– А другие семь женщин тоже были недоволны?
– По-разному. Изабель Юппер была вполне удовлетворена: она выполнила задачу, которую ей поставили, и все в порядке. Вирджини Ледуайен, кажется, осталась не в восторге, Эммануэль Беар в этом смысле была как бы посередине.
Эммануэль Беар: смиренная мазохистка
– Почему вы решили сниматься у Франсуа Озона?
– Могу похвастаться: он к самой первой именно ко мне обратился. Сказал, что хочет снять фильм с Катрин Денев, Изабель Юппер, Фанни Ардан, и я подумала, что передо мной какой-то безумец, мегаломан. Ну предположим, я соглашусь, но чтобы все – нет, это невозможно. А когда мы встретились через месяц, он сказал, что со всеми уже есть договоренность. Я подумала: либо он врет, либо… В результате получился не парад звезд, а фильм, где каждая из актрис выбрана на идеально подходящую для нее роль.
– Как бы вы сами описали свою героиню-служанку?
– В ней есть двойственность – то, что с самого начала взволновало и заинтриговало меня. Я все время балансировала на какой-то зыбкой грани, пытаясь удерживать равновесие. Пыталась понять, что означает для нее это показное смирение. Не есть ли это своего рода мазохизм или паранойя?
– Вдохновлялись ли вы образами актрис 1950-х годов?
– Никогда ничем таким не вдохновляюсь. Мне нравятся многие актрисы, но не они – источник моей энергии. Все, что я умею, проистекает из моей собственной природы, из реальных простых вещей. Конечно, позднее я познакомилась с умными людьми, они помогли мне, но все равно главное идет от моих корней. Я инстинктивно чувствую партнера, играю всем телом от пальцев ног до корней волос. Иногда мне кажется, я даже больше самого режиссера знаю, кто на самом деле тот персонаж, та женщина, в которую я перевоплощаюсь. Но объяснить словами не могу, на то я и актриса.
– Что вы думаете о своем музыкальном номере?
– Меня интересовала не песня, а жесты тела. Музыка, танец – средства выражения, которые часто оказываются сильнее слов. Возможно, животная инстинктивность моей натуры связана с генетическим смешением кровей. Моя мать – полугречанка-полуитальянка, отец – полурусский-полуиспанец (по официальным данным, мать актрисы имеет хорватскую, греческую и мальтийскую кровь, а отец – еврей. – А. П.).
Вирджини Ледуайен: Барби в розовом
– Почему вы решили сниматься у Франсуа Озона?
– Озон сам меня выбрал. Почему? Я не спрашивала и ничего не хочу об этом знать. У него своя особенная вселенная, и я счастлива хотя бы на время войти в нее. Эта картина делалась с радостью и внушает радость. Когда отец спросил меня, о чем фильм, я не смогла ответить; но когда он посмотрел, то прекрасно понял мою увлеченность. Это фильм о женщинах, об их слабостях, но также и об их силе. В сущности, все они – хорошие люди, одержимые своими чувствами. Но они же и монстры одновременно.
– Как бы вы сами описали свою героиню?
– Это такая Барби в розовом цвете. Фильм – антинатуралистический, в нем можно позволить многое, чего нельзя в других. И, как ни странно, именно в такой картине все должно быть истинным. Это как бы документальное кино об актрисах, которые выполняют свою работу. Нельзя было ни капли переиграть.
– Вдохновлялись ли вы образами актрис 1950-х годов?
– Моделью для моей героини была Одри Хепберн. Я видела много фильмов того времени – с Марлен, с Мэрилин. Но у меня нет идеала женственности, как и нет идеала мужчины тоже.
– Что вы думаете о своем музыкальном номере?
– Песня, танец – это продолжение чувства. Это очередная сцена, а не вставной номер. Песня идет из души. Речь, разумеется, не шла о том, чтобы божественно петь. Но песня и танец помогали сильнее и ярче выразить суть каждого персонажа.
Изабель Юппер: не больше пессимистка, чем есть
– Вы сыграли много провокативных, драматических ролей, в частности в фильмах Михаэля Ханеке. Зато у Франсуа Озона снялись в комедии, что довольно необычно…
– Сама я люблю игру света и мрака, одно не бывает без другого, но когда речь идет о Ханеке, мы имеем дело с исключением: публика окунается в настоящую тьму. И это не фантазия режиссера – просто другой вид реализма, трагическое восприятие мира. Во время съемок фильма «Время волков» в течение двух месяцев мы, члены съемочной группы, были отделены от цивилизации. Правда, у нас все же был ужин, но изоляция действовала довольно угнетающе.
– Легко ли переходить к таким ролям после комедийной, которую вы сыграли в фильме «8 женщин»?
– Давно знала, что я хорошая комедийная актриса, но люди поняли это только после «8 женщин». А переходить от одного хорошего режиссера к другому – что может быть радостнее и проще?
– Франсуа Озон рассказывал, как трудно было ему работать с целым взводом знаменитых актрис во главе с вами и Катрин Денев…
– Он жаловался? Странно, по-моему, он очень хорошо с этим справился. И у нас друг с другом не было проблем.
– Значит, все вы приятельницы, подруги?
– Подруги? Нет. Мы просто цивилизованные люди.
