ей больницы.
Так мы и поступили после записи «Vol. 4».
К тому времени мы уже уехали из Бель-Эйра – в каком-то небольшом городке, где мы давали несколько концертов, прежде чем полететь домой. Никогда не забуду эту сцену: я, Тони, Гизер и почти вся наша дорожная команда – не знаю, где тогда был Билл, – приперлись вечером в больницу. Никто не решался сказать симпатичной девушке у стойки регистрации, зачем мы явились, поэтому, как обычно, свалили все на меня: «Давай, Оззи, скажи ей, тебе же всё равно, ты же псих». Но даже мне не хватало духу сказать: «Ой, здрасьте, меня зовут Оззи Осборн, я уже пару месяцев трахаю поклонниц и боюсь, что у меня отвалится член, не могли бы вы быть так добры и вколоть мне пенициллин, чтобы моя женушка не подхватила что-нибудь, чем я мог заразиться?»
Но было слишком поздно разворачиваться и уходить.
Когда девушка спросила, что у меня случилось, я густо покраснел и выдал: «Вы знаете, я, кажется, сломал ребра».
– О’кей, – сказала она. – Вот талон. Видите этот номер? Его назовут, когда врач будет готов вас принять.
Потом была очередь Гизера.
– У меня то же самое, – сказал он, показывая на меня.
В конце концов врачи обо всем догадались. Не знаю, кто раскололся, но уж точно не я. Помню, как парень в белой форме подошел и спросил: «Ты с остальными?» Я кивнул. Он проводил меня в кабинет, где Тони, Гизер и еще полдюжины волосатых английских парней стояли раком в спущенных штанах, приготовив свои белоснежные задницы к уколу пенициллина.
– Вставай в очередь, – велел парень.
В сентябре мы вернулись в Англию.
К тому времени сделка с покупкой коттеджа Булраш уже состоялась, и Тельма с Эллиотом и малышкой переехали туда. Я всегда улыбался, когда ехал домой в коттедж Булраш, – в основном потому, что он находился на проселочной дороге под названием Батт-лейн[19].
– Добро пожаловать на Батт-лейн, – говорил я гостям. – В жопу Британии.
Не только мы с Тельмой и малышкой переехали в новый дом. Еще я переселил маму с папой в дом побольше. Как всегда, офис Патрика Мехена занимался финансовой стороной вопроса, но, когда землю за коттеджем Булраш выставили на продажу, мы купили ее на свои пречистые. Точнее, на деньги, за которые мы загнали «Роллс-Ройс», который Патрик дал Тони, а Тони отдал нам. Думаю, это был первый раз, когда я купил что-то за свои деньги. До сих пор не знаю, зачем мы это сделали. Может, потому, что всей бумажной работой занималась Тельма. Я заставил ее заниматься этим, потому что фермер, который продавал нам землю, был трансвеститом. Черт побери, приятель, впервые увидев этого парня, я решил, что у меня галлюцинации. У него была огромная кустистая борода, но он ездил на тракторе по Батт-лейн в платье и бигудях. Иногда можно было увидеть, как он стоит у обочины, задрав платье, и ссыт. И, самое забавное, никто на эту тему не переживал.
Тони и Гизер, когда вернулись, тоже купили себе по дому. Тони обзавелся домом в Актон Трасселле, по другую сторону трассы М6, а Гизер купил жилье где-то в Вустершире. Билл немного дольше искал свое рок-н-ролльное убежище и через какое-то время арендовал ферму Филдс недалеко от Ившема. Меньше чем за три года мы превратились из нищей уличной шпаны в миллионеров с загородными усадьбами. Это было невероятно.
Я обожал жить за городом.
Во-первых, у меня наконец-то было достаточно места, чтобы купить еще больше игрушек, за которые, конечно, платил офис Патрика Мехена. Например, у меня появилось двухметровое чучело медведя гризли. И цыганская кибитка с небольшим камином. И скворец по имени Фред, который жил в прачечной и злобно изображал стиральную машину. Пока я не приставил ему к голове ружье и не велел заткнуться к чертовой матери.
Должен сказать, что, когда мы переехали в коттедж Булраш, я обзвонился в офис Мехена. Я заказывал всё, о чем мог только мечтать в детстве. В результате весь сарай был забит электрическими машинками, музыкальными автоматами, настольным футболом, батутами, бильярдными столами, ружьями, арбалетами, катапультами, мечами, аркадными играми, солдатиками, игровыми автоматами… Я заказывал всё, что приходило в голову. Ружья были интереснее всего. Самой мощной штукой была «Бенелли», пятизарядная полуавтоматическая винтовка. Однажды я испробовал ее на чучеле медведя. У него просто взорвалась голова – черт побери, это надо было видеть, приятель. Еще я развлекался тем, что брал манекены, привязывал их к дереву в саду и казнил на рассвете. Говорю же, бухло и наркотики творят с мозгом что-то ужасное, если принимать их достаточно долго и выйти из-под контроля. Я вышел.
Естественно, самым важным делом после переезда в деревню было наладить поставку наркотиков. Я позвонил одному из своих американских дилеров и договорился, что он будет отправлять мне кокаин воздушной почтой, а заплачу я ему в следующий раз, когда поеду на гастроли. Все получилось, но кончилось тем, что я весь день ждал почтальона, как пес – возвращения хозяина. А Тельма думала, что я покупаю грязные журналы или что-то в этом роде.
