В это время понемножку
Корешок его растет;
А как вырос, я уж знаю,
Как мне лучше поступить:
Ляжки шире раздвигаю,
Чтоб поглубже запустить…
Через час-другой, проснувшись,
Посмотрю — мой Виктор спит.
Корешок его согнувшись
Обессилевший лежит.
Я его поглажу нежно,
Стану дергать и щипать,
Он от этого мятежно
Поднимается опять.
Милый Виктор мой проснется,
Поцелует между ног;
Глубоко в меня забьется
Его чудный корешок.
На заре, когда так спится,
Виктор спать мне не дает,
Мне приходится томиться,
Пока солнышко взойдет.
Ах, как это симпатично!
В это время корешок
Поднимается отлично
И становится, как рог.
Я спросонок задыхаюсь
И сперва начну роптать,
А потом, как разыграюсь,
Стану мужу помогать:
И руками и ногами
Вкруг него я обовьюсь,
С грудью грудь, уста с устами,
То прижмусь, то отожмусь.
И, сгорая от томленья
С милым Виктором моим,
Раза три от наслажденья
Замираю я под ним.
Иногда и днем случится:
Виктор двери на крючок,
На диван со мной ложится
И вставляет корешок.
А вчера, представь, сестрица,
Говорит мне мой супруг:.
«Ты читать ведь мастерица,
Почитай-ка мне, мой друг».
Затворившись в кабинете,
Мы уселись на диван.
Прочитала я в газете
О восстании славян
И о том, какие муки
Им приходится принять,
Когда их башибузуки
На кол думают сажать.
«Это, верно, очень больно?»
Мне на ум пришло спросить.
Рассмеялся муж невольно
И задумал пошутить.
«Надувает нас газета, —
Отвечает мне супруг. —
Что совсем не больно это,
Докажу тебе, мой друг.
Я не турок и, покаюсь,
Дружбы с ними не веду,
Но на кол, я уж ручаюсь,
И тебя я посажу».
Обхватил меня руками
И на стул пересадил,
Вздернул платье и рукою
Под сиденье подхватил,
Приподнял меня, поправил
Себе что-то, а потом
Поднял платье и заставил
На колени сесть верхом.
Я присела, и случилось,
Что все вышло по его:
На колу я очутилась
У супруга своего.
Это было так занятно,
Что нет сил пересказать.
Ах, как было мне приятно
На нем прыгать и скакать.
Сам же Виктор, усмехаясь
Своей шутке, весь дрожал
И с коленей, наслаждаясь,
Меня долго не снимал.
«Подожди, мой друг Аннета,
Спать пора нам не пришла,
Порезвимся до рассвета,
Милая моя душа!
Не уйдет от нас подушка,
И успеем мы поспать,
А теперь не худо, душка,
Нам в лошадки поиграть».
«Как в лошадки? Вот прекрасно!
Мы не дети»,—я в ответ.
Тут меня он обнял страстно
И промолвил: «Верно, нет,
Мы не дети, моя милка.
Но представь же наконец.
Будешь ты моя кобылка,
Я же буду жеребец».
Покатилась я со смеху,
Он мне шепчет: «Согласись,
А руками для успеху
О кроватку обопрись…»
Я нагнулась. Он руками
Меня крепко обхватил
И мне тут же меж ногами
Корешок свой засадил.
Вновь в блаженстве я купалась
С ним в позиция такой,
Все плотнее прижималась,
Позабывши про покой.
Я большое испытала
Удовольствие опять,
Всю подушку искусала
И упала на кровать.
Здесь письмо свое кончаю,
Тебе счастья я желаю,
Выйти замуж и тогда
Быть довольною всегда.
ОТЕЦ ПАИСИЙ
В престольный град, в Синод священный
От паствы из села смиренной
Старухи жалобу прислали
И в ней о том они писали:
«Наш поп Паисий, мы не рады,
Все время святость нарушает —
Когда к нему приходят бабы,
Он их елдою утешает.
К примеру, девка, или блядь,
Или солдатка, иль вдовица
Придет к нему исповедать,
То с ней такое приключится:
Он крест святой кладет пониже
И заставляет целовать,
А сам подходит сзади ближе
И начинает их ебать.
Тем самым святость нарушает
И нас от веры отлучает,
И нам-де нет святой услады,
Уж мы ходить туда не рады».
Заволновался весь Синод.
Сам патриарх, воздевши длани,
Вскричал: «Судить, созвать народ!
Средь нас не место этой дряни!»
Суд скорый тут же состоялся,
Народ честной туда собрался…
И не одной вдове, девице
С утра давали тут водицы.
