Ты нисполание сутьбой. Будь моей женой».
– Как думаешь, твоей сестре понравится? – спрашивает он. Голос у него тоже страдальческий и мягкий – видать, он весь пропитался этой сентиментально-слащавой атмосферой, где почти все рамки розового цвета. Озомена смотрит на картинку – букет красных роз, а поверх него – вязь любовного признания.
– У тебя «сутьба» с ошибкой написана, – говорит Озомена.
Джекву горестно вздыхает и протягивает ей лист бумаги:
– Напиши как правильно.
– И предложение коряво составлено, – добавляет Озомена.
– А как лучше сказать? Может, так?… – И он произносит свои мысли на игбо, которые и близко не похожи на то, что он написал.
Когда возвращается Мбу, то застает такую сценку: Джекву ходит за Озоменой по магазинчику, а та тыкает пальцем в ошибки на картинках. Юноша озадачен – надо же, сколько товару перепортил. Поэтому, когда девочки уходят, он лишь рассеянно машет на прощанье.
– Что ты с ним сделала? – спрашивает Мбу, еле сдерживая смех.
– Да так, ничего, – говорит Озомена.
– Побольше бы таких «ничего», а то он меня совсем достал своими воздыханиями.
Приятно услышать от сестры хоть одно доброе слово. Оставив дома продукты, девочки заносят на работу маме обед: перечный суп и белый кукурузный пудинг на крахмале, который, кстати, Озомена терпеть не может. Малышку они оставили в комнате для персонала, и та сосредоточенно играет в манеже. Завидев сестер, она начинает радостно прыгать: «Мбу!» – потом глядит на Озомену, говорит «кафетка» и подставляет ладошку. Озомена делает вид, что ищет в карманах «кафетку». Мбу подхватывает малышку на руки, а Озомена отправляется в зал, чтобы помочь маме: она принимает рецепты, заполняет журнал, подает покупателям лекарства. Покупатели пялятся на нее, и девочка вся сжимается. Кто-то может запросто сказать что-нибудь вроде: «Хеву нванне[149], смотри, как она похожа на своего отца». И тогда мама вымучивает из себя улыбку, но на расспросы не отвечает, разговаривает только по делу. При этом она умудряется никого не обидеть. А Озомена злится: ей уже давно хочется, чтобы мама «озверела» хоть на секундочку. Чтобы все испугались и заткнулись. «Оставьте нас в покое!» Что-нибудь в этом роде. Озомена уже отвыкла, что взрослые могут совать свой нос в их семейные дела, цокать языком в притворном сочувствии, собирать по крошкам сплетни, что ее отец, мол, такой-сякой, а его мама сама виновата, что он ушел. Ведь не умер же. И какое же облегчение, когда мама наконец отпускает дочек домой.
После обеда, с боем уложив малышку спать, Озомена ставит на плиту воду в самой большой кастрюле и выходит на задний двор, где Мбу натачивает во дворе нож прямо об асфальт.
– А ты… – Мбу колеблется, но все-таки спрашивает: – Ты ничего такого не заметила на рынке?
– В смысле? – Озомена привыкла скрытничать, но совсем забыла, что Мбу все про нее знает. Она смотрит, как хмурится сестра, а потом говорит: – Нет, ничего не заметила.
– Ведь на рынке бродят самые разные сущности. Ты их не видела? – Мбу выжидательно смотрит на сестру. Озомене хочется приврать, что, мол, конечно видела, – лишь бы растянуть этот момент близости и приятия. Но она качает головой: – Нет, не видела.
Мбу фыркает и отворачивается, вернувшись к своему занятию. Подмышки ее темно-вишневой рубашки-поло уже все мокрые от пота.
– Но даже если б ты и увидела, ведь все равно бы мне не сказала?
Она не ждет от Озомены ответа на этот вопрос, подвигая низенький стульчик поближе к трем курочкам, купленным на рынке. Поочередно отводя руками перышки на их шее, она резким движением перерезает каждой горло и кидает безжизненные головы на землю. Курочки бьются в судорогах, и Мбу наступает ногами на их крылья, пока они не затихают.
– А мы что, кого-то ждем в гости? – спрашивает Озомена. Электричество в доме пока не включили, они обходятся генератором, и нет смысла до отказа заполнять морозилку.
– Так ведь скоро Рождество, – говорит Мбу, пожимая плечами, но для Озомены это не ответ.
Привычное для всех Рождество – это когда стайки наряженных шумных детей ходят от дома к дому, где их угощают так щедро, что скоро их сытые животики выпирают под обновками с плохо отутюженными магазинными складками. Заметив смятение Озомены, Мбу говорит:
– Маме придется много работать, она ведь одна осталась. Поэтому пусть будет побольше еды.
По запотевшим кухонным окнам можно определить, что вода уже закипела. Мбу убирает ноги с крыльев, чтобы сходить за кипятком, но оказывается, одна из курочек еще не до конца умерла и пытается убежать. Мбу испуганно вскрикивает и роняет нож, едва не попав себе по ноге. Озомена неспеша идет за курицей, игнорируя крики Мбу: «Лови ее скорей!» Ну насколько далеко может убежать полудохлая курица?
Возле ворот птица валится на землю, смерть наконец настигла ее. Озомена подхватывает курицу за лапы и несет ее в таком положении. С последними ударами маленького сердца кровь перестает стекать на землю. Озомена отдает курицу сестре.
– Иные существа даже не знают, что они уже умерли, – говорит Озомена. Мбу подкладывает курицу в таз к остальным и начинает заливать их кипятком.