– А если бы вы – они – оказались в ситуации конца света, как в фильме Ханеке?
– Оттого, что я снялась во «Времени волков», я не стала большей пессимисткой, чем была. Это скорее теоретический пессимизм, философский. Все равно мы все привилегированные люди, занимаемся интересным творческим делом. Иногда мы немного стыдимся своего благополучия, но не бежим помогать бедным и несчастным и веревку тоже не мылим.
– Ощущали ли вы себя, работая на съемках «8 женщин», частью французской актерской семьи, традиции? Вдохновлялись ли ролями своих предшественниц?
– Нет, каждая из нас индивидуальна. Нельзя имитировать то, что было раньше. Каждая актриса – продукт своего времени.
– Как вам удается делать убедительными своих героинь, даже если они совершают дикие, необъяснимые с точки зрения других поступки? Пытаетесь их оправдать и полюбить?
– Скорее, это дело опыта. Во французской традиции – находить ответ на вопрос «зачем» заранее – когда только начинаешь работать над фильмом. Потом наступает время делать, а не задавать вопросы. А если и задавать – то не «почему», а «как».
Фанни Ардан: ярко выраженная индивидуалистка
– Что отличало атмосферу съемок у Франсуа Озона?
– Много рассказывали небылиц о том, что происходило на этих съемках. На самом деле между нами, женщинами, не было конфликтов, потому что у нас установилось «равновесие ужаса» – как между Россией и Америкой в эпоху холодной войны. Поскольку все актрисы были одного уровня известности, первая, которая начала бы капризничать, поставила бы себя в смешное положение.
– Вы часто играете «женщин на грани», которые совершают жестокие и рискованные поступки. Вы такая и в жизни?
– Да, я люблю риск. Больше всего из своих последних героинь я похожа на Пьеретту из «8 женщин». У меня нет мужа, нет дома, нет денег – я свободна. Не люблю группы и коллективы, не хочу быть членом семьи, я – ярко выраженная индивидуалистка.
Бассейн с двойным дном: «Бассейн»
После эксперимента с целым женским отрядом Озон вернулся к более камерному кино. И к Шарлотте Рэмплинг, которая по-прежнему его вдохновляет. В «Бассейне» она играет английскую писательницу-детективщицу Сару Мортон. Приехав поработать над очередным романом во французский дом своего издателя, она видит Жюли, юную дочку хозяина, и проигрывает в голове криминальную драму, которая, впрочем, может оказаться реальной и в которой чопорной англичанке самой доведется стать не последней участницей.
Сара, заключившая себя в профессиональную казарму, вместо сочинения очередного бестселлера все больше проникается безалаберной жизнью Жюли, заполненной музыкой, праздной болтовней и меняющимися партнерами для секса. Внешне отношения двух женщин балансируют на грани бытового скандала, но втайне Сара увлечена ветреной француженкой, наблюдает за ее любовными утехами, и сюжет начинает двигаться по проложенной Озоном колее бисексуальности с примесью криминалитета. В чудном доме с манящим бассейном, среди божественных средиземноморских пейзажей Саре Мортон приходится, в грезах или наяву, стать соучастницей преступления и даже, чтобы скрыть его следы, соблазнить престарелого садовника. Достойной партнершей Рэмплинг в образцовом женском дуэте стала Людивин Санье (одна из восьми женщин), показавшая недюжинную актерскую хватку.
«Бассейн» Озона тут же вызвал в памяти другой «Бассейн», снятый в 1969 году режиссером Жаком Дере. Характерно, что названиями для обоих французских фильмов служили иностранные слова – первый назывался по-итальянски (La Piscine), второй – по-английски (Swimming Pool). Действие обоих разыгрывается в Провансе, на красивой вилле с бассейном. Перекличка заметна и в персонажах: Ален Делон в старом фильме играл писателя, подавшегося в рекламу; в новом Шарлотта Рэмплинг предстает в образе детективщицы, в которой что-то есть от Агаты Кристи, что-то от Патриции Хайсмит. Обе картины построены на психологическом поединке, в обеих происходит убийство.
В старом «Бассейне» Делон выяснял экранные (а отчасти и заэкранные) отношения со своей отвергнутой невестой Роми Шнайдер и со своим поверженным соперником Морисом Роне – последние не без гомосексуальных обертонов. В фильме Озона героиня Рэмплинг сталкивается с девчонкой-оторвой (Людивин Санье), к которой испытывает сложную гамму чувств: ревность, раздражение, зависть к молодости. И – неожиданное влечение.
От «Бассейна» до «Бассейна» – дистанция огромного размера. Фильм Дере выразил дух 1960-х годов, когда кинематограф made in France утверждал новый стиль в моделях яхт, спортивных машин и в убранстве летних резиденций в окрестностях Сен-Тропе. Элементом дизайна становились и загорелые девицы – вроде той, что изображает в картине Джейн Биркин. Прически «бабетта», пластмассовые шезлонги, бокалы с солнечно-золотистым виски и музыка Мишеля Леграна (композитора «Шербурских зонтиков» и «Бассейна») – вот атрибуты буржуазно-романтичного стиля и образа жизни, идеальным воплощением которого становился бассейновый рай ультрамодерна.