как у нее забрали мужа и дочь, она свихнулась, превратилась из провинциальной мамочки в одержимую местью фурию. В Блэкли была тьма, которую они прятали от мира и, возможно, даже от себя. Мистер Блэкли избил беременную девочку, которой сделал ребенка, а его жена нанимала киллера для убийства семнадцатилетки. Едва ли они походили на семью из ситкома, которой хотели казаться. Я содрала с них лак, слой за слоем, обнажив гнилое дерево.
— Слов нет, — вздохнула Эми. — Он ведь был нашим другом. И вдруг поворот как в фильме про гангстеров.
— Блин, неужели его действительно убили?
— Вполне возможно. Кошмар какой-то. Я много думала о Брайане. Он уже потерял любовь всей своей жизни, а теперь еще и лучшего друга.
Ее тщеславие поражало.
— Ты говорила с ним?
— Нет. Это будет выглядеть странно.
— Боишься, что это не понравится Эштону?
— Я не об этом.
— Ну, я не думаю, что он будет против, учитывая обстоятельства.
На линии повисло молчание.
— Думаешь, стоит? — спросила она.
— Ага. — Я хотела всколыхнуть в ней сомнения, на появление которых надеялась, когда толкала Эми в объятия Эштона. — Это будет невероятно мило с твоей стороны. Все узнают.
Подкармливать ее нарциссизм — значило ей управлять.
— Ты права. Это будет сильно — осмелиться утешить бывшего в трудную минуту.
Я почувствовала, что она смотрится в зеркало.
— Конечно. Ты замечательная, Эми.
Я оставила дверь открытой, и Дакота вошла в дом уже в пижаме с большой сумкой на плече.
— Как жизнь, сестра? — спросила она, заходя на кухню.
Мы с Эми и Бриттани пили вино с легкой закуской. Пижамная вечеринка могла бы показаться детской, но пижамная вечеринка со спиртным и без родителей — это совсем другое дело. Эми была в пижаме, а Бриттани в спортивных шортиках и зеленом топике, который подчеркивал ее ярко-рыжие крашеные волосы.
Я налила Дакоте вина. На мне была шелковая пижама, и взгляд Дакоты скользнул по моей фигуре. Она немного покраснела, когда я застала ее за этим.
— Нехилые новости, — сказала Дакота.
Эми, жадная до сплетен, повернулась к ней:
— Что такое?
Дакота покопалась в сумке и вытащила что-то свернутое в чистом пакете.
Бриттани ухмыльнулась:
— Свежая газета?
— Ага. Отец их еще выписывает. Местная.
— Я даже не знала, что их еще выпускают.
Дакота вытащила ее из пакета, расправила и повернула к нам, чтобы мы могли прочесть заголовок.
— Срань господня! — воскликнула Эми.
Я открыла рот, чтобы не улыбнуться.
Заголовок тянулся поверх фотографии рощицы, огороженной полицейской лентой, за которой мужчины в защитных костюмах стояли над маленькой горкой земли. Немецкая овчарка в жилете К-9 замерла на краю ямы.
«Человеческие останки нашли у дома женщины, обвиняемой в убийстве подростка».
Кончики пальцев на ногах защипало, и я скрючила их, чтобы унять дрожь. Пол и земля уплыли из-под ног, и я снова взлетала, купалась в крови. Ощущала ее запах и вкус, но не могла увидеть. Забывшись, я застонала.
— Да уж, — сказала Дакота. — Кажется, наш город превратился в «Игру престолов».
Эми взяла газету в руки и всмотрелась в нее, словно думала, что заголовок может быть шуткой.
— Так и есть, — подтвердила она. — Дерек действительно мертв.
Я удивилась печали в ее глазах, пока не поняла, что все напоказ. Святая Эми — золотое сердце с дерьмом внутри.
— Он был таким крутым, — сказала Бриттани, обхватив себя руками.
— Он был одним из нас, — произнесла Эми.
И вот Дерек Шехтер снова стал популярен. Это было потрясающе. Люди будут поливать тебя грязью, пока не сломаешься и не упадешь на колени, но стоит тебе умереть, и они снова твои лучшие друзья. Они питались кровью, как пиявки, примазываясь к твоей трагедии.
— Он этого не заслужил, — сказала я.
Но это была неправда. Они все это заслужили.
Я налила себе еще вина, безмолвно празднуя. За исключением монстра, пухнущего в моем животе, год был потрясающим, а ведь только перевалил за середину. Все шло по-моему: даже если случались ошибки, я обращала ситуацию в свою пользу, полагаясь на ум, безжалостность и удачу.
— За Дерека, — сказала Дакота, поднимая бокал.
Мы чокнулись и выпили в его честь.
«За Дерека, — подумала я, — оказавшегося после смерти полезней, чем при жизни».
Эми опустила бокал:
— Думаете, занятия снова отменят? Если да, нужно куда-нибудь прокатиться.
