пехотинцы помогают отстоять батарею…
Из боя в бой. И так несколько дней. Таковы будни войсковых разведчиков.
В один из дней Дмитришин получает задание: разведать передний край обороны противника, потревожить его, посеять панику и засечь огневые точки.
Выждав до ночи, разведчики двинулись. Только снег поскрипывал под ногами. Тьма скрывала все, что находилось на расстоянии пяти метров.
Двигались очень медленно.
Вот и окопы противника. На фоне заснеженного склона они казались черными провалами. Около блиндажа, не подозревая об опасности, стоял часовой. В блиндаже галдели фашисты. В тот момент справа раздалась автоматная очередь. Часовой нырнул в блиндаж.
«Ждать больше нельзя», — подумал Дмитришин. Он оглянулся. Разведчики уже приготовились к броску. Рядом с Дмитришиным новичок из Бурятии, называвший себя забайкальским казаком. Тот уже поднял руку с гранатой. Дмитришин остановил его: побоялся — промахнется, и сам швырнул лимонку. Вышло неудачно: лимонка ударилась в край наката блиндажа. В этот же миг Азов послал гранату через приоткрытую дверь в блиндаж. Снайперский бросок! Фашисты не ожидали такого, они даже не успели прийти в себя, как разведчики очутились в блиндаже. Но их офицер все-таки сумел выстрелить в Дмитришина. К счастью, промахнулся: пуля лишь прорвала бушлат на плече. Дмитришин тут же полоснул по нему автоматной очередью.
К утру наши артиллеристы уже вели огонь по разведанным целям, и очередная атака врага была сорвана.
Севастополь, его гарнизон стойко оборонялись.
«Несокрушимой скалой стоит Севастополь, этот страж Советской Родины на Черном море, — писала газета «Правда» в те дни. — Сколько раз черные фашистские вороны каркали о неизбежном падении Севастополя! Беззаветная отвага его защитников, их железная решимость и стойкость явились той несокрушимой стеной, о которую разбились бесчисленные яростные вражеские атаки. Привет славным защитникам Севастополя! Родина знает ваши подвиги, Родина ценит их, Родина никогда их не забудет!»
Дмитришин хорошо знал, что окопы противника проходят по восточной стороне горы Гасфорт, но долго не мог установить расположение огневых точек. Пришлось организовать вылазку в ничейную зону целым взводом. Двинулись ночью, залегли на косогоре. Прошел час, второй, но ни одна огневая точка не давала о себе знать.
Что делать? Возвращаться обратно, не выполнив задания? Но тогда последует приказ провести разведку боем, или, как стали говорить, «разведку с кровью». Из-за беспомощности разведчиков будут гибнуть матросы. Нет, этого допустить нельзя.
И Дмитришин решил обойтись своими силами. Пустили в дело «карманную артиллерию». Взрывы гранат всполошили противника. Затарахтел пулемет слева, затем справа, и пошла перестрелка по всему участку.
Стреляя на ходу, разведчики кинулись вперед. Гитлеровцы, сбитые с толку, заметались по ходам сообщения.
Дмитришин спрыгнул в траншею и натолкнулся на молодого разведчика из группы захвата Гришу Токарева. Прижимая руку к груди, он тяжело опускался на дно траншеи. Дмитришин поднял его — сквозное ранение в грудь. Сердце защемила тревога: такое начало не сулило ничего хорошего. Еще несколько минут — и перестрелка утихла. Гитлеровцы оставили свои позиции. Они не знали, сколько «морских дьяволов» навалилось на них, поэтому не рискнули контратаковать. Внезапный налет взвода, вероятно, показался им атакой целого батальона… Но как быть дальше? Надо доложить командованию. Возможно, сюда пошлют роту закрепиться на оставленных врагом позициях.
