го стороне корона Франции, орифламма короля и святой Дионисий, который, оставшись без головы, промолвил: «Восхожу к радости моей». Неужели вы, четвероногие, станете утверждать, что это неправда? Нет. Слова эти слышало множество народа, однако в наши жалкие дни уже никто не верит в истории о добрых святых!
И это ещё не всё. Знайте все, кто читает эти Десятки глазами и руками, кто внимает им без посторонней помощи, любит за радость, которую они дарят и которая берёт их за душу, знайте, что Автор в недобрый час растерял все свои задумки, то бишь своё состояние, сбился с пути и обнаружил, что голова его пуста. И тогда он вскричал, как дровосек из пролога к книге моего дорогого мэтра Рабле, дабы услышал его там, наверху, Всевышний и Всемогущий и ниспослал ему новые замыслы. Названный Всевышний, будучи весьма занятым тогдашними соборами и раздорами, передал ему через Меркурия двойную чернильницу с выгравированными на ней в качестве девиза тремя буквами: Аве. И бедный малый, не уповая более ни на чью помощь, потряс сию чернильницу, покрутил, пытаясь найти в ней скрытый смысл, понять таинственное слово и найти к нему ключ. И первым делом он понял, что Всемогущий обошёлся с ним весьма вежливо, как и подобает такому великому господину, ибо ему принадлежит всё и он никого в беде не оставляет. Но, припомнив юность свою и не обнаружив там ничего хорошего со своей стороны по отношению к Господу, автор усомнился в сей показной вежливости и задумался, не находя никакого смысла в небесном подарке. И вот он принялся вертеть чернильницу и так, и сяк, рассматривать её, нюхать, наполнять, опустошать, стучать вопрошающе, ставить посреди стола, на край, прямо, боком и прочёл надпись задом наперёд: «Ева». А что такое Ева, как не воплощение всех женщин сразу? Итак, божественный глас рёк Автору: «Думай о женщине. Женщина залечит твои болячки, заполнит пустоту твоего ранца. Женщина – твоё богатство, но только одна. Одевай её и раздевай, холь и лелей, используй, женщина суть всё, и у неё есть своя чернильница: черпай из этой бездонной сокровищницы; женщина любит любовь, так люби её с помощью чернил, балуй её, потакай её прихотям, нарисуй ей тысячи разных весёлых картин любви; женщина благородна, и одна за всех, все за одну, она заплатит художнику и вложит пушистую кисть в его руки. Теперь задумайтесь над тем, что я прочёл: Аве (приветствую тебя), Ева (женщина). Или же: Ева (женщина) и Аве (приветствую или спасаю). Да, да, она созидает и разрушает. Итак, ко мне, моя чернильница! Что больше всего любит женщина? Чего хочет женщина? Всего, что относится к любви, и женщина права. Иметь детей, производить себе подобных по примеру неустанной роженицы-природы! Итак, женщина, ко мне! Ко мне, Ева! С этими словами Автор начал черпать из своей плодородной двойной чернильницы, наполненной жидким мозгом, волшебным образом заваренным вдохновением свыше. Из правой чашки, наполненной бурыми чернилами, выходили вещи серьёзные, из левой – легкомысленные, весело ложившиеся на листы тетради. Бедный Автор по нерадивости своей часто смешивал чернила то там, то тут. Но как только с фразами, трудно поддающимися отделке, лакировке и полировке, из какого-нибудь сочинения на потребу дня было покончено, Автор, желая развлечься и невзирая на малое количество чернил в левой чернильнице, торопливо и с огромным наслаждением погружал в неё своё перо. Вот так появились на свет «Озорные рассказы», авторство коих не вызывает никаких сомнений, поелику они родились из божественного источника, как явствует из сего простодушного признания Автора.
Отдельные злобные особы поднимут тут крик. Но попробуйте найдите на этой грешной земле хотя бы одного всем довольного человека. Нет ничего постыдного в том, что мудрый Автор повёл себя по примеру Господа. И он докажет это atquit[9]… Внемлите. Разве Автор не доказал учёным со всей очевидностью, что Всемогущий Господь всех миров создал бесконечное число машин тяжёлых, грузных, неповоротливых, с огромными колёсами, большими цепями, устрашающими зубцами и ужасающими, с винтовой резьбой и грузами, бурами, похожими на огромные вертела? Разве в то же самое время не забавлялся Он созданием милых мелочей и смешных вещиц, лёгких, как дуновенье ветерка, разве не создал Он творений наивных и приятных, глядя на которые вы смеётесь? Разве это не так? Следовательно, во всяком многослойном и концентрическом творении, коим является громадное здание, строительство коего предпринял Автор, необходимо, дабы сообразоваться с законами вышеназванного Господа, изготовить нежные цветочки, милых насекомых, восхитительных чёртиков, хорошо закрученных, наложенных друг на друга, раскрашенных всеми красками, даже позолоченных, тем более что золота часто не хватает, и бросить их к подножию заснеженных гор, нагромождению скал и прочих туманных философий, длинных и ужасных сочинений, мраморных колоннад, высеченных в порфире мыслей. Эх! Низкие твари, что срамят и отвергают фуги, фантазии, щебет и лепет, гармонию и рулады прелестной озорной музы, не обрезать ли вам когти, дабы вы никогда не могли больше царапать её нежную кожу, пронизанную голубыми жилками, её любвеобильные бёдра, изящные бока, ножки, скромно покоящиеся на постели, атласное личико, блестящие формы и сердце доброе? Эх! Болваны неотёсанные, что скажете вы, поняв, что эта славная девочка вышла из сердца Франции, согласного с женской натурой, и её приветствовали любезным «Аве» ангелы в лице благодетельного Меркурия, и что в конце концов она являет собою квинтэссенцию Искусства. В этом творении есть всё: необходимость, добродетель, фантазия, прихоти женщины, воля твёрдого пантагрюэлиста. Умолкните, выпейте за Автора и позвольте его двойной чернильнице сделать вклад в Науку Веселья в виде сотни славных озорных рассказов.