Решили дружно всем Синодом
И огласили пред народом:
«Отцу за неуемный блуд
Усечь ебливый длинный уд.
Но, милосердие блюдя,
Оставить в целости мудя,
Для испускания мочи
Оставить хуя пол свечи.
Казнь ту назавтра совершить,
При сем молитву сотворить»
А чтоб Паисий не сбежал,
За ним сам ктитор наблюдал
Старух ругают: «Вот паскуды!
У вас засохли все посуды,
Давно пора вам умирать,
А вы — беднягу убивать».
Всю ночь не спали на селе
Паисий, ктитор — на челе
Морщинок ряд его алел —
Он друга своего жалел.
Однако плаху изготовил,
Секиру остро наточил
И, честно семь вершков отмеря,
Позвал для казни ката-зверя.
И вот Паисий перед плахой
С поднятой до лица рубахой,
А уд, не ведая беды,
Восстал, увидев баб ряды.
Сверкнув, секира опустилась…
С елдой же вот что приключилось.
Она от страха вся осела —
Секира мимо пролетела.
Но поп Паисий испугался
И от удара топора
Он с места лобного сорвался,
Бежать пустился со двора.
Три дня его искали всюду.
Через три дня нашли в лесу,
Где он на пне сидел и уду
Псалмы святые пел в бреду.
Год целый поп в смущеньи был,
Каких молебнов ни служил,
Но в исповеди час не смог
Засунуть корешок меж ног.
Его все грешницы жалели
И помогали, как умели,
Заправить снова так и сяк
Его ослабнувший елдак.
Жизнь сократила эта плаха
Отцу Паисию. Зачах.
Хотя и прежнего размаха
Достиг он в этаких делах.
Теперь как прежде он блудил
И не одну уж насадил.,.
Но все ж и для него, чтецы,
Пришла пора отдать концы.
На печку слег к концу от мира,
В углу повесил образок.
И так прием вел пастве милой,
Пока черт в ад не уволок.
Он умер смертию смешною:
Упершись хуем в потолок
И костенеющей рукою
Держа пизду за хохолок.
Табак проклятый не курите,
Не пейте, братие, вина,
А только девушек ебите —
Святыми будете, как я.
ОРЛОВ И ЕКАТЕРИНА
В блестящий век Екатерины
На все парады и балы
Слетались пышно и картинно
Екатеринины орлы.
И хоть интрижек и историй
Орлы плели густую сеть,
Из всех орлов — Орлов Григорий
Лишь мог значение иметь.
Оставим о рейтузах сказки,
Мол, будто хуй в них выпирал.
Я расскажу вам без при краски,
Как Гриша милости сыскал.
Увидев как-то на параде
Орлова Гришу в первый раз,
Екатерина сердцем бляди
Пришла в мучительный экстаз.
Еще бы, Гриша рослый, крупный…
И жемчуга его зубов,
И пламя взоров неотступно
Напоминают про любовь.
Вот вам причина, по которой,
Его увидев раз иль два,
Екатерина к мысли скорой
С ним о сближении пришла.
Изрядно вечером напившись
С друзьями в шумном кабаке,
Храпел Григорий, развалившись,
Полураздетый, в парике.
Но растолкал его успешно
К нему прибывший вестовой:
— Мон шер, простите, вам депеша
От государыни самой.
— Депеша? Мне? — вскочил Григорий,
Пакет вскрывает вгорячах.
По строчкам взгляд летает скорый,
И ужас вдруг застыл в очах.
— Пропал, пропал… Теперь уж знаю,
Погибло все… О мой Творец!
Меня немедля вызывают
К императрице во дворец.
Вчера дебош я с мордобоем,
Насколько помнится, создал,
И выручили меня с боем
Все те же несколько солдат.
Теперь зовут меня к ответу
Конец карьере! Я погиб!
Иван, закладывай карету!
Парик мне пудрою посыпь!..
А вот, друзья, что дальше было:
Подъехал Гриша ко дворцу,
Идет по лестнице уныло,
Готовый к страшному концу.
Поднявшись, стражу встретил он.
Начальник стражи: — Ваш пароль?
— Кувшин! — Он был предупрежден
— За мною следовать изволь.
«Зачем ведут меня — не знаю,
И вызван на какой предмет?
О Боже! Я изнемогаю…
Придется, знать, держать ответ»
И вдруг портьера распахнулась,
И он Ее увидел вдруг.
Она Орлову улыбнулась:
— Орлов? Ну здравствуйте, мой друг!