на глазах у сеньора Канде, который бессовестно злорадствовал, глядя на мучения служителя божьего. Вот из какого теста был слеплен сей проклятый супостат. Настоятель, коему вверено было в ту пору попечение нашего достославного аббатства, вёл жизнь праведную, Господу молитвословил ревностно, верой отличался крепчайшей и мог бы десять раз спасти собственную душу, но при этом неспособен был придумать, как избавить свою обитель от когтей негодяя. В великой растерянности своей, видя, что аббатству грозит погибель, он возлагал все упования свои на Господа, говоря, что Всевышний не допустит посягательств на достояние церкви его, что тот, кто послал Юдифь евреям и Лукрецию римлянам, не оставит в беде знаменитое тюрпенейское аббатство, и прочие столь же мудрые вещи. Братья его, которые, должен к моему стыду, признаться, верой были не столь крепки, упрекали настоятеля своего за бездеятельность и ему наперекор говорили, что следовало бы собрать в ближних и дальних окрестностях всех волов и впрячь их в колесницу Провидения, дабы оно не припозднилось, что трубы иерихонские нигде в мире более не производятся, что Господь так недоволен творением своим, что слышать о нём не желает, короче, высказывали тысячу и одно подобных соображений, полных оскорбительных для Неба сомнений и дерзости. И в эту плачевную пору вдруг вышел вперёд монах по имени Амадор{137}. Сие прозвание получил он в насмешку, ибо внешностью своей был вылитый Пан, идол греческий, и точь-в-точь как оный Пан имел вздутый живот, кривые ноги, волосатые, словно у заплечных дел мастера, ручищи, мощную спину, красный нос, выпученные глаза, всклокоченную бороду и плешивый лоб. Кроме того, Амадор был таким жирным спереди и сзади, что казалось, будто он на сносях. Можете не сомневаться, молитвы свои утренние он творил на ступенях винного погреба, а вечерню служил уже вдрызг пьяным. Большую часть дня он возлежал на ложе своём, точно расслабленный, а в долину спускался лишь для того, чтобы бражничать, валять дурака, благословлять новобрачных и даже щупать девок, невзирая на запреты господина аббата. В общем, то был обирала и лоботряс, скверный воин церкви Христовой, на которого всё аббатство из милосердия махнуло рукой и закрыло глаза, положив, что он не в своём уме. Амадор, узнав, что речь идёт о разорении аббатства, в коем он как сыр в масле катался, ощетинился, рассвирепел, посмотрел, послушал, обошёл все кельи, посидел в трапезной за общим столом, задрожал-затрясся и заявил, что попытается аббатство спасти. Изучив все подробности тяжбы, он получил дозволение аббата на то, чтобы тянуть дело как можно дольше, и весь капитул обещал отдать ему место помощника приора, коли он положит тяжбе конец. Амадор тронулся в путь, ничуть не боясь попасться на глаза жестокому сеньору де Канде и сказав, что у него под сутаной есть то, что названного сеньора вразумит и укротит. И в самом деле, Амадор собрался идти на своих двоих и с пустыми руками, в сутане, которая, правду сказать, была такой засаленной, что могла прокормить брата-минима. Он отправился к де Канде в тот день, когда с неба лились потоки воды, что могли бы переполнить корыта всех прачек, и, не встретив по дороге ни души, до нитки промокший, не таясь зашёл во двор и укрылся от дождя под навесом прямо напротив той залы, где должен был находиться сеньор. Один из слуг, собиравший на стол, ибо дело было перед ужином, сжалился над монахом и велел ему уходить подобру-поздорову, пока сеньор для начала не угостил его кнутом. Засим слуга полюбопытствовал, как же монах осмелился войти в дом, где монахов ненавидели пуще проказы.
– Я иду в Тур, – пояснил Амадор, – куда направил меня господин аббат. Коли сеньор де Канде не обращался бы столь дурно со служителями Господа нашего, я в такую непогоду был бы не во дворе, а под его крышей. Надеюсь, ему отпустят грехи в его последний час.
Слуга передал сии слова своему хозяину, и тот поначалу хотел бросить грязного монаха в ров с нечистотами, где, как он полагал, монаху было самое место. Однако сеньора де Канде, державшая мужа под каблуком, поелику ожидала богатого наследства, и к тому же характером обладала властным, остановила своего супруга, сказав, что монах сей, скорее всего, христианин, что в такой ливень даже воры приютили бы стражника, что следует хорошо обойтись с незваным гостем, дабы разузнать у него, к какому решению относительно папы пришли тюрпенейские братья, что, по её мнению, тяжбу между аббатством и землями Канде следовало покончить миром, а не силой, понеже с Рождества Христова ни один сеньор не мог одолеть Церковь и рано или поздно аббатство уничтожит замок. В общем, она привела тысячу мудрых доводов, как делают все женщины, столкнувшись с тяготами жизненными, кои им сильно докучают. Амадор выглядел столь жалким и безобидным, что грех было не поднять его на смех, и сеньор де Канде, заскучавший из-за дождя, порешил всласть поиздеваться над монахом, потерзать его и напоить уксусом вместо вина, дабы он крепко запомнил оказанный ему в замке приём. И вот названный сеньор, который тайком миловался со служанкой своей жены, велел этой самой служанке по имени Перотта помочь ему исполнить его намерения относительно бедного Амадора. Девица эта священников на дух не переносила и рада была доставить удовольствие своему хозяину. Выслушав его наставления, она подошла к монаху, стоявшему под крышей свинарника, и, состроив сочувственную мину, сказала:
– Святой отец, владетельному сеньору нашему стыдно держать под дождём служителя божьего, когда в его столовой есть и место, и добрый огонь в камине, и стол, накрытый к ужину. Он приглашает вас зайти от своего имени и от имени хозяйки замка.