Итак, назад, маловеры! Музыку! Умолкните, ханжи! Невежды, вон отсюда! Вперёд, господа шутники! Мои милые пажи, вложите ваши нежные пальчики в ладошки дам, пощекочите их приятным манером и скажите: «Читайте, чтобы посмеяться». Потом добавьте ещё несколько слов, да таких, чтобы они расхохотались, поелику, когда женщины смеются, их губы раскрываются и становятся более податливыми для поцелуев.
Женева, февраль 1834 года
Настойчивость любви
Перевод H. Н. Соколовой
В начале тринадцатого века по Рождестве нашего божественного Спасителя, или около того, в городе Париже произошла любовная история, которой немало дивились все горожане, равно как и королевский двор. Что касается лиц духовного звания, которые сохранили нам память об этом приключении, то из последующего вы узнаете, какое участие приняли они в оном деле.
Героем нашей истории был уроженец города Тура. Простолюдины называли его попросту туренцем, ибо родился он в нашей пресветлой Турени, настоящее же его имя было Ансо. На старости лет добрый наш туренец воротился в свой родной край и стал мэром города Сен-Мартен, если верить летописям города и аббатства, но в Париже был он славным золотых дел мастером. Итак, в ранней молодости Ансо благодаря великой своей честности, трудолюбию и иным качествам сделался гражданином города Парижа и подданным короля, покровительство коего он купил, как то часто водилось в те времена. Рядом с церковью Сен-Ле, на улице Сен-Дени, был у него свой дом, который он построил беспошлинно, и туда приходили в его мастерскую многие горожане, привлечённые его прекрасными изделиями. Хотя мастер и был туренец и сил его хватило бы на двоих, поведением он отличался примерным. Жил он как истинный святой, несмотря на все соблазны большого города, и даже в цветущую пору молодости ни разу не переступил порога парижских вертепов. Многие скажут, что это, мол, превышает понимание человеческое, которое Господь Бог даровал нам, дабы могли мы воспринимать веру, поддерживаемую таинствами святой религии; посему является необходимым разобраться получше в причинах целомудрия нашего ювелира. И прежде всего примите во внимание, что пришёл он в Париж пешком, по свидетельству старожилов, был беднее Иова и в отличие от прочих туренцев, которые, возгоревшись, тут же гаснут, обладал железным характером и в настойчивости не уступал монаху, решившему отомстить недругу. Будучи подмастерьем, трудился он с превеликим усердием, став мастером, трудолюбие своё умножил, всюду перенимать старался новые приёмы ремесла своего, сам придумывал способы поискуснее и на пути исканий набрёл на многие открытия. Еженощно запоздалые прохожие, ночной дозор или же бездомные бродяги видели в окне его мастерской тихое сияние лампы и самого неутомимого мастера, который стучал своим молотком, точил, подпиливал, резал, гнул, вытачивал, долбил со своим подмастерьем, держа двери мастерской на запоре, а слух отверстым. Нужда породила труд, труд породил высокое знание, знание породило богатство. Слушайте же вы, о дети Каина, вы, пожиратели червонцев, зря жизнь прожигающие! Если даже и случалось нашему мастеру загораться смутными желаниями, кои нет-нет да и начнут терзать бедного одинокого человека, когда дьявола уже трудно отогнать крёстным знамением, туренец с сугубым усердием стучал своим молоточком по металлу и, укрощая мыслью духов соблазна, принимался творить прелестные, изящные, тончайше выточенные фигурки из золота и серебра, тем самым успокаивая бурлившую в жилах кровь. Прибавьте к этому, что туренец был человек простой и самых бесхитростных понятий. Во-первых, он боялся Бога, потом воров, ещё больше вельмож, но пуще всего опасался всяческих передряг и беспокойств. Хоть имел он две руки, но более одного дела зараз никогда не делал. Говорил он скромно, как невеста перед венцом. И хотя духовные пастыри, военные люди и прочие видные особы отнюдь не считали его человеком учёным, он превосходно знал свой родной язык, любил и умел поговорить. Со временем парижане научили его идти своей дорогой и не бегать по чужим делам, по одёжке протягивать ножки, самому не должать и соседу взаймы не давать, держать ухо востро, не позволять очки себе втирать, не болтать о том, что делаешь, слово своё всегда держать крепко, зря даже воды не выливать, не быть беспамятным, будто муха, никому не доверять ни своих забот, ни своего кошелька, по сторонам не зевать, а изделия свои продавать дороже, чем самому обходится. Сии правила житейской мудрости помогли ему набраться опыта столько, сколько необходимо, чтобы честно торговать себе на пользу. Что он и делал, никого не обижая. Видя, как живёт мэтр Ансо, многие говорили: «Хотел бы я быть на его месте, чёрт возьми! Даже если б для того пришлось бы мне целый век месить парижскую грязь». Иной вот этак не прочь стать королём Франции! А ты вот сначала имей такие руки, как у того ювелира были, – крепкие, жилистые, волосатые и с такой могучей хваткой, что когда он сжимал кулаки, то самый сильный подмастерье не мог бы и клещами их разжать. Ясно, что если такой молодец захочет что удержать, то уж оного не выпустит. Зубами своими туренец железо мог разжевать, желудок его мог то железо принять, пропустить, кишечник – переварить и выбросить из себя, ничего в пути не повредив. На плечи туренцу можно было бы взвалить земной шар, как то случилось с тем в