Фоньку за сердце ущипнуло.
— Я и так умею.
— Где ты выучился?
— Эх, велика важность. Думаешь, только одни они умеют. Где им еще до меня. Я, голова садовая, что хошь, сразу выучусь.
— Ой ли?
— Вот тебе «ой ли». Я если захочу, сразу эту речонку саженями перемахну.
Пионеры стоят рядом, улыбаются Фонькиной похвальбе.
— Чего зубы щерите? Ишь как их щетками начистили да мукой набелили.
— И ты бы чистил. Кто не велит?
— У меня и так хорошие они. Гляди!
Ощерил Фонька зубы, а они желтые, как огарки свеч.
— Вот так чистые!
Вожатый скомандовал:
— Ну, ребята плывем. От меня не отставать.
Бросились сразу все в воду. Фонька и еще несколько ребят на берегу сидеть остались. Глядели, как пионеры на ту сторону реки переплывают. Нырять там начали, далеко ныряли, до половины реки.
— Вот гляди, Фонька, — сказал ему парень. — Учись у них, голова твоя садовая.
— Тьфу— плюнул Фонька. — Есть чему учиться, да я, если захочу…
— Ты все «захочешь». Я, я, а сам ни с места.
— Это. я-то?
— Ты-то.
— Эх. Вы…
— Нырнешь?
— Нырну.
— Да ведь ты плавать-то не умеешь.
— Не умею, а нырну. А коль нырну глубоко, сразу и плавать выучусь. Вода выпрет.
— Нырнул один эдакий.
— А што?
— Да не вынырнул.
— О-о-о. Еще как… Не вынырну. Это я-то, голова садова? Да я с камнем…
Фонька быстро снял белье, схватил камень на берегу, и не успели ребята глазом моргнуть, как он бултыхнулся в воду и пошел в самую кручь к середине.
Долго он не показывался. Все пузырьки пускал, а потом далеко-далеко вынырнул.
— Вот я! — крикнул он.
— Плыви теперь.
Но видят ребята, что Фонька, забултыхавшись руками и ногами, снова скрылся в воде. Даже крикнуть не успел. Потом как-то взметнулся, взмахнул над головой руками и диким голосом закричал:
— Ай-я-я-я-я-ай… Тону-у-у-у-у…
Петька Кострикин и Семка Граблин, пионеры, к нему саженями замахали. Подплыли на то место, где был Фонька, а его уже нет. На дно пошел. Они быстро нырнули вглубь, долго искали. Измучились, но все-таки нашли.
Схватили его за волосы, подняли голову над водой и айда скорее к берегу.
Тяжело им было тащить Фоньку, из сил выбивались, но доплыли.
А уже на берегу народ кучей собрался. Мужики, которые лошадей купали, тоже прибежали. Откуда-то дерюгу достали, положили на нее Фоньку, откачивать начали.
Долго качали посиневшего Фоньку. Из носа и изо рта вода хлынула. Потом Фонька начал в чувство приходить. Когда совсем очнулся, домой его повели.
Ничего не говорил Фонька, только глазами испуганно на всех поглядывал.
Болел после этого Фонька долго. А когда выздоровел, к вожатому в отряд пришел.
— Ты что, Фоня?
— К вам.
— Выздоровел теперь?
— Выздоровел.
— Совсем, как следует?
— Да уж как видно.
— А к нам-то пришел, не записаться ли?
— А зачем бы я к вам пришел?
— Стало быть, надумал?
— Надумаешь, голова садовая. С одной удалью моей жизни надолго не хватит.
НЕ ХОЧУ МОЛЧАТЬ
Никитка увидел в избе-читальне большую в черной раме картину и сказал:
— Это я знаю кто— Ленин.
С Никиткой первый раз в читальню пришел Яшка. А Яшка слыхал, как сосед их, дедушка Карпуха, завсегда ворчал на Ленина. И спросил Яшка Никитку:
— А что, разь Ленин-то плохим мужиком был?
— Да ведь кому как‚— ответил Никитка.
— Ну, вон Карпуха, наш шабер, все ворчит на Ленина.
Никитка рассмеялся и хлопнул Яшку по плечу.
— Эх, ты чудной какой! Нешто не понимаешь, каким богачом был Карпуха с семьей. Они ведь пять участков земли раньше имели, лес да весь луг у села отхватили. Небось, будешь ругать.
— А теперьча? — спросил Яшка.
— А теперь у всех поровну, по едокам.
— Как же это вышло?
— Фу ты, как еще! Да этот самый Ленин-то увидел, как богачи притесняли бедняков, собрал около себя много людей фабричных да бедняков-крестьян и взбулгачил. Взбулгачил всех и говорит: «Будет, товарищи! Отбирай землю у богачей, дели поровну. Всем надо получше жить». Вот он как.
Задумался Яшка, на Ленина немножко поглядел. Подумал про себя и сказал:
— А сильный человек, должно быть.
Гляди-ка, грудь-то широкая какая и голова большая.
— Да, голова не маленькая, — ответил Никитка.
— Где бы мне такую карточку, аль хоть поменьше, достать?
— Это пойдем у комсомольцев спросим. У них завсегда должно быть.
Как раз в читальню вошел Васька-комсомолец, секретарь. Ребята к нему.
— Вот Яшке Ленина портрет хочется! — сказал Никитка.
— А зачем он ему? — спросил Васька.
Яшка даже обиделся.
— А ты знай давай! Я теперь все знаю. Ты думаешь, я не знаю, кто Ленин был? Еще бы. Все могу рассказать про него.
— Дать-то я дам, но у тебя кто-нибудь утащит и затеряет.
Тут Яшку в досаду бросило окончательно. Это у него да вдруг стащат?!
— Ничего ты не знаешь! Я рамку сделаю к нему и под стекло.
— Ну, пойдем!
В «союзе» Васька дал Яшке портрет Ленина.
Когда Яшка прибежал домой, то портрет показал отцу.
— Тятя, угадай, кто это по-твоему?
— По-моему, это Ленин. Ты где взял?
— В «союзе» мне дали.
— Рамку теперь мастери для него.
И Яшка нашел доску, распилил, обстрогал, вырезал углы, и рамка готова.
Кто в избу приходил, он всем показывал.
— Вот он, этот Ленин-то!
— А тебе что?
— А он у Карпухи землю отбил и роздал беднякам.
— Ты бы молчал…
— Молча-а-ал?! Да я, когда подрасту, сам Лениным буду. Молчал… Не хочу я молчать!!
БЫК
В стаде ходил здоровущий бык.
Все боялись, когда он шел вечером и ревел.
Прятались от него в избы, мазанки и куда только попало.
А он, могучий и плотный, с крепко всаженными в лоб рогами, подходил к мазанкам, терся о них боком и бил лбом.
Один раз вечером Санька играла на лужайке с маленьким Петькой. Стадо уже прогнали, и все думали, что бык ушел.
Вдруг из-за угла большого амбара раздался страшный рев. Весь в пепле и пыли показался бык.
Народ метнулся кто куда. Санька так испугалась, что даже сама едва-едва унесла Ноги.
А бык уже около Петьки. Нюхает его, ходит кругом. Петька орет что есть мочи.
Народ в ужасе глядит, а мать ломает руки и порывается схватить ребенка. Ее не пускают.
— Бросай камнями в него… Бросай!
— Мальчонка-то убьешь.
— Ах ты, грех какой!
Откуда ни возьмись дядя Павел, Петькин отец. Бежит с вилами. Подбежал, намахнулся, крикнул что есть мочи:
— Пш-ше-ол, дья-аво-ол!!
Бык отодвинулся, поднял морду, ногами копать начал. Народ кричит отцу:
— Ребенка-то, Павел, возьми, ребенка… Убьет.
Дядя Павел хотел было схватить ребенка, но бык уже наступал. Тогда дядя Павел подался от него в сторону, уставил вилы, но бык упорно, с налившимися глазами, двигался к нему.
— Беги, беги! — крикнули отцу.
— Мальчонку задавит!!
Тут кстати подоспели Яшка с Васькой. Схватили Петьку, оттащили.
А дядя Павел все пятился, все шел от быка задом. Вдруг бык вильнул хвостом и дал сильный скачок к нему. Сразу свалил его с ног и прижал к земле.
Раздался отчаянный крик.
— Помоги-те-е!!!
На крик подбежало несколько мужиков с кольями, начали лупцевать быка по бокам, по спине, но ничего не помогало. Бык переворачивал с боку на бок дядю Павла и все ухитрялся пырнуть его раскосыми рогами.
Дело кончилось бы плохо, если бы не Яшка, приказчик из кооператива. С огромным красным лоскутом выбежал он из кооператива и начал махать перед мордой быка.
Бык замахал хвостом, налил глаза кровью и стремительно двинулся на Яшку, но Яшка быстро отскочил в сторону.
Бык погнался за ним. Яшка далеко махнул красным полотном в бок и, воспользовавшись тем, что бык бросился немного в сторону, моментально сам забрался на крышу мазанки.
Помотав головой, бык отошел и начал разворачивать угол дьяконова амбара.
Кто-то крикнул:
— Теперь валяй!
Бледного и испуганного насмерть, с царапиной на боку, дядю Павла повели в избу.
ВЕТЛЫ
Ночь.
Крепко спят люди, уставшие днем за полевой работой.
В небе из черных туч изредка месяц кособокий покажется и вновь скроется в лохмы растрепанные.
Молчаливо и жутко в такие ночи на улицах.
Ни песен, ни гармошки залихватской не слышно. Лишь собака чья-нибудь шальная забрешет, да петух, хлопнув крыльями, заорет. Только злобный ветер один неуемен. Высвистывает он по застрехам, в ветлах ревет без умолка, макушки их могучие в стороны раскачивает.
Высоки и пушисты ветлы у Володькиной избы. В два ряда идут они по бокам, в один ряд перед избой, будто палисадником оцепляя. Отец Володькин, когда парнем еще был, насажал их, да с тех пор и пошли они в рост.
Любил. лазить на эти ветлы сам Володька. Залезет туда и поглядывает вниз, словно коршун на село.
Сколько раз отец собирался продать их, да Володька уперся, не дал.
— Чего в них толку? Деньги дадут ведь.
— Денег надолго не хватит, а ветлы завсегда.
Перфилка, друг Володьки закадычный, рядом живет. Вдвоем иногда заберутся на ветлы, один на ту, что около угла, другой, что у сарая, и ну в грачей играть, перекаркиваться.
Не раз говорил Володька товарищу своему:
— А вы что не насадите ветел себе?
— Отец не хочет.
— Ты сам.
— Больно возиться с ними долго.
— Ничего не долго, нарублю тебе сучков и рассаживай.
— Тятя ругается.
— А чего ему до этого?
— Говорит, всю тропу на гумно загородят. Ходить негде будет.
— Плохой твой отец.
Приходил Перфилка домой, с отцом ругался. А как с отцом ругаться? Знамо, тот живо кнут со стены. Хорошо — у Перфилки ноги быстрые, а отец бегать разучился, не. то досталось бы здорово.
Один раз, когда отец на базар уезжал, Перфилка колышков этих самых ветловых навтыкал было, да вернулся отец — колышки долой, а Перфилке подзатыльник.