Однажды я спросил этого парня: «Чем ты, черт возьми, вообще занимаешься, мужик?»
Он засмеялся и нервно поправил свои модные солнечные очки.
На самом деле, мне было всё равно, пока у нас был кокс.
Мое любимое занятие под кайфом – всю ночь не спать и смотреть американское телевидение. В то время единственное, что показывали после нормальных передач, которые кончались в полночь, – это передача о продаже подержанных машин на Лонг-Бич, которую вел парень по имени Кэл Уортингтон. Его главная фишка состояла в том, что он всегда появлялся в эфире со своим псом Спотом, но пес не всегда был псом. Это был аллигатор на поводке или еще какая-нибудь безумная херня. Кэл постоянно говорил: «Если я не найду вам сделку получше, то отвечу за это!» – и дальше он вытворял всякие трюки. Например, его привязывали к крылу самолета, который выполнял «мертвую петлю». После того, как ты несколько часов занюхивал кокс и смотрел это дерьмо, было полное ощущение, будто сходишь с ума. А старина Кэл по-прежнему продолжает этим заниматься. Ему, наверное, уже тысяча лет.
Мы валяли дурака в доме номер 773 на Страделла-роуд так, что удивительно, как вообще что-то сочинили. Одним коксом мы там не ограничивались. С пивом тоже был полный порядок. Я привозил множество «бочонков для вечеринок» лучшего горького из местной пивной. В одном бочонке было 2,5 литра пива, а в чемодан влезало шесть таких бочат. Всё равно, что в Ньюкасл ехать со своим углем, но мы очень скучали по английскому пиву. Сидели у бассейна на солнышке в 32-градусную жару, под коксом, пили выдохшееся бирмингемское пойло и любовались видом на Бель-Эйр.
Но потом нам пришлось немного успокоиться, потому что на несколько дней приехала Тельма – без малышки. Правда, наше примерное поведение продлилось недолго. В ту же секунду, как Тельма отправилась в аэропорт, чтобы вернуться в Англию, мы снова превратились в животных. И это не преувеличение. Например, во время творческого процесса, ходить в туалет было настолько лень, что все просто выходили на маленький балкончик и ссали прямо на улицу через низкие перила. В один прекрасный день Тони взял баллончик с синей краской, спрятался за перилами, и когда Билл стал писать, распылил содержимое ему на член. Нужно было слышать эти вопли, чувак! Как же это было забавно. Но через две секунды у Билла случился обморок, он упал с балкона головой вниз и покатился с холма.
Я спросил у Тони, что это за баллон.
Надпись на нем меня немного озадачила: «ВНИМАНИЕ! ИЗБЕГАТЬ ПОПАДАНИЯ НА КОЖУ. ВЫЗЫВАЕТ СЫПЬ, ВОЛДЫРИ, СУДОРОГИ, РВОТУ И/ИЛИ ПОТЕРЮ СОЗНАНИЯ. ПРИ ВОЗНИКНОВЕНИИ ЛЮБОГО ИЗ ЭТИХ СИМПТОМОВ, НЕМЕДЛЕННО ОБРАТИТЕСЬ К ВРАЧУ».
«А, ну с ним всё будет в порядке», – сказал я.
К счастью, я оказался прав.
Ну, разве что Билл какое-то время походил с синим хреном.
Несмотря на всю эту катавасию, с точки зрения музыки несколько недель в Бель-Эйре оказались для нас самыми продуктивными. Что до меня, то я считаю, что «Snowblind» – один из лучших альбомов Black Sabbath, но звукозаписывающая компания не дала нам оставить название. Кокаин в то время был очень серьезной проблемой, а они не хотели скандалов. Ну, не спорить же из-за этого.
Поэтому, записав новые песни на студии «Record Plant» в Голливуде, от «Snowblind» пришлось отказаться, и альбом вышел под названием «Vol. 4». Зато нам удалось оставить наглые отсылки к кокаину во вкладыше в конверт пластинки. Если присмотреться внимательно, то там можно найти благодарность «великой лос-анджелесской компании «КОКС-Кола».
И это правда – альбом многим обязан кокаину.
Когда я слушаю песни вроде «Supernaut», то почти чувствую его вкус. Весь альбом звучит так, будто ты ушами втянул пару дорожек. Фрэнк Заппа как-то сказал мне, что «Supernaut» – одна из его любимых рок-н-ролльных песен всех времен, потому что в ней чувствуется адреналин. Мы словно парили в космосе. К этому времени прошло уже два года с тех пор, когда нашим величайшим достижением была фраза «А вот в Карлайле вы дали огня!». Теперь у нас было больше денег, чем у Queen, – во всяком случае, мы так думали. Было три хита в чартах, поклонники по всему миру и столько бухла, наркотиков и девчонок, сколько мы только могли пожелать.
Мы были не на седьмом небе. На восьмом и выше.
Но мы по-прежнему были преданы своей музыке. В первую очередь, мы создавали ее для себя, а потом уже для всех остальных. Если другим тоже понравится – отлично, это приятный бонус. Именно так у нас получались песни вроде «Changes», которые не похожи ни на что, сочиненное до этого. Когда люди слышат о группе Black Sabbath, то сразу думают только о тяжелом саунде. Но для нас это было нечто большее – особенно когда мы начали уходить от черной магии и прочего дерьма. «Changes» появилась так: Тони сел за пианино и придумал красивый рифф, я напел мелодию, а Гизер написал душераздирающий текст о разрыве, который Билл тогда переживал со своей женой. Я считаю эту песню блестящей с тех самых пор, как мы впервые ее записали.
