– Чёрт и дьявол меня подери! Я был так близок! – воскликнул Жак де Бон. – Однако моя дорогая дама и благородная повелительница, ни вам, ни мне не подобает быть судьями в этом деле. Оно касается моих земель и потому должно быть вынесено на ваш королевский совет, ибо земли Азе принадлежат короне.
– Клянусь Пасхой! – рассмеялась регентша. – Так и быть, предоставлю вам место господина де Вьейвиля в моём доме, не стану преследовать вашего отца, пожалую земли Азе и дам должность министра, коли вы сумеете, не затрагивая моей чести, представить это дело на совете. Но только попробуйте хоть одним словом запятнать моё имя и женское достоинство, и я…
– Если вы не против, то пусть меня повесят.
Жак поспешил свести всё к шутке, ибо лицо госпожи де Божё исказилось от гнева.
Дочь Людовика Одиннадцатого гораздо больше заботила честь короны, чем двенадцать ночных проказ, к тому же она вознадеялась, что сии проказы могут обойтись ей даром, и предпочла обсудить дело на совете, не согласившись даже на предложение туренца заключить новое пари.
– Что ж, моя госпожа, – вздохнул незадачливый кавалер, – пока побуду вашим оруженосцем.
Все придворные, состоявшие на службе, обеспокоенные и удивлённые внезапным отъездом госпожи де Божё, узнав о его причине, поспешили в замок Амбуаз, дабы узнать, откуда исходит опасность, и были готовы держать совет сразу после пробуждения регентши. И она созвала всех, чтобы никто не заподозрил обмана, и подбросила несколько ложных сведений, кои подверглись внимательному рассмотрению и обсуждению. В конце заседания в зал вошёл новый оруженосец, коему полагалось сопровождать госпожу. Увидев, что советники собираются разойтись, отважный туренец попросил их разрешить одну тяжбу, коя касалась его лично и земли, находящейся в королевской собственности.
– Выслушаем его, – повелела регентша. – Он говорит правду.
И вот Жак де Бон безо всякого смущения сказал что-то вроде следующего:
– Благородные сеньоры, молю вас, не обращайте внимания на то, что я буду говорить об орехах, внемлите мне со всей серьёзностью и простите меня великодушно за шутливый тон. Один сеньор, прогуливаясь с другим сеньором, заметил посреди сада прекрасное ореховое дерево. Оно выделялось среди прочих своей высотой, пышной кроной и крепостью, хоть и было слегка кривовато. От него исходил свежий дух, и вид его так радовал глаз, что, увидев, его уже невозможно было забыть, это дерево напоминало древо познания добра и зла, к коему запретил приближаться Господь и из-за которого погибли праматерь наша Ева и господин её супруг. Из-за этого-то дерева, господа, и поспорили два сеньора, кои, как два друга, заключили шутливое пари. Тот, что был помоложе, обещался двенадцать раз бросить палку, на которую он опирался, как делают многие, когда гуляют по своему саду, и каждый раз сбивать с дерева по ореху…
– Я правильно излагаю суть дела? – с поклоном обратился Жак к регентше.
– Да, господа, – отвечала регентша, поражённая находчивостью своего оруженосца.
– Второй сеньор поставил на то, что молодой человек хоть раз да промахнётся, – продолжал истец. – И вот мой спорщик принялся бросать палку с ловкостью и отвагой, да так метко, что оба получили удовольствие. И, благодаря покровительству святых, кои, видимо, забавлялись, наблюдая за ними, после каждого броска с дерева падал орех, и, таким образом, орехов набралось ровно двенадцать. Однако совершенно случайно последний из сбитых орехов оказался пустым, в нём не было ядрышка, из коего в будущем, пожелай садовник посадить сей орех в землю, могло бы вырасти новое дерево. Выиграл ли человек с палкой? Я всё сказал. Судить вам!
– Дело ясное, – начал господин Адам Фюме, туренец, который в ту пору был хранителем печати. – Ответчик может уйти только одним способом.
– Каким? – поинтересовалась регентша.
– Заплатить, госпожа.
– Слишком уж он хитёр, – заметила регентша, легонько потрепав своего оруженосца по щеке, – когда-нибудь его повесят…
Она сказала это в шутку, но сия шутка стала подлинным предсказанием для будущего суперинтенданта, который таки поднялся на эшафот, лишившись королевской милости из-за мести другой стареющей женщины и всем известного предательства одного человека из Каллана, его секретаря, который был обязан ему своим положением и которого звали Прево, а не Рене Жантиль, как ошибочно уверяют некоторые историки. Говорят, этот иуда и скверный слуга передал госпоже Ангулемской{84} расписку, полученную от Жака де Бона, который в ту пору был уже бароном де Самблансе, сеньором де Ла Карт, д’Азе и одним из самых высокопоставленных сановников государства. Один из двух его сыновей стал архиепископом Тура, а другой – управителем и казначеем Тура. Но это уже другая история.
