Иногда в коттедж Булраш заезжали ребята из Led Zeppelin. Роберт Плант, кстати, жил недалеко, и я тоже бывал у него. Помню, однажды вечером у Планта – вскоре после того, как мы вернулись из Бель-Эйра, – я научил его играть в семикарточный покер. Это была большая ошибка, черт побери. Поняв правила, Роберт заявил, что хочет играть на деньги, – «просто чтобы научиться, понимаешь?» – а потом стал повышать ставки. Как только я начал думать, каким гребаным идиотом надо быть, чтобы так делать, как ему выпал флеш рояль, и мне пришлось отдать пятьдесят фунтов.
Роберт меня надул, наглый ублюдок.
Проведя несколько дней с Led Zeppelin, я обнаружил, что их барабанщик Джон Бонэм – такой же гребаный псих, и мы принялись демонстрировать друг другу свое мастерство. Со мной постоянно так, понимаете? Я всегда старался завоевать расположение людей своими безумствами, еще со времен школьной площадки на Берчфилд-роуд. Но за маской в основном скрывался старый грустный клоун. Думаю, Бонэм был таким же.
Он напивался до чертиков. Как-то раз его помощник Мэтью подвозил нас в клуб в Бирмингеме на моей машине. Но, когда пора было возвращаться домой, Бонэм был в такое говно, что решил, будто это его машина, запер двери изнутри и не пускал меня внутрь. В общем, я стоял на парковке и кричал: «Джон, это моя машина. Открой дверь!»
– Иди на хер, – ответил он мне в окно, когда Мэтью завел мотор.
– Джон, ради всего…
– Я сказал, пошел на хер.
– НО ЭТО МОЯ МАШИНА!
Вдруг у Бонэма в голове что-то щелкнуло.
– Тогда тебе пора бы уже, наконец, в нее сесть, черт побери, – заорал он.
Несмотря на то, что все семидесятые годы я был пьян, единственное, чего мне хотелось больше всего, – получить водительские права. И, черт, возьми, приятель, я пытался. Пока я жил в коттедже Булраш, то сдавал экзамен больше раз, чем смог запомнить, и каждый раз проваливал. Мне просто было страшно, понимаете? После первой пары попыток я стал ходить в паб «Hand & Cleaver» перед экзаменом, чтобы снять стресс. Но чаще всего это заканчивалось тем, что, садясь в машину к экзаменатору, я уже был в говно, и рулил соответствующе. Решив, что, вероятно, дело в машине, я позвонил в офис Патрика Мехена и попросил прислать мне «Рендж-Ровер» вместо «мерса». Это не помогло, и я попросил «Ягуар». Это была модель «V12», поэтому каждый раз, нажимая на газ, в себя я приходил уже в заборе.
Затем я сдавал экзамен в «Роллс-Ройсе». Это тоже не помогло.
Наконец я пошел к врачу и попросил успокоительные таблетки. Мне выписали седативный препарат. На коробке было крупно написано «НЕ ПРИНИМАТЬ С АЛКОГОЛЕМ», а для меня это то же самое, что помахать красной тряпкой перед быком. В тот день мне удалось ограничиться всего тремя-четырьмя бутылками пива. К сожалению, из-за этого я скурил в два раза больше гаша. Хорошая новость была в том, что, когда я сел в машину к экзаменатору, мне впервые не было страшно. А плохая – в том, что, когда я остановился на светофоре, то просто вырубился.
После этого я перестал сдавать экзамен, но продолжил водить. Когда я кого-нибудь подвозил, меня спрашивали: «Ты уже получил права?» – и я отвечал: «Да, конечно».
И отчасти это правда. У меня были права на просмотр телевидения.
Но я не хотел слишком долго испытывать удачу, поэтому стал искать другие способы добираться, куда нужно.
В конце концов, я завел лошадь.
Вообще лошади меня пугают – ведь у них нет тормозов, и есть свой собственный мозг. Но мне ужасно надоело ездить в «Hand & Cleaver» на газонокосилке, поэтому я встретился с заводчицей и спросил: «Слушайте, можете достать мне какую-нибудь лошадь поленивее?»
Несколько дней спустя эта девчонка явилась в коттедж с белоснежным мерином – кастрированным конем – по кличке Терпин.
– Он очень медлительный, – сказала она. – И не доставит вам никаких неудобств. Единственное, что ему не нравится, – громкие шипящие звуки, как от пневматических тормозов у грузовика. Но в округе ведь ничего такого нет.
– О нет, – ответил я, смеясь. – Здесь в Рантоне очень тихо.
Один звонок в офис Патрика Мехена – и вот я уже гордый обладатель очень ленивой лошади. Я держал Терпина на ферме по соседству, потому что там был небольшой загон и человек, который кормил его и чистил стойло.
Конечно, как только я завел Терпина, то тут же возомнил себя Джоном Уэйном и стал ездить на нем туда-обратно по Батт-лейн в ковбойской шляпе и кожаной рубашке, которую купил в Лос-Анджелесе, напевая тему из сериала Rawhide. Спустя несколько дней я почувствовал себя в седле довольно комфортно и решил доехать до «Hand & Cleaver», чтобы похвастаться местным, а заодно зайти дозаправиться. Мы поехали по Батт-лейн – цок-цок-цок-цок. Тем летом в «Hand & Cleaver» на улицу выставили летние столики, и я знал, что в зрителях недостатка не будет. Не мог дождаться, когда увