Кто же там живет? Испанцы? Нет, не испанцы. Индейцы? Как называется эта книжка Майн-Рида?.. Ах, да!
— Там живут квартеронки, — с торжеством в голосе сказал Дима. И поспешно добавил, заметив свой промах: — И квартеронцы, конечно, тоже.
В классе послышались смешки. Учительница покраснела и сердито посмотрела на Диму.
— Ну, хватит шутить… Скажи: как размещается население по частям света? Что ты молчишь?.. Так… Чему равна численность населения Африки?.. Садись, Нартов.
Понурив голову, Дима пошел на место. Снова перед его мысленным взором стоял велосипед. Но увы: с каждым Диминым шагом он удалялся все дальше и дальше, пока не превратился в призрачный образ, видневшийся где-то в недосягаемой дали. Дима не слышал как учительница назвала фамилию Нахорошева, не видел, как его сосед по парте, сразу забыв про все свои шпаргалки, мямлил что-то невнятное и безуспешно пытался ловить шепот подсказок, забавно морщась и вытягивая шею.
Диму теперь ничего не интересовало.
Велосипедик, велосипед…
Лишь вернувшись из школы домой и хорошенько обдумав случившееся, Дима пришел к выводу, что еще не все потеряно. До конца четверти осталось два урока географии. Он попросит Степаниду Андреевну, и она вызовет его еще раз. Пятерка и двойка и, скажем, четверка — это в общем составит твердую четверку.
Значит так: во-первых, ничего не говорить о двойке маме и папе. Во-вторых, сейчас же приняться за географию.
Два дня Дима сидел за учебником географии. А на третий день произошло вот что.
— Димочка, — услышал он мамин голос. — К тебе пришел товарищ.
Дима выбежал в коридор. Там стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу Сережка Нахорошев.
— Чего тебе? — спросил Дима. Он недолюбливал Сережку. Подбивает всегда других на разные штуки, а сам остается в стороне.
Сережка вытянул шею, надул щеки, отчего его маленькие глазки стали еще меньше, осмотрелся.
— Поговорить надо, — сказал он писклявым голоском и шепнул: — Только не здесь, понял?
Они спустились во двор и присели на бревне за сараем. Сережка вытащил из кармана картонную коробочку, раскрыл ее. Внутри лежала одинокая папироса.
— На, кури.
Дима мотнул головой:
— Не хочу. Кури сам.
— Что ты, что ты! — Сережка бережно положил папиросу обратно в коробку. — Мне нельзя! У меня знаешь что — у меня порок легких. Я как курну, так помру.
Диме стало смешно. Врет ведь!
— Ну ладно, говори скорей, зачем звал.
— Я?.. Я, понимаешь, насчет географии. Ты двойку свою исправить хочешь?
Дима подозрительно посмотрел на Сережку. Какое ему дело до двойки?
— Ну, хочу, — осторожно сказал он. — А что?
— Так вот. — Сережка подсел поближе и заговорил быстрым шепотом: — Можно исправить. Одним махом. Пятерку еще себе поставишь и дело с концом.
— Как это — себе поставлю? — не понял Дима.
— Очень просто: пером. Раз, два — и поставил в журнал.
— Так ведь журнал в учительской.
— Во-во…
Сережка, повизгивая и хихикая, стал рассказывать. Оказывается, он разработал целый план. В учительской сейчас сидит одна только Эмилия Львовна. Уроки кончились, другие учителя уже не придут. Значит, если Эмилия Львовна выйдет из учительской и не закроет дверь на ключ, можно зайти туда, разыскать журнал и поставить себе пятерку.
— Глупости ты говоришь! — Дима пренебрежительно махнул рукой. — Откуда мы будем знать, когда она выйдет? Может, она до ночи просидит.
— Да нет же! Мы сами ее оттуда вызовем. Позвоним из автомата в канцелярию, попросим ее к телефону. А сами в это время… Понимаешь?
— Ага…
Здорово все-таки Сережка придумал. Очень свободно можно поставить пятерку.
Но ведь это же обман. Они, как воры, проберутся в учительскую… А велосипед? Ведь если поставить пятерку, то велосипед обеспечен… Могут поймать, исключат из школы… Не поймают! Надо смотреть в оба… Лучше попросить у Степаниды Андреевны, чтобы вызвала… А вдруг она возьмет и не вызовет? Или задаст такие вопросы, на которые он не сможет ответить. Тогда прощай, велосипед. А так — наверняка…
— Послушай, — вдруг пришло в голову Диме. — А ведь эта новая географичка сразу увидит, что не она ставила пятерку.
— Увидит, да?
Сережка иронически улыбнулся, откинулся назад и ударился головой о стенку сарая.
— Ой! — Он болезненно сморщился и осторожно пощупал затылок. — Шишка, наверное, будет… В том-то и дело, что завтра придет Степанида Андреевна: она уже выздоровела. Никто ничего не узнает и не увидит. А у тебя будет пятерка и у меня четверка… Ты мою единицу на четверку переделаешь. Очень просто: черточку сюда и черточку туда. Чик-чик — и готово!
— Почему я? — возмутился Дима. — Ты сам себе переделаешь.
— А я беру на себя более ответственный участок, — важно ответил Сережка. — Вот послушай, что я придумал…
В скверике, прямо напротив здания школы, стоит будка телефона-автомата. Сюда забрались ребята. Сережка бросил в отверстие пятнадцатикопеечную монету, снял трубку и назвал номер школьной канцелярии.