Что касается приключения, которое случилось в молодые годы этого доброго человека, то госпожа де Божё, которая хоть и поздновато, но познала радости любви, была очень довольна, обнаружив такую мудрость и понимание государственных интересов в своём случайном любовнике, и доверила ему королевскую казну, с которой он обошёлся столь ловко, что очень скоро её приумножил. Его заслуги не остались без внимания, и он получил должность суперинтенданта, которую исполнял ревностно, не забывая, что правда, то правда, и о своих собственных интересах. Добрая регентша расплатилась с ним сполна и пожаловала своему оруженосцу земли Азе Сожжённого, чей замок, как всем хорошо известно, был разрушен первыми артиллеристами, которые появились в Турени{85}. Безо всякого королевского вмешательства за это пороховое чудо его изобретатели были приговорены, как грешники, еретики и слуги дьявола, церковным судом капитула.
В то время заботами господина Бойе, интенданта, строился замок Шенонсо, который ради красоты и лёгкости был поставлен прямо у переправы через реку Шер.
Барон Жак де Самблансе, желая соперничать с Бойе и не отстать от него, решил выстроить свой замок на берегу Эндра, где он стоит до сей поры, как жемчужина этой зелёной долины, ибо возведён был на крепких и толстых сваях. Жак де Бон потратил на него тридцать тысяч экю, не считая работ, которые выполнили его вассалы. Учтите также, что замок этот один из самых изысканных, красивых, живописных и хорошо продуманных замков милой Турени, он купается в водах Эндра, точно принцесса, вместе с галереями и кружевными окнами, с красивыми солдатиками на флюгерах, поворачивающимися по ветру, как положено всем солдатам. Но добрый Самблансе был повешен ещё до окончания строительства, а после ни у кого недостало денег, чтобы замок завершить. Однако его господин, король Франциск Первый, бывал в этом замке, и его комната до сих пор сохранилась. При отходе короля ко сну наш Самблансе (указанный государь обращался к нему из-за его седых волос не иначе как «папаша») услышал, как его господин, к коему он был весьма привязан, заметил:
– Ваши часы уже пробили полночь, мой дорогой папаша!
– Эх, сир! – ответил суперинтендант финансов. – Двенадцатью ударами молотка, сейчас уже совсем старого, а когда-то очень крепкого, ровно в этот час я заслужил мои земли, деньги, на которые я выстроил этот замок, и счастье служить вам…
Королю захотелось узнать, что стоит за странными словами его советника, и, когда Его Величество улёгся в постель, Жак де Бон рассказал ему историю, которая вам уже известна. Франциск Первый, жадный до пикантных историй, нашёл его рассказ весьма забавным и тем более занимательным, что в то самое время его мать, герцогиня Ангулемская, на закате дней своих охотилась за молодым коннетаблем де Бурбоном, желая получить хоть часть от той самой дюжины. То была скверная страсть скверной женщины, ибо из-за неё королевство подверглось опасности, король был захвачен в плен, а бедный Самблансе, как уже говорилось, погиб на виселице.
Я стремился поведать вам, как возник замок Азе и как началась карьера Самблансе, который много сделал для украшения своего родного города Тура, в частности он дал значительные суммы на завершение строительства башен кафедрального собора. Эта замечательная история передавалась от отца к сыну, от владельца к владельцу замка Азе-ле-Ридель. Посему врёт тот, кто приписывает туренскую дюжину некоему алеманскому рыцарю, который за неё якобы получил для дома Габсбургов земельные владения в Австрии. Автор, наш современник, который описал эту историю, при всей его учёности, был введён в заблуждение некоторыми летописцами, понеже в канцелярии Священной Римской империи не сохранилось никаких упоминаний о приобретении подобного рода. Я весьма зол на него за то, что он посмел предположить, будто гульфик, вспоённый на пиве, мог сравняться в сей алхимии с гульфиками шинонскими, кои столь высоко ценил Рабле. Ради пользы моего края, славы Азе, истории замка и доброго имени рода Бонов, из которого вышли Совы и Нуармутье, я восстановил факты во всей их правдивости, историчности и красоте. И коли дамы приедут поглядеть на замок Азе, они в его окрестностях найдут несколько дюжин, но уже не оптом, а в розницу.
Мнимая куртизанка
Перевод Е. В. Трынкиной
Многим неведома правда о кончине герцога Орлеанского{86}, младшего брата короля Карла Шестого. Так вот, смерть настигла оного по ряду причин, одной из которых будет посвящена сия история. Достоверно известно, что герцог был самым большим блудодеем среди всех потомков святого Людовика{87}, того самого, что при жизни был королём, хотя по части порочности с означенным герцогом могли посоперничать отдельные представители славной семейки, чьи особенности вполне согласуются с пороками и отличительными чертами нашего весёлого и отважного народа. Легче представить себе преисподнюю без господина Сатаны, чем Францию без её доблестных, достославных и отчаянно сластолюбивых королей. Можно только посмеяться и над так называемыми мудрецами, кои утверждают, что наши отцы были лучше нас, и над добрыми человеколюбцами, уверенными в том, что человек движется по пути совершенствования. Все они слепы, ибо наблюдают лишь перья устриц и раковины птиц, кои, равно как и наши нравы, никогда не меняются. Эх-ма! Веселитесь, пока молодые, пейте на здоровье и не лейте слёз, помня, что даже целый пуд печали не стоит капли потехи.