Потом я нашел местного дилера, который пообещал достать хороший мощный гашиш из Афганистана. И он не наврал. Когда я курил эту хрень в первый раз, мне чуть крышу не сорвало. Гашиш привозили в брикетах, похожих на черную смолу, и даже мне его хватало на несколько недель. Не было ничего приятнее, чем момент, когда кто-нибудь приходит в коттедж Булраш и говорит: «Трава? Нет, я не курю эту дрянь. От нее даже эффекта нет».
Стоило это сказать, и ты мой.
Первым, кто заявил, что у него иммунитет к траве, был наш местный продавец овощей и фруктов, Чарли Клапхэм. Он был добрым малым, и мы быстро подружились. Однажды вечером после паба я достал коробочку с афганским гашишем и сказал ему: «Попробуй».
– Не-а, на меня эта штука не действует.
– Давай, Чарли, попробуй, всего разок. Ради меня.
Он взял брикет у меня из рук и, прежде чем я успел хоть что-то сказать, откусил огромный ломоть. Чарли махнул, наверное, граммов пятнадцать. Потом рыгнул мне в лицо и сказал: «Уф, на вкус ужасно».
Через пять минут сказал: «Видишь? Ничего», – и пошел домой. Он отчалил примерно в час ночи, а к четырем утра бедолаге уже надо было быть за прилавком на рынке. Но я-то знал, что он вряд ли ударно поработает сегодня. Я не ошибся.
Когда мы увиделись через несколько дней, Чарли схватил меня за воротник и рявкнул: «Что это за чертово дерьмо ты мне тогда дал? Когда я приехал на рынок, у меня начались галлюцинации, и я не мог выбраться из фургона. Лежу в кузове на морковке с курткой на голове и ору, потому что решил, будто рядом высадились марсиане!»
– Мне очень жаль, Чарли, – сказал я ему.
– Можно, я приду завтра вечером и возьму еще? – спросил он.
В коттедже Булраш я редко спал в своей постели. Каждый вечер надирался так, что не мог подняться по лестнице, так что спал в машине, в трейлере, под пианино в гостиной, в студии, в стоге сена. Зимой, если я засыпал на улице, то часто просыпался с посиневшим лицом и с сосулькой, висящей из носу. В те времена не было такой штуки, как гипотермия.
В этом доме всё время происходила какая-то безумная херня. Я был вечно пьян и играл с ружьями, так, что самому становилось не по себе. Отличное сочетание – бухло и ружья. А главное – чертовски небезопасное. Как-то раз я пытался перепрыгнуть через забор за домом с ружьем в руке, но забыл поставить его на предохранитель. Палец был на курке, и, когда я приземлился… БАМ! БАМ! БАМ! Ружье чуть не отстрелило мне ноги.
Чудо, что они еще целы.
Я тогда шмалял во всё, что движется. Помню, мы избавились от Тельминого «Триумф-Геральда» и поменяли его на новенький «Мерседес» – еще разок позвонив в офис Патрика Мехена. Машина постоянно была покрыта царапинами, и мы не могли понять почему. Ее перекрашивали, я ставил ее в гараж на ночь, но на следующее утро краска снова покрывалась свежими порезами и дырочками. Это стоило мне целого состояния. Вдруг однажды я понял, что происходит: у нас в гараже жило семейство бездомных кошек, и, когда было холодно, они забирались на капот «мерса», потому что он был теплый и уютный. Как-то, вернувшись после долгих посиделок в пабе «Hand & Cleaver», я взял ружье и разнес всё к чертям. В первый раз пристрелил двух или трех. Потом приходил каждый день и отстреливал одну за другой.
Но, знаете, я об этом жалею. Нельзя быть жестокими с животными. Можно было найти другой способ избавиться от кошек, но тогда я уже совсем слетел с катушек. Всё было так плохо, что люди стали называть мой дом Домом ужасов, а не коттеджем Булраш. Это название я сам придумал – случайно выдал однажды вечером, когда был пьян, но оно прижилось.
Люди, которые оставались у нас пожить, менялись до неузаваемости. Вот, например, мой старый приятель Джимми Филлипс, который играл на слайд-гитаре еще в «Polka Tulk». Как-то вечером в коттедже Булраш он так напился и обкурился афганским гашишем, что насрал в раковину на кухне. Один мой школьный приятель из Бирмингема приезжал со своей новой женой. На следующий день после их приезда я проснулся с ужасной головной болью и обнаружил, что меня обнимает огромная волосатая лапища. Я решил, что мой приятель полез к Тельме, пока я спал, и выскочил из постели, чтобы проучить ублюдка. Но вдруг понял, что произошло: среди ночи я встал отлить и вернулся не в ту комнату. Расскажите мне после этого о неловких ситуациях. Я был совершенно голый, поэтому поднял с пола штаны, нырнул обратно под одеяло, натянул их и ушел, шатаясь, в свою комнату, причем никто не сказал ни слова.
С тех пор я их больше не видел.
Со временем жизнь становилась всё безумнее. В какой-то момент – даже не спрашивайте почему, – я начал постоянно ходить во врачебной одежде. Ее покупал мой помощник Дэвид Танджай. Мы ходили зигзагами туда-обратно по проселочным дорогам между пабами, ошалелые от бухла, травы, кислоты и прочего, – в зеленых американских медицинских халатах и со стетоскопами на шее.