Оставив опытного разведчика Капланова, знающего немецкий язык, наблюдать за дальнейшим поведением противника, Дмитришин повел своих людей обратно, в траншеи. Гришу Токарева несли на палатке лицом к звездам, но он уже не видел их. Лишь временами пытался приподняться и просил пить:
— Грудь, грудь горит…
Токарева отнесли в санчасть, и Дмитришин явился в штаб. Несмотря на ранний час, в штабной землянке около «буржуйки» сидели комиссар и начальник штаба батальона. Комиссар что-то объяснял, но, видно, заметив на лице Дмитришина тревогу, прервался:
— А-а, разведчик, садись и рассказывай, что там.
Дмитришин доложил в первую очередь о том, что выбили боевое охранение фашистов на горе Гасфорт.
Начальник штаба тут же позвонил в резервную роту и приказал выслать на высоту взвод с двумя пулеметами.
Прошло около часа. Вдруг в штабную землянку ввалился здоровенный немец. За ним с автоматом на груди показался разведчик Капланов.
Осматривая занятые позиции, Капланов обнаружил в глубокой нише спрятавшегося фашиста. Тот, видать, был не из храброго десятка и, отстав от своих, побоялся вылезти из ниши — чего доброго, можно угодить под пулю.
Комиссар батальона приступил к допросу. Постепенно пленный разговорился.
Когда их часть направили в Крым, то вначале он был рад. «В России всюду Сибирь, только Крым курорт», — говорили ему сослуживцы. Но под Севастополем он понял, что это вовсе не курорт. «Настоящий ад», — лепетал гитлеровец.
Через некоторое время в землянку ввели нового пленного, длинного и худого как жердь. Он хотел было поднять руку вверх, но некуда — землянка для него низка. Позади него стоял еще кто-то.
Видя, что никто не кричит и не угрожает оружием, чужаки успокоились. Это были два румынских солдата. Начальник штаба потребовал документы. Первый из них скорее догадался, о чем идет речь, и, расстегнув верхнюю пуговицу шинели, вытянул розовый лист бумаги.
Это была наша советская листовка, в которой рассказывалось об успехах Красной Армии под Москвой. Листовка служила пропуском. В ней говорилось, что сдавшимся в плен будет сохранена жизнь.
— А где ваши солдатские книжки?
Они и это поняли без перевода, с готовностью достали свои солдатские документы.
Дмитришин угостил солдат «Беломором», пытаясь жестами и с помощью нескольких немецких слов объясниться, поговорить, но ничего из этого не вышло. По-немецки румыны знали, как выяснилось, только одно слово — «капут». Их отвели в штаб бригады.
Однако ночь сюрпризов не кончилась. Вернулся из нейтральной зоны разведчик Азов.
— Командир, — сказал он Дмитришину, — есть возможность пополнить наши запасы мин.
— Как?
— Пойдем покажу.
С наступлением рассвета Дмитришин и Азов разглядели, что немецкие саперы устроили целый склад мин в извилистой промоине у подножия горы Гасфорт. Склад охраняет всего один часовой. Подобраться к нему нетрудно: есть скрытые подходы. Созрел план: ночью снять часового и прибрать склад к рукам. Этот план Дмитришин доложил командованию.
— Ну что ж, действуй, — сказал комбат.
Наступила ночь, и Дмитришин вывел свой взвод за передний край.
Погода благоприятствовала замыслу. Низкие облака окутали высоту до самого подножия. Темнота и морось — хоть глаз выколи.
Немецкий часовой ходил вдоль ящиков, накрытых брезентом, закинув автомат за спину и что-то мурлыча себе под нос. Его беспечность говорила о том, что он еще не бывал в настоящих переделках. По-кошачьи мягко Дмитришин приблизился к часовому. Но — треснула ветка. Фашист насторожился.
— Хальт!.. — видимо, с испугу крикнул он в темноту ночи.
Дмитришин одним прыжком подмял под себя часового, не дав ему пикнуть.
Разведчики подползли к штабелю. Подняли брезент. Там темнели ящики с противопехотными минами.
— Вот сколько «добра» приготовлено для нас, — усмехнулся Капланов.
Взвод смельчаков вытянулся цепочкой. Мины от разведчика к разведчику пошли к нашей линии обороны.