Я слушал ее снова и снова. И до сих пор слушаю: если она заиграет у меня в iPod, я до конца дня буду сводить всех с ума, напевая её.
Однажды нам стало интересно, откуда берется весь кокс. Мы знали только, что он приезжает в картонных коробках в фургонах без номерных знаков. В каждой коробке было около тридцати капсул – десять по горизонтали, три по вертикали, – и каждая закручена крышкой с восковой печатью.
И этот кокс был самый белый, чистый и забористый, какой только можно себе представить.
Одна дорожка – и ты чувствуешь себя королем вселенной.
Мы любили пылесосить носом эти дорожки. Но отдавали себе отчет, что все станет очень серьезно, если нас поймают хотя бы с одной такой поставкой. Особенно в Америке. А мне не очень-то нравилась идея всю оставшуюся жизнь провести раком в тюрьме Лос-Анджелеса с членом какого-нибудь стокилограммового участника уличной банды в заднице. Паранойя усиливалась еще из-за того, что мы постоянно были под кайфом, и через некоторое время я убедил себя, что наш дилер из Лиги плюща на самом деле из ФБР, или из полиции, или из гребаного ЦРУ.
Как-то вечером мы с парнями пошли в кино в посмотреть «Французского связного». Это была большая ошибка. Фильм основан на реальных событиях, он о двух нью-йоркских копах под прикрытием, которые расследуют дело о международной цепочке героиновых дилеров. Когда пошли титры, я уже задыхался от страха.
«Кому, черт побери, придет в голову привозить кокс в капсулах с восковой печатью?» – спросил я Билла.
Он только пожал плечами.
Потом мы пошли в сортир разогнать пару дорожек.
Несколько дней спустя я лежал у бассейна, смолил косяк и пил пиво, пытаясь замедлить сердцебиение, когда наш мутный парень подошел и сел рядом со мной. Было утро, и в одной руке у него была чашка кофе, а в другой газета «Уолл-стрит джорнал».
Накануне я вообще не ложился спать.
Вот он – мой шанс прощупать этого парня и вывести его на чистую воду. Я наклонился и спросил: «Ты смотрел фильм «Французский связной»?»
Парень улыбнулся и покачал головой.
– О, – сказал я. – Знаешь, стоит посмотреть. Он очень интересный.
– Не сомневаюсь, – усмехнулся он. – Но зачем смотреть фильм, если в реальной жизни бывает и покруче?
Как только я услышал эти слова, меня пробил холодный пот. Ответ не предвещал ничего хорошего. Я так и знал.
– Послушай, дружище, – сказал я, – На кого ты работаешь?
Он отложил газету и отхлебнул кофе.
– На правительство Соединенных Штатов.
Я чуть не спрыгнул c шезлонга и не драпанул в кусты. Но у меня кружилась голова, а ноги не слушались с прошлого вечера. Вот и всё, теперь нам всем кранты.
– Господи Боже, чувак, расслабься, – сказал парень, увидев выражение моего лица. – Я не из ФБР. Тебя не арестуют. Мы все здесь друзья. Я работаю в управлении по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов.
– Что-что?
– FDA.
– Ты хочешь сказать, что кокс… приезжает из…
– Думай об этом как о подарке от Санта-Клауса, Оззи. Ты ведь знаешь, что говорят о Санта-Клаусе?
– Нет, а что?
– Он из страны, где очень много снега.
Потом парень посмотрел на часы и сообщил, что ему пора на встречу, допил кофе, похлопал меня по спине и свалил. Больше я об этом не думал, а вернулся в дом нюхнуть кокса и сделать пару затяжек из бонга. Сижу я на диване, а передо мной выстроились в ряд опечатанные контейнеры с порошком, рядом с ними большая миска с травой, и я раскатываю первую дорожку за день. Но потом меня снова бросает в пот – ужасный колючий пот, как и в прошлый раз. Черт подери, паранойя сегодня шалит. В этот момент в комнату заходит Билл с пивом в руке и говорит: «Оззи, здесь жарко, как в печи. Почему бы тебе не включить кондей?» – а потом высовывает голову из двери патио, чтобы впервые за несколько дней подставить лицо солнцу.
Какой кондей, если мы дома? Ах, да – кондиционер. Я всё время забывал, что в американских домах больше современных удобств, чем в Британии, и только недавно привык к тому, что сортир находится в доме, не говоря уже об автоматическом климат-контроле. Я встал и начал искать термостат. Должно быть, он где-то здесь на стене. И через несколько минут – бинго! – я нашел его в уголке у входной двери. Убавил температуру и вернулся к коксу и траве.
Магия.
Но как только я втянул первую дорожку, откуда-то начали доноситься странные звуки.
Это что…
Не-а.
Черт, звучит, как…
Вдруг Билл бросился в открытую дверь патио с диким выражением лица. В этот же момент я услышал, как на другом конце дома хлопают двери, и звук, как будто три больших парня сверзились с лестницы. Затем Тони, Гизер и один из наших помощников – американец по имени Фрэнк – задыхаясь, вбежали в комнату. Все, кроме Фрэнка, были наполовину одеты, а он был в нижнем белье.
Мы смотрели друг на друга.