— Тридцать три ноль пять? — спросил он. — На проводе телефонистка, которая дает разговоры с другими городами.
— Каво-каво? — переспросил надтреснутый старческий тенорок. Это был школьный сторож Иван Иванович.
— Да, да, телефонистка говорит. Нам нужна Эмилия Львовна Витвер.
— Позвать, что ли, Эмилию Львовну? Это можно.
— Скажите ей, пусть сидит у телефона и никуда не уходит. С ней хотят разговаривать из Москвы. Как только Москва соединится, я позвоню вам еще раз.
Сережка повесил трубку и с торжеством посмотрел на Диму.
— Здорово я его, а?.. Смотри, смотри, пошел Иван Иванович.
Через окно лестничной клетки виднелась сгорбленная фигура сторожа. Он поднимался на второй этаж, где помещалась учительская.
— Слушай, а может не надо? — вдруг спросил Дима.
У Сережки перекосилось лицо:
— Как не надо? Теперь, когда я уже все сделал… Трус ты, вот кто! Трус, трус…
Услышать от Сережки обвинение в трусости — это уж слишком.
— Ах, я трус? Ну, ладно…
В этот момент в окне промелькнула полная фигура Эмилии Львовны. Учительница немецкого языка спешила к телефону.
Дима выскочил из будки автомата.
— Единицу, единицу мою исправь! — крикнул ему вслед Сережка.
Перебежав через улицу, Дима зашел в подъезд школы. Скользнуть в гулкий полутемный коридор, бесшумно взлететь по лестнице на второй этаж было для него не сложным делом. И вот уже перед ним учительская.
Дима осторожно нажал ручку. Дверь отворилась. Он глубоко вздохнул, словно пловец перед тем, как погрузиться в воду, и прошел в комнату.
Учительская встретила его настороженной тишиной. Журналы, сложенные в стопку, лежали на столе возле окна. Второй «Б», второй «В»… Третий класс, четвертый… Скорей, скорей! Эмилия Львовна может вернуться и тогда… А вот и пятый «А».
Непослушными пальцами Дима стал листать страницу за страницей. Где география? Куда же она подевалась!
Наконец он нашел нужную страницу. Вот его фамилия. Напротив нее жирная двойка. Схватил ручку со стола. А чернила где?.. Ну, теперь…
Пятерка получилась тоненькой и хилой. Но исправлять уже не было времени. Внизу в коридоре, послышались голоса. Дима с молниеносной быстротой превратил Сережкину единицу в четверку, захлопнул журнал и выбежал из учительской.
Кто-то подымался по лестнице, учащенно дыша. Наверное, Эмилия Львовна. Дима тихонько, на цыпочках, отошел в глубь коридора и прижался к стене. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, его удары слышны по всей школе.
Эмилия Львовна, наконец, поднялась на второй этаж. Она подошла к учительской и открыла дверь. Луч света осветил часть темного коридора и снова исчез.
Она ничего не заметила. Ура!..
Через несколько секунд Дима уже был на улице. Сережка поманил его из-за будки телефона-автомата.
— Сюда!.. Ты знаешь, в школу пришел директор, — выдохнул он, когда Дима подошел поближе. — Я так испугался… за тебя… Ну как, сделал? — Его маленькие глазки сузились в щелки.
— Сделал, — с напускной небрежностью ответил Дима.
— И единицу исправил?
— Я же, кажется, сказал…
— Вот это здорово! Дима, ты настоящий герой!
Дима почувствовал прилив бурного веселья. Он принялся подробно рассказывать о своих приключениях в учительской, громко смеясь и жестикулируя, как человек, избежавший опасности и переживший большое нервное напряжение.
— Она, понимаешь, наверх… Я, понимаешь, шмыг… Ну, думаю, все! Но тут, понимаешь…
Сережка шел рядом, согласно кивая головой, и умильно посматривая на Диму своими мышиными глазками. А тот все рассказывал и рассказывал, упиваясь собственной храбростью. Нет, какой он все-таки решительный и смелый. И Сережка замечательный парень — как он этого раньше не замечал! И вообще все кругом так хорошо, так чудесно.
И велосипед… Ха-ха!
Но приподнятое настроение исчезло довольно быстро. Уже на пути домой Дима почувствовал беспокойство. Сначала оно шевелилось где-то глубоко внутри, возбуждая смутное недовольство. Потом впилось этакой тонюсенькой иголочкой, вроде той, с помощью которой зубной врач тянет нерв из больного зуба пациента, и стало сверлить, сверлить…
Во дворе мальчишки играли в футбол. Дима включился в игру, бегал вместе со всеми за мячом, азартно кричал «тама!», хотя до ворот не хватало по крайней мере еще метра три. Он вспотел, устал, но беспокойство не проходило. Оно сверлило по-прежнему, неотрывно, надоедливо, словно комар, жужжащий возле уха.
Года три назад Дима отобрал у маленькой девочки великолепный разноцветный леденец на палочке. Девочка заревела, а Дима побежал за сарай и стал торопливо пожирать добычу. Но по мере того, как исчезал леденец, возникало неприятное ощущение. Это не было чувство страха перед неизбежным наказанием, а что-то совсем другое. Дима чувствовал себя неловко, нехорошо. Руки липкие, противные. Пальцы с трудом отдираются друг от друга. Во рту приторная сладость…