помнишь, где всё началось. Это как первый раз трахаться!»
После концерта мы сидели в отеле, и Лесли раскатал дорожку: «Хочешь немного?»
Сначала я ответил:
– Эй, черт возьми, чувак, ни за что.
Но он всё повторял:
– Да ладно, немножко, всё будет ништяк.
На самом деле ему не пришлось долго меня уговаривать. И вот, шмыг-шмыг, а-а-а.
Я влюбился в ту же секунду. Так было с каждым попробованным мной наркотиком: в первый раз я понимал, что хочу испытывать то же самое всю оставшуюся жизнь. Но так не получается. Можно пробовать сколько угодно раз, но, поверьте, того самого первого кайфа уже не достичь никогда.
После этого мир стал довольно размытым.
Каждый день я курил травку, бухал, несколько раз нюхал кокс, гонял на «спидах», барбитуратах, сиропе от кашля или кислоте. Я почти никогда не знал, какой сейчас день. Но однажды мы снова вернулись в «Island Studios» в Ноттинг-Хилле, чтобы записать свой третий альбом «Master of Reality», и снова под руководством Роджера Бейна.
Я не многое об этом помню, кроме того, что Тони перестроил себе гитару, чтобы на ней было легче играть, Гизер написал песню «Sweet Leaf» о траве, которую мы курили, а «Children of the Grave» – самая крутая песня, которую мы когда-либо записывали. Как обычно, критики смешали ее с дерьмом, зато один из них назвал нас «оркестром с «Титаника» накануне Армагеддона», и мне такое сравнение пришлось по душе. И, видимо, музыкальная пресса плевать хотела на мнение покупателей пластинок, потому что альбом «Master of Reality» стал очередным хитом-монстром и вышел на пятое место в чартах Британии и на восьмое в Америке.
Но мы так и не успели насладиться успехом. А я, к сожалению, не успел в полной мере насладиться прелестями семейной жизни. На самом деле, я понял, что жениться по молодому делу – не лучшая идея. Всякий раз, когда я оказывался дома, то испытывал такое безумное беспокойное чувство, будто теряю рассудок. Единственное, что я мог сделать, чтобы справиться с этим, – бухать изо всех сил.
Жить дома было трудно еще потому, что сын Тельмы жил с нами. Его звали Эллиот, и ему было четыре или пять лет. Вообще-то я его усыновил. Он был хорошим парнем, но почему-то мы никогда не ладили. Знаете, некоторые люди просто не могут найти с детьми общий язык. Так и я с Эллиотом. Всё время, пока был дома, я либо кричал на него, либо отвешивал оплеухи. Хотя он и не всегда давал для этого повод. Я жалею, что не обращался с парнем получше, потому что еще до моего появления ему пришлось нелегко: отец свалил, и Эллиот никогда его не видел. Когда он стал постарше, то рассказал мне, что как-то видел отца в пабе, но не смог себя заставить с ним поговорить. И это очень печально, правда.
Да, я едва ли мог стать хорошей заменой. И вероятно, меня не оправдывает то, что я чрезмерно пил, и из-за этого у меня постоянно менялось настроение, а мое эго постоянно выходило из-под контроля. По правде говоря, я был ужасным отчимом.
И если бы я любил Тельму, то не обращался бы с ней так, как обращался. Если я о чем-то в жизни и жалею, то об этом в том числе. Много лет я жил как женатый холостяк, тайком трахал других девчонок и так надирался в пабе, что засыпал прямо в машине на улице. Я превратил жизнь этой женщины в ад. Мне не стоило жениться на ней. Тельма этого не заслужила: она не была плохим человеком и не была плохой женой. Зато я был полным упырем.
Ровно через девять месяцев после того, как мы поженились, Тельма забеременела. В то время мы еще так и не видели денег ни с продаж пластинок, ни с гастролей, но мы знали, что у группы дела идут хорошо, и думали, что скоро Патрик Мехен вышлет нам чек с гонораром, на который можно купить Букингемский дворец. В то же время договоренность была в силе: если я что-то захочу, то просто звоню по телефону. Вот тут-то Тельма и предложила начать искать дом. Мы же не можем жить в маленькой квартирке с кричащим младенцем, так почему бы не переехать в нормальный дом? В конце концов, мы можем себе это позволить.
Я был только за.
«Давай переедем за город», – сказал я, представляя себя в твидовом костюме и зеленых резиновых сапогах, на «Рендж Ровере» и с дробовиком.
Следующие несколько месяцев, как только я возвращался домой с гастролей на несколько дней, мы садились в новенький зеленый «Триумф Геральд» с откидным верхом – я купил его Тельме, потому что сам не умел водить, – и ездили смотреть дома за городом. Наконец мы нашли тот, который понравился нам обоим: коттедж Булраш в Рантоне в Стаффордшире. За этот дом просили двадцать штук с лишним, но цена показалась достаточно разумной. Там было четыре спальни, сауна, помещение для маленькой студии и, что лучше всего – там был большой участок земли. Но мы продолжали смотреть дома, просто на всякий случай. Пока в один прекрасный день, когда мы были в чайной в Ившеме в Вустере, не решили, что посмотрели достаточно: остановимся на Булраше. Мне казалось, что я наконец-то стал взрослым. Как только мы начали предвкушать свою новую жизнь за городом, Тельма вдруг сказала: «Ч-ч-ч! Слышишь?»
– Что, – спросил я.