Она машет ладошкой, отгоняя пар от лица.
– Ты всегда так странно изъясняешься, – говорит она. Несколько раз перевернув курочек в кипятке, она с силой дует на пальцы. Затем вытаскивает птиц, раскладывает на металлическом поддоне и начинает выщипывать перья. – Долго оставлять в кипятке нельзя, иначе вместе с перьями отойдет кожа.
Теперь, когда курочки голенькие и чистенькие, Мбу снова берется за нож и начинает вытаскивать внутренности. Обе сестры воспринимают кровь спокойно, и все же ее распаренный запах бьет в нос, заставляя вспомнить тот день, когда умер их дядя. Озомена старается заглушить воспоминания, иначе следом за этим она начнет оплакивать отца и Мбу рассердится. Среди склизкой требухи Мбу находит зеленый шарик, желчный пузырь, и говорит:
– Главное, чтобы вот это не лопнуло, пока чистишь курицу, иначе мясо получится горьким.
Мбу еще немного держит куриные ноги в кипятке, чтобы снять с них жесткую кожицу и отрезать лапки. Готово, можно идти на кухню. Мбу промывает тушки под проточной водой, вытаскивая из куриного нутра непереваренные семечки, мелкие камешки и измазанную в крови пленку брюшины, после чего кладет кур в чистую миску. С остальным разберется мама, когда придет.
Мбу чистит щеточкой под ногтями, вытирает руки и смазывает их кремом. После этого начинает красить ногти прозрачным лаком. Озомене нравится этот запах, и она тоже хотела бы воспользоваться лаком, но Мбу ей этого не предлагает.
– Знаешь, мне однажды показалось, что я увидела папу, – говорит Мбу, и Озомена понимает, что сейчас их мысли следуют в одинаковом направлении. – Это было в районе Аменый[150], когда я возвращалась домой после школы. Я побежала за ним, но это оказался какой-то сумасшедший, не папа. – Она хмыкает. – До какой жизни надо дойти, чтобы принять за родного отца какого-то психа? К тому же он был ужасно грязный.
Озомена обгрызает сухую кожу вокруг ногтей, которые все еще пахнут сырым мясом, и проглатывает ее.
– Сумасшедшие ведь все равно чьи-то папы или мамы. – «И сестры тоже».
– Ну спасибо, просветила, – говорит Мбу, дует на свои ногти и громко чихает. – Лично я не хотела бы есть леопарда. Не хотела бы иметь к нему хоть какое-то отношение, чтобы не стать вот такой вот… – Она кидает взгляд на Озомену. – Прости, не хотела тебя напугать. – Она задумчиво трет лицо, а потом спохватывается – ногти-то еще не высохли. – Я, наверное, не очень хорошая сестра.
– А что, если мама права? И все это – полная ерунда?
Мбу громко выдыхает. Озомена вся напряглась в ожидании, что скажет сейчас Мбу. Ведь она никогда прежде не беседовала с ней на равных, а Озомене очень важно услышать ее мнение.
– Если ты считаешь это ерундой, пошли всех на фиг, даже бабушку. Ну и что они с тобой сделают? – Она так говорит, словно ей нужен какой-то подробный ответ.
Озомена задумчиво смотрит на сестру, вспоминая, как сказала тогда бабушке, что Мбу гораздо лучше годится для роли леопарда. Но бабушка только головой покачала: «Мбу? Наша Мбу? Ну нет. Она такая же, как твоя мама и все по ее линии. Мбу слишком кипятится, любит помахать кулаками. Ты что, забыла, что она без конца дерется в школе? Ну и как это отразилось на ее здоровье? Так нет же, она все равно продолжает драться. Если Мбу так и будет вымещать зло на людях, она себя окончательно разрушит. Уж больно у нее горячая кровь. Чтобы стать леопардом, требуются совсем другие качества. – С этими словами бабушка погладила Озомену по щеке. – Леопард должен быть выдержанным. И справедливым, да, но также обладать состраданием».
Интересно, что бы сказала бабушка про теперешнюю Мбу, в которой отсутствует какой-либо гнев.
Мбу перехватывает на себе взгляд сестры и неожиданно спрашивает:
– Зачем ты укусила ту девчонку?
Озомена растерялась. Стоит ли рассказать сестре про голоса, которые вроде как не ее, но в то же время и ее. Нет, она точно знает, что об этом лучше молчать. Это слишком личное, даже священное, как и ее путешествия внутри леопарда. Поэтому она останавливается на следующем ответе:
– Она ударила меня головой о землю, вот я и разозлилась.
Мбу понимающе кивает.
– Что ж, надеюсь, теперь она сто раз подумает, прежде чем… – Сестры смотрят друг на друга и разражаются громким смехом. Мбу начинает сипло дышать, тянется в карман за ингалятором и пшикает себе в рот. Она медленно вдыхает его пары, потом выдыхает. – Плохо только, что на тебе не осталось никаких царапин, вот мама и не поверила, что не ты виновата. Тебе следует быть хитрой.
– Хитрой, как черепаха?
– Даже еще хитрее. Так ты ее что, до крови укусила?
– До мяса!
Мбу брезгливо морщится – фу.
Озомена чувствует огромное облегчение, поговорив с сестрой. При этом какой-то внутренний «сторожок» не позволяет слишком сильно сокращать дистанцию. Озомена проводит рукой по волосам: они уже отросли, и к Рождеству можно будет вплести искусственные косички. Только ужас как не хочется сидеть часами на стуле и терпеть, когда тебе больно оттягивают волосы.