– Соорудите виселицу на бастионе, схватите сеньора Пезаре и, что бы он вам ни сулил, немедля его вздёрните, не дав ни сказать, ни написать ни единого слова. Такова наша высочайшая воля.
Катанео не выразил ни удивления, ни смущения. И пока кавалер Пезаре думал, что его друг Готье вот-вот лишится головы, герцог Катанео схватил его, поднял на бастион, и Пезаре увидел у окна королевских покоев кавалера де Монсоро с королём, королевой и придворными и пришёл к умозаключению, что тот, кто обхаживает королеву, имеет больше шансов во всех начинаниях, чем тот, кто обхаживает короля.
– Дорогой, – промолвила королева, подведя мужа к окну, – вот изменник, который намеревался отобрать у вас самое дорогое, что у вас есть. Я предоставлю доказательства, как только вы пожелаете и найдёте время для того, чтобы их изучить.
Монсоро, видя приготовления к казни, бросился к ногам короля, моля пощадить того, кто был его смертельным врагом, чем короля поразил и взволновал.
– Сир де Монсоро, – с гневом обратилась к французу королева, – как вы осмеливаетесь противиться воле нашей?
– Вы благородный рыцарь, – сказал король, подав руку сиру де Монсоро, – вы и представить себе не можете, насколько отличался от вас венецианец.
Пезаре весьма деликатным образом перетянули то, что находится между головой и плечами, ибо королева доказала королю его измену, вызвав ломбардца, проживавшего в Палермо, который доложил о том, какие огромные суммы скопил Пезаре в генуэзском банке. Все эти накопления были переданы Монсоро.
Сия благородная и прекрасная королева умерла, как это описано в летописях Сицилии, тогда, когда после тяжелейших родов она произвела на свет сына, ставшего столь же великим, сколь несчастливым в своих начинаниях. В согласии с медиками король счёл, что кровотечение супруги его явилось следствием её чересчур целомудренной жизни, и, вменив её смерть себе в вину, покаялся и основал церковь Мадонны, и храм сей доднесь является одним из красивейших в Палермо. Шевалье де Монсоро, сочувствуя королевской скорби, сказал Лёфруа, что, коли король женится на испанке, он должен знать, что ей подобает служить более ревностно, чем кому бы то ни было, ибо одна испанка стоит десяти женщин, и что, коли он, Лёфруа, желал завести жену лишь для приличий, ему следовало выбрать жену на севере Алемании, ибо тамошние женщины холодны. Славный рыцарь вернулся в Турень человеком весьма состоятельным и прожил долгую жизнь, никому не рассказывая о своём пребывании в королевстве Сицилийском. Позднее он вернулся в Палермо, дабы помочь сыну короля в его походе на Неаполь, и навсегда оставил Италию, когда оный принц был убит, как свидетельствуют о том летописи.
Помимо главного вывода этой истории, который сформулирован в заглавии её, а именно, что фортуна (равно как и судьба, и участь, и доля, и удача) всегда женского рода и всегда выступает на стороне женщин, из рассказа сего следует, что мужчины обязаны служить женщинам по многим и разным причинам, а также что молчание – это девять десятых мудрости. Тем не менее монах, поведавший историю эту, склонялся к тому, что из неё следует сделать другое столь же поучительное умозаключение: интерес, на коем зиждется дружба, её же разрушает. Вам самим надлежит выбрать из этих версий ту, что согласуется с вашим миропониманием и сиюминутными надобностями.
Об одном бедняке по прозвищу Дед-Ищи-Ветра-в-Поле
Перевод Е. В. Трынкиной
Старый летописец, предоставивший пеньку для плетения сего рассказа{148}, уверял, что жил в то время, когда эта история произошла в городе Руане, и сохранил в памяти своей, дабы передать потомкам.
В окрестностях сего прекрасного города, где сидел тогда герцог Ричард{149}, бродяжничал и христарадничал один добрый человек по имени Трибало, а по прозвищу Дед-Ищи-Ветра-в-Поле. Прозвали его так не за то, что он был сухим и невесомым, точно увядший листок, а потому, что он вечно бродил по путям и дорогам, горам и долам, спал под открытым небом, одевался в рубище да чужие обноски. Невзирая ни на что, в герцогстве его любили и привыкли к нему до того, что, коли целый месяц никто не видал его протянутой руки, люди спрашивали: «А где же Дед?» и слышали в ответ: «Да где? Ищи ветра в поле».
Отцом этого попрошайки был Трибало, который всю свою жизнь отличался таким трудолюбием, хозяйственностью и осмотрительностью, что сыну своему оставил состояние немалое. Однако юнец очень скоро пустил всё наследство по ветру, поелику был полной противоположностью папаши своего, который, возвращаясь вечером с поля, подбирал всё, что плохо лежит, и тащил в дом, говоря со знанием дела, что домой нельзя приходить с пустыми руками. Тем самым зимой он топил печь за счёт нерадивых да забывчивых, и правильно делал. Все в округе признавали, что Трибало дал им хороший урок, ибо уже за год до его смерти никто не бросал дров на дороге и даже самые рассеянные научились внимательности да рачительности. Сын доброго примера с отца не взял и промотал всё до нитки. Отец его знал, что так и будет, ибо сын с малолетства его не слушался. Когда Трибало посылал его стеречь поле и отгонять воровавших горох, бобы и пшеницу птиц и, главное, наглых и озорных соек, малец наблюдал за ними и ими любовался. Очень ему нравилось, как ловко и красиво они садятся, взлетают с добычей в клюве и возвращаются, высматривая одним глазом силки и растянутые сети, и неслух хохотал до слёз, видя, с какой лёгкостью птицы обходят все ловушки. Папаша Трибало серчал и бесился, то и дело обнаруживая убыль зерна. Но как он ни драл сына за уши, когда заставал его валяющимся на травке, ничего не помогало: сын по-прежнему восхищался птицами и по-прежнему наблюдал за дроздами, воробьями и прочими ушлыми побирушками. И однажды отец сказал, что ему стоит у птиц поучиться, ибо, если он и дальше будет себя так вести, в старости ему придётся точно так же попрошайничать и точно так же его будут отовсюду гнать и преследовать. Отец как в воду глядел, ибо сын, как уже было сказано, скоренько порастратил всё, что родитель его годами копил: с людьми он обходился, точно с воробьями, каждому позволял запускать руку в свой карман, лишь восхищаясь тем, сколь ладно да проворно его обчищают. И когда в его карманах ветер засвистел, Трибало-младший ничуть не опечалился, говоря, что ни за какие земные блага не продаст свою душу, а лучше станет ума набираться в птичьей школе.