– Что-то капает.
– Что кап… – И тут я тоже это услышал.
Кап, кап, кап.
Я посмотрел вниз и увидел у Тельмы под стулом большую лужу. Что-то капало у нее из-под платья. Одна из дам, сидящих в чайной, начала причитать о том, что на полу грязно.
– О Боже мой, – сказала Тельма. – У меня воды отошли…
– Что это значит? – спросил я. – Ты описалась?
– Нет, Джон, у меня воды отошли.
– Ну и че?
– Я рожаю!
Я так подскочил, что из-под меня выпал стул. Потом всё тело сковал ужас. Я не мог думать. Сердце стучало, как барабан. Первое, что пришло мне в голову: я недостаточно пьян. Бутылка коньяка, которая была в машине, уже кончилась. Я думал, что Тельма будет рожать в больнице. Не знал, что это может взять и произойти – посреди гребаной чайной!
– Здесь есть врач? – крикнул я, отчаянно оглядывая зал. – Нам нужен врач. Помогите! Нам нужен врач!
– Джон, – шикнула на меня Тельма. – Тебе нужно просто отвезти меня в больницу. Нам не нужен врач.
– Нам нужен врач!
– Нет, не нужен.
– Нет, нужен, – ныл я. – Мне плохо.
– Джон, – сказала Тельма, – тебе нужно отвезти меня в больницу. Сейчас же.
– У меня нет водительских прав.
– С каких это пор тебе есть дело до закона?
– Я пьян…
– Ты пьян с 1967 года! Давай, Джон. Быстрей.
Я встал, оплатил счет и отвел Тельму на улицу в «Геральд». У моих родителей никогда не было машины, а я считал, что никогда не смогу себе ее купить, так что управлением транспорного средства даже не интересовался. Я знал только основы: например, как настроить радио и опустить стекло.
Но передачи? Тормоз? Сцепление? Не-а.
Машина минут двадцать дергалась вперед-назад, как обдолбанный кенгуру, прежде чем я смог сдвинуть ее с места. Не в ту сторону. Наконец я нашел первую передачу.
– Джон, надо нажать ногой на педаль, – простонала Тельма в перерыве между схватками.
– У меня нога дрожит, – ответил я ей. – Я не попадаю на педаль.
Руки у меня тоже тряслись. Я боялся, что наш ребенок выскочит из Тельмы и попадет на приборную панель, а оттуда его может сдуть, потому что верх опущен. Я представлял себе заголовок: «МАЛЫШ РОКЕРА ПОГИБАЕТ В ИДИОТСКОЙ АВАРИИ НА ТРАССЕ».
– Серьезно, Джон. А-а-а-а-а! Быстрее. А-а-а-а-а! У меня схватки!
– Машина не едет быстрее!
– Ты едешь со скоростью пятнадцать километров в час.
Примерно через тысячу лет мы приехали в больницу Квин Элизабет в Эджбастоне. Оставалось только остановить машину. Но каждый раз, когда я нажимал на среднюю педаль, она просто дергалась вверх и вниз и издавала жуткий скрежет. Каким-то чудом я не врезался в карету «Скорой помощи», но всё-таки смог остановить машину и помочь Тельме вылезти – а это было не так просто, потому что кричала она без продыху. С каким же облегчением я проводил ее в родильное отделение!
Через несколько часов, в 23.20, родилась маленькая Джессика Осборн. Вот так я впервые стал отцом. Это было 20 января 1972 года. На дворе стоял холодный, ясный зимний вечер. В окно больницы была видна гроздь созвездий по всему небу.
– Какое второе имя мы ей дадим? – спросила Тельма, прижимая Джессику к груди.
– Старшайн[18], – ответил я.
5. Как я убил пастора (в Доме ужасов)
К лету 1972 года – через полгода после рождения Джесс – мы вернулись в Америку. На этот раз записывать новый альбом, который решили назвать «Snowblind» в честь нашей новой любви – кокаина. К этому времени я вбивал по ноздре столько порошка, что приходилось выкуривать не меньше пакета травы в день, дабы избежать разрыва сердца.
Мы остановились в доме номер 773 на Страделла-роуд в Бель-Эйре, арендованном особняке 1930-х годов со свитой горничных и садовников. Дом принадлежал семье Дюпон, в нем было шесть спален, семь ванных комнат, кинотеатр (в котором мы писали песни и репетировали), а позади дома находился стоявший на сваях бассейн, из которого открывался вид на леса и горы. За все время мы ни разу не выходили из дома. Выпивку, наркотики, еду, девчонок— всё доставляли прямо туда. В хороший день в каждой комнате было по миске белого порошка и по ящику бухла, а всюду тусовались какие-то приблудные рокеры и девушки в бикини – в спальнях, на диванах, на улице на шезлонгах – и все угашенные, как и мы.
Осмыслить количество кокса, принятое в этом доме, практически невозможно. Мы обнаружили, что под порошком каждая мысль, каждое слово, каждое предложение становилось самым сказочным и удачным в твоей жизни. В какой-то момент мы принимали столько этой дряни, что пришлось доставлять ее два раза в день. Не спрашивайте меня, кто всё это доставал. Единственное, что я помню – какой-то мутный парень, с которым мы говорили по телефону. Мутный не в прямом смысле слова: у него была идеальная стрижка и акцент человека, учившегося в университете Лиги плюща, белые рубашки и элегантные брюки.