Они не только повесили на Симону убийство Дерека, но и обвинили ее в смерти мужа. Это было в газетах. Во всех книгах по криминалистике, которые я читала, говорилось, что чаще убивают близкие, чем незнакомцы. Газеты не называли причину, по которой Симона попала под подозрение. Думаю, детективы поверили, что она оказалась убийцей Дерека или наняла киллеров, и предположили, что она причастна и к убийству мужа. В ночь его смерти с ней была Кейтлин, но ведь она это не подтвердит. Симона могла говорить о своей невиновности до посинения. С ее перепиской в Сети, никто бы ей не поверил. У нее был мотив для убийства Дерека, и можно назвать сотни причин, по которым жена захочет избавиться от мужа. Может, она обнаружила, что мистер Блэкли ей изменял, или хотела получить страховку, или он просил у нее развода, тогда как она была против, а может, ее просто тошнило от звуков футбольных матчей, доносящихся из гостиной. Симона серьезно вляпалась, и этот кошмар должен был окончательно свести ее с ума. Я бы не радовалась сильней, убив ее своими руками.
Ну, если только чуть-чуть.
У меня кончилось мясо Дерека.
28
Теплый летний ветерок овевал мое тело, когда я взлетела в воздух и, сделав сальто, вернулась в руки Саммер Скотт и Мэнди Кларк, моих баз[19], и еще одной чирлидерши, Конни, заднего споттера[20]. Школа снова открылась после траура по Дереку, но через две недели занятия кончатся. Только не наши тренировки. Мы должны оставаться в прекрасной форме. Наш тренер, миссис Моррелл, дунула в свисток, чтобы вызвать следующую группу. Девчонкам предстояло сделать сплит-лифт[21]. Ветер растрепал наши косички и хвостики. Грязно-белые волосы миссис Моррелл — вышедшие из моды перышки — вставали волной, когда она щурилась на солнце.
Мы с Мэнди взяли энергетики с трибун и уселись. Облегченно вздохнули, когда холодный металл прикоснулся к бедрам.
— В следующем году перейдем на шестой уровень, — мечтательно сверкая глазами, сказала она. Открытка, а не девочка. — Будем старшими в группе.
— От лагеря чирлидерш до Международного молодежного турнира долгий путь.
— Это точно. Я думаю снова записаться в лагерь. Хочу быть готовой к следующему году — к Национальному чемпионату и так далее.
— Да пожалуй, ты права. Миссис Моррелл уже запланировала тренировки в парке. Я просто не хочу все лето заниматься одним чирлидингом.
И ты беременна.
— У тебя другие планы? — спросила Мэнди.
— Я точно что-нибудь придумаю.
В другое время я бы запланировала курсы или еще что-нибудь, но весна выдалась, мягко говоря, беспокойной. Нужно было столько всего сделать — претворить в жизнь черные, мерзкие мысли, которые делали меня живой. Я чувствовала, как они таятся на краю каждого рассвета, вползают в мою жизнь, словно тараканы. Они наполняли мою голову красным шумом, топили мои сны в крови и дарили кошмары, где искаженные версии моих родителей пытали на горящих игровых площадках. Тела, раздутые слоновьей болезнью, пузырились ожогами и источали гной, мать в петле свисала с качелей, отец был распят на шведской стенке. И всем правил голод, ужасный и ненасытный. Он пожирал меня изнутри, словно рак.
Мэнди подняла плечи:
— Год выдался просто безумный, да?
Я подскочила на постели от боли.
Она пронзила меня как раскаленная кочерга, разворошила внутренности, опалила от пищевода до ануса. Матку свело судорогой, и я закашлялась и перекатилась набок на случай, если меня вырвет. Я вся вспотела и тряслась, как в лихорадке. Из вагины толчками вырывался воздух. Кровь пульсировала в ушах. Даже зубы болели.
Траходемон орал внутри, нас обоих ломало.
Я кое-как села и попыталась слезть с кровати, но пуля агонии настигла меня, и я рухнула на пол.
Как хорошо, что отца нет дома!
Я начала подниматься, но в животе забурлило, и судорога отправила меня на пол. Я поползла к ванной на четвереньках, надеясь, что успею прежде, чем что-нибудь вывалится из одной из моих дырок. Оказавшись внутри, я выбралась из одежды и залезла в ванну. Включила горячий душ. Сидела под ним и хныкала. Мне стало легче, но живот еще болел, и эта боль угрожала обернуться новой, более страшной.
Ты должна накормить его.
Я постаралась умаслить его сырыми стейками и яйцами, но это была лишь затычка для дамбы, продолжавшей трескаться.
— Мне нужно время, — сказала я траходемону.
Мои кишки словно взорвались. Я содрогнулась всем телом, сбила шампунь и гель для тела с полочки.
Ты должна накормить его.
Должна накормить его немедленно.
Я вгрызлась в кутикулы, отрывая маленькие кусочки плоти и глотая их. Боль стала ослабевать, но я знала: этого мало. Очень мало. Подушечки больших пальцев на ногах загрубели от чирлидинга, так что я вцепилась в них, отрывая полоски жесткой, сухой кожи. Они были больше кутикул, и жевала я дольше. Подождала, пока закуска уляжется в животе — в животе траходемона, — и откинулась назад, надеясь, что она его сдержит. Но боль вздулась снова, как газовый пузырь. Нарастала постепенно и неотвратимо. Я начала биться, пытаясь ее унять, разбрызгивая воду, в то время как мои крики отражались от стенок ванны. Когда боль достигла ослепительного крещендо, внутри меня что-то сломалось и я в панике схватила женский станок с края ванны. Поддела пластиковую оболочку ногтями, разломала ее и вытащила лезвие.