Погулявши и позабавившись, обнаружил он, что осталось у него всего ничего: кружка, купленная на ярмарке Ланди, да три игральные кости, то есть всё, что нужно, чтобы пить и играть. Так что побрёл он налегке – не то что богачи, кои не умеют ходить пешком и повсюду таскают за собой возы, гружённые коврами и посудой, да в придачу толпу слуг. Трибало захотел прибиться к старым своим приятелям, но не тут-то было: всех их словно ветром сдуло, и посему он и сам решил больше ни с кем не водиться и никого не признавать. Однако голод не тётка, и, поразмыслив, понял он, что ему нужно такое занятие, чтобы, ничего не делая, ни в чём недостатка не испытывать. Тут вспомнились ему беспечные дрозды да воробьи, и он избрал для себя ремесло попрошайки. С первого же дня добрые люди стали подавать ему милостыню, и довольный Трибало нашёл ремесло нищего весьма приятным, надёжным и безопасным. И везде он чувствовал себя как дома, сердце его ликовало, и в положении своём он находил больше утешения, чем люди богатые в своём богатстве. Он смотрел, как крестьяне сеют, сажают, косят и жнут, и думал, что работают они и на него тоже. Тот, кто откармливал поросёнка, и не подозревал, что кусочек свинины перепадёт Трибало. Пекарь знать не знал, что печёт хлеб для Трибало. Но он ничего не брал силой, напротив, люди, подавая ему, говорили ласковые слова:
– На, Дед-Ищи-Ветра-в-Поле, подкрепись. Всё хорошо? А вот ещё – кошка надкусила да бросила – возьми, доешь.
Дед-Ищи-Ветра-в-Поле был тут как тут на всех свадьбах, крестинах и даже похоронах, ибо он шёл туда, где веселились и угощали. Он свято соблюдал устав и каноны своего ремесла и палец о палец не ударял, ибо, будь он способен хоть к самой немудрёной работе, никто бы ему не подал и ломаного гроша. Заморив червячка, сей мудрый человек располагался на краю канавы или у церковной стены и размышлял о делах государственных; в общем, он относился к жизни, как его милые учителя: воробьи, дрозды да сойки, и, попрошайничая, много думал, и пусть одевался беднее бедного, зато мыслями был богат. Его размышления весьма забавляли добрых людей: подавая деду милостыню, они в качестве благодарности пожинали плоды его размышлений. Послушать его, так туфли доводят богатых до подагры, тогда как он, босый, может похвастать лёгкой походкой, ибо его башмаки мозолей не натирают. От короны происходит боль головная, а у него голова никогда не болит, поелику не теснят её ни заботы, ни шапки. Перстни с камнями драгоценными мешают обращению крови. И хотя, согласно законам христарадничества, покрыл он тело своё язвами да ранами, поверьте, здоров он был, точно новорождённый младенец. Старик развлекался, играя с другими нищими в те кости, что он сохранил, дабы не забывать, как по молодости растратил все свои денежки, и до конца дней своих оставаться неимущим. Вопреки желаниям его, он, подобно всей нищей братии, получал немалые подаяния, и как-то на Пасху другой побирушка попросил у него взаймы из собранного за день, но Дед-Ищи-Ветра-в-Поле не дал ему и десять экю. И тем же вечером с радостью спустил четырнадцать во славу щедрых людей, поелику по канонам бродяг да попрошаек полагается выказывать признательность доброохотно дающим. И хотя он старательно избавлялся от всего, к чему стремятся те, кто, алкая благ земных, стяжают зло, старик, не имея за душой ни гроша, чувствовал себя счастливее, чем когда в его карманах звенели отцовские деньги. Что касается дворянства, то он всегда почитал себя особой более чем знатной, ибо поступал сугубо по прихоти своей и, лёжа на боку, жил не хуже любого барона и с места не сдвинулся бы даже ради тридцати монет. Он не тяготился мыслью о завтрашнем дне, подобно иным прочим, и жил-поживал в своё удовольствие, как многие мудрецы древности, если верить словам мессира Платона, коего мы уже поминали в сих писаниях. Так Дед-Ищи-Ветра-в-Поле прожил до восьмидесяти двух лет, и за все эти годы дня не было, чтобы он страдал от голода или жажды. При этом лицо его сохранило свежесть и невообразимо чистый цвет. Старик полагал, что пойди он по иному пути, то давно здоровье своё растерял бы, а сам покоился бы в сырой земле. Возможно, в этом он был прав.