– Благодарю сеньора и даму, но не за гостеприимство их, ибо к нему прилежать подобает всем христианам, а за то, что они послали ко мне, бедному грешнику, столь прелестное создание, ангела красоты, подобного Деве Марии с нашего алтаря.
С этими словами Амадор задрал нос к Небу и двумя огненными стрелами, что зажглись в глазах его, пронзил миловидную служанку, которая не нашла его ни уродливым, ни глупым, ни грубым. Поднявшись по лестнице вслед за Пероттой, Амадор получил по носу, щекам и губам такой удар кнутом, что света невзвидел, столь сильно хлестнул его господин де Канде, который выгонял своих борзых во двор и якобы не заметил монаха. Добрый сеньор стал просить прощения и погнался за собаками, да так, что те опрокинули монаха. Смешливая служанка, знавшая о замысле хозяина, проворно отскочила в сторону. Амадор, от глаз которого ничего не укрывалось, заподозрил приязнь служанки к господину и господина к служанке, хотя, вполне вероятно, девицы из долины уже что-то такое нашептали монаху на ушко. Никто из присутствовавших в столовой не предложил места божьему человеку, и он мёрз на сквозняке между дверью и окном, пока господин де Канде, его жена и золовка её, незамужняя девица де Канде, присматривавшая за наследницей лет шестнадцати, не вошли в зал и не расселись по креслам во главе стола, подальше от челяди, как в старые добрые времена. Обычай сей уже не в ходу у нынешних сеньоров, а зря. Сеньор де Канде небрежно велел Амадору сесть за дальним концом стола рядом со слугами, коим он велел монаха всячески притеснять. Насмешники в самом деле, словно палачи на допросе, сдавили гостю ноги, бока и руки, налили ему в кружку белого вина вместо воды, чтобы посмеяться вволю над пьяным. Выпив семь кружек кряду, Амадор ни разу не рыгнул, не крякнул, не фыркнул, не хрюкнул и не взмок, чем до смерти слуг перепугал, ибо и взор его оставался ясным, как стёклышко.
Однако хозяин взглядом велел слугам продолжать, и они, якобы желая угостить монаха, пролили подливку ему на бороду, а после, старательно вытирая её, чуть не повыдёргивали все волосы. Мальчик, разливавший горячее, окропил бедного Амадора, ошпарив ему плешь, а затем пустил тонкую струйку вдоль по всему его хребту. Амадор смиренно стерпел и эту пытку, поелику Дух Святой не покидал его душу так же, как, заметьте, и надежда на то, что, продержавшись, он сумеет положить конец тяжбе. Однако зловредные пакостники разразились таким хохотом, увидев, как окрестил мокрого монаха мальчишка, коему эконом велел попытаться таким образом вывести Амадора из себя, что даже дама де Канде поняла, что на другом конце стола что-то происходит, и взглянула на Амадора. Тот с совершённым смирением утёрся и постарался извлечь всё, что можно, из огромных говяжьих костей, которые бросили в его оловянную миску. Славный монах, всадив нож в страшную кость, схватил её своими волосатыми пальцами и, разломив надвое, высосал тёплый костный мозг, который пришёлся ему по вкусу.
«Да, – подумала дама де Канде, – сам Господь вложил великую силищу в этого монаха».
Она гневно приказала пажам, слугам и прочей челяди отстать от монаха, которому те уже успели насмешки ради подсунуть гнилые яблоки и червивые орехи. Амадор, смекнув, что старая дева и её воспитанница заметили, как он обошёлся с костью, засучил рукава, оголил свои крепкие мышцы, положил орехи на внутреннюю сторону запястья и расколол их одно за другим столь мощными ударами ладони, что они полопались, точно спелая мушмула. Засим он отправил в рот скорлупки вместе с ядрами и разжевал их своими белыми, как у собаки, зубами, в мгновенье ока превратив всё в кашицу, которую глотал, словно медовую воду. Когда перед ним не осталось ничего, кроме яблок, монах, не мешкая, разломил их пальцами, как резаком, и послал вслед за орехами. Можете не сомневаться, дамы притихли, слуги решили, что в теле монаха скрывается сам дьявол, а сеньор де Канде, кабы не жена и не темень ночная, охотно выгнал бы монаха вон. В страхе благоговейном каждый думал про себя, что этому монаху под силу сокрушить весь замок. И вот, пока все словно языки проглотили, господин де Канде решил заточить этого страшного дьявола и велел Перотте проводить его в грязный чулан, где она уже всё приготовила, чтобы ночью ему пришлось не сладко. Все окрестные коты были приглашены к нему на исповедь с помощью кошачьей травки, что сводит их с ума, равно как и свиньи, для которых под лежанкой расставлены были большие тарелки с требухой, дабы помешать хавроньям стать монахами, ибо все они непременно испытают к монашеству отвращение, заслышав, как Амадор поёт им отходную. Если же он начнёт ворочаться на постели, полной колючих конских волосков, то на него выльется холодная вода, в общем его подстерегали тысячи разных пакостей, кои обыкновенно подстраиваются в замках. И вот все улеглись, ожидая ночного веселья и будучи уверенными, что монаху никуда не деться, поелику поместили его в башне, вход в которую стерегли злые собаки. Дабы проверить, на каком языке монах будет беседовать с котами и свиньями, сеньор де Канде возлёг со своей любезной Пероттой, комната которой находилась по соседству с чуланом Амадора. Монах сразу догадался, что ему приуготовили, достал из сумы нож и без труда отворил дверь.