«Чтоб ты подохла, и чтоб тебя вороны заклевали», — проклинал я корову. Запыхавшись, наконец добежал до нее и вижу: корова спокойненько пощипывает траву. Она только посмотрела в мою сторону и, словно овод ее укусил, опять игриво подпрыгнула и снова пустилась по полю. Я так и пробегал до самого вечера. Как ни старался, мне никак не удавалось ухватиться за болтавшуюся на ее шее веревку.
Я, как лиса, за которой гнались волки, бегал с высунутым языком. Уже к закату солнца я собрал силы и так припустился за ней, что схватил волочившуюся по земле веревку и, несмотря на то что корова упиралась, с тысячью бедами дотащил ее до какого-то загона и с трудом привязал там в хлеве.
Бледный, усталый, я еле добрался на дрожащих ногах до дома. Аман возлежал на своей облюбованной кровати.
— Как твои дела, Аман? — спросил я.
— Э, не спрашивай, дружище, — ответил он. — Я, пожалуй, покину этот дом.
— Отчего же?
— После твоего ухода пришли гости. А жены бая, оказывается, такие искусные поварихи… Каких только угощений они не приготовили! Гостям подают то манты, то шашлык, приготовленный в тандыре, то лагман, а к чаю было столько сладостей… Короче, я был по горло сыт. Чуть пузо не лопнуло. Когда гости разошлись, хозяин дал мне в руки счеты и повел из дома в дом, к своим должникам. Заходим в один дом, а там: «Проходите, проходите!» Увидев счеты у меня под мышкой, видимо, все думали, что я байский писарь, и усиленно начинали угощать и пловом и шурпой. А, долго рассказывать. Вот сейчас лежу и не могу подняться — сытная еда свалила меня окончательно!
О блюдах, что он перечислял, я только слыхал. Я очень завидовал Аману. У меня из головы не выходила мысль отправить его с припадочной коровой, а самому ходить с баем по дворам со счетами под мышкой.
— А как твои дела? — спросил Аман.
— О, у меня что надо. Я здорово провел день. Эта корова, дай бог ей долгой жизни, оказалась такой спокойной. Я оставлю ее на какой-нибудь полянке, она и стоит как вкопанная. А когда поблизости выщиплет всю траву, посмотрит на меня, как бы спрашивая: «А можно мне сдвинуться с места?» Вот какая скотина! Потом я отвожу в другое место, где трава погуще, а сам ложусь под дерево и сплю… сколько моей душе захочется. И все трехдневные мытарства, усталость как рукой сняло. Хорошо, что я здесь не остался. Прислуживал бы гостям и устал бы как собака.
Аман, видимо, верил моим словам. Он слушал и поддакивал мне.
Вечером хозяин нам прислал на ужин жидкую затируху. Я удивился бедности ужина и взглянул на Амана. Аман, видимо, понял.
— Этот ужин по мне. Сегодняшняя пища была настолько сытной, что этого мне достаточно. Легче будет для желудка, — сказал он и стал хлебать затируху.
Утром, когда мы готовились идти на работу, хозяин снова принес нам две лепешки и чай, заваренный кожурой джиды.
— Ну, мальчики, чем будем сегодня заниматься?
— Посоветуемся тут, — сказал Аман.
А когда хозяин ушел, он сказал мне:
— Совесть все-таки надо иметь. Сегодня ты останься дома. Я пойду пасти корову. Только я хочу тебя предупредить об одном… Хозяин, перед тем как пойти в гости, даст тебе пол-лепешки с творогом. Ты не ешь! Это он делает для того, чтобы ты жадно не набрасывался в гостях на еду и чтобы не подумали, будто хозяин тебя впроголодь держит. Ты просто поблагодари его, но не ешь!
Я тоже ему кое-что посоветовал:
— Аман, по-моему, тебе надо с собой взять свою кровать. Вчера я заснул на сырой земле — сегодня в боку колет. Приближается осень, и земля уже холодная. Корову ты отпустишь, а сам — раз на кровать и спи себе.
Аман развязал корову, взвалил на спину кровать и пошел со двора.
Через некоторое время из дома вышел хозяин.
— Где Аман?
— Хозяин, он сегодня пасет корову.
— Хорошо, хорошо. Ну как, позавтракали? Теперь пошли.
Я встал. Он дал мне в руки топор и кетмень, повел меня на возвышенность и оттуда показал на два низких тополиных пня.
— Надо выкорчевать вот эти пни. Покажи-ка свою силу. Зимой вам же и пригодятся. Вчера Аман здорово потрудился. Ему пришлось выкорчевывать пни побольше этих. Хорошие, трудолюбивые вы, мальчики. Да благословит вас аллах!
«До прихода гостей успею выкорчевать один из пней», — подумал я и изо всех сил взялся за работу.
Когда солнце уже стояло высоко, появился хозяин, принес пол-лепешки с творогом и сказал:
— Вот молодец, хорошо поработал! На, возьми, поешь теперь в свое удовольствие.
«Похоже, что сегодня гости не придут», — подумал я.
— Нет, хозяин, я сыт. Ничего не хочу есть, — отказался я от лепешки.
Хозяин и не стал настаивать:
— Хорошо. Вы еще молоды, у вас внутри сейчас жир должен кипеть, — сказал он и унес лепешку.
Я все еще надеялся попасть в гости. Подгоняемый сладкой надеждой, я выкорчевал один пень и приступил ко второму. Пни сидели очень глубоко: думаешь, уже все — глядишь, там еще толстый корень выглядывает. К вечеру выворотил и второй пень. Я очень устал; как только вернулся, тут же растянулся на земле.
В это время подошел Аман. За спиной кровать, сам белый от злости и усталости. Одной рукой крепко держит веревку, к которой привязана корова. Даже салям не сказал. Он сбросил на землю кровать и повел корову в хлев. Мы, конечно, потом пожалели, что так жестоко обошлись друг с другом. Аман, оказывается, мстил мне за старые обиды; я же только так, ради озорства.
Эта бешеная корова Аману показала все свои причуды, и Аману пришлось туго. Он не знал, за чем смотреть: если бегать за коровой, кровать унесут; если стеречь кровать, уведут корову. Бедный Аман, взвалив на плечи кровать, так и бегал за коровой. Плечи его были в ссадинах, занозы впились в босые ноги.
Я успокаивал его как только мог:
— Благодари судьбу, что кровать-то не железная.
Некоторое время мы сидели, отвернувшись друг от друга.
— Мы с тобой братья, словно два глаза на лбу. Зачем нам обманывать друг друга, Аман? Давай забудем обиды. Одна голова хорошо, две — лучше. А дальше давай будем советоваться. Я тоже сегодня сыт по горло, так наугощался, что меня отрыжка замучила. Если говорить правду, с меня хватит…
— Правильно, — согласился Аман. — Уйдем, друг, в город, там мы не умрем с голода. Этот хозяин, видимо, самый скверный из всех. Сегодня ночью надо улучить момент и бежать…
Мы так и сделали.
Я был готов сбить Амана с пути и подговорить его унести что-нибудь из байского добра. Но Аман не согласился со мной. И мы ушли.
Грустные шутки и размолвка
Аман был сердит и искал случая на чем-нибудь сорвать зло за неудачи. Он сломал ветку вишни, растущей на краю дороги, состругал ее и сделал прутик.
«Что, если он начнет стегать меня им?» — забеспокоился я. И решил на всякий случай тоже приготовить себе прутик, только подлиннее.
— Аман, дай мне твой нож, я тоже хочу обстругать ветку.
— Ты не стоишь того, чтоб держать в руках мой нож. Ты же весь грязный.
— Кто грязный? Ты на себя посмотри. Сколько я тебя знаю, ни разу не видел, чтобы ты умывался. А я на прошлой неделе в Каласе полчаса купался. И одежду постирал с подорожником. Теперь скажи, кто грязный — ты или я?
— Хорошо, — сказал Аман, — если ты не грязный, то все равно мерзкий.
— А я никогда в жизни не видел такого злого мальчишку, как ты.
Ссора между нами все больше разгоралась, оба мы распалялись сильнее и сильнее.
— Теперь вот придем в город голенькие как соколики. Что скажут люди? Столько скитались и явились, в чем ушли. Это все ты виноват. И откуда ты взялся, такой невезучий? С тех самых пор, как я с тобой, мне все время не везет. Если бы не ты, я мог бы купить уже и халат и шапку. К этому времени ягненок мой стал бы овцой, овца — кобылой, кобыла — верблюдом.
— Еще не поздно. Еще не все потеряно. Пойдешь учеником к хозяину постоялого двора. Он тебе сошьет бархатные штаны. Будешь топить баню, научишься кочегарить, с утра до вечера будешь сидеть у огня, и тебе не нужны будут ни халат, ни шапка. Овца, ягненок, верблюд теперь ни к чему, они только лишняя обуза. Где ты им найдешь корм? Да и двор у вас маленький. Для скотины нужно большой хлев построить. Ты выбрось из головы эти свои мечты и лучше каждый вторник и среду отправляйся на скотный базар. Представь себе, что все на базаре твое. Если и тогда ты останешься недовольным и тебе захочется еще иметь слона, на это есть цирк. На билет, может быть, у тебя не будет денег, но ты сможешь заглядывать в щель забора или залезть на дерево и смотреть оттуда. Но остерегайся хлесткого кнута сторожа… А ну, лучше идем. Бесполезно много говорить, лучше полюбуйся на богатства базара.
Слушал меня Аман, недовольно морщась. Наконец не выдержал:
— Чем иметь такого друга, лучше иметь мясо павшей коровы — мыловар бы за это деньги заплатил. Прощай! Чтоб мне тебя и в аду не встретить! — крикнул он и пошел в обратную сторону.
Да и куда он пойдет? Возвратиться к хозяину — слуги бая за побег могут отвести его в полицию, и закончит он жизнь в Сибири. Все равно, побродит, побродит и опять придет в город. В этом я был уверен. Я крикнул ему вслед:
— Мулла Аманбай, не хотите ли передать привет или письмо вашим городским знакомым? Могу ли я от вашего имени передать привет Орифходже́ — ишану Максу́дхану — члену государственной думы, Гуломха́ну — судье?
Аман и не оглянулся.
Наша ссора не стоила и пустого ореха, но упрямства у каждого из нас хватило бы на двоих. Ему было неудобно вернуться, а мне — идти за ним. Разве охота унижаться?
А что теперь делать мне? Куда идти? Я уж не стану рассказывать о своих скитаниях в Коктераке, Ишанбаза́ре, Копланбе́ке и других городах. Нет дела, которым бы я не занимался. В семи частях страны мое имя было опорочено. Теперь в эти места нет смысла возвращаться. Если вернуться домой, к маме, — одежда рваная, ноги босы и вообще я гол как сокол. Надеяться на бедную маму? Думаю, и дома не очень-то меня ждут. Там и без меня хватает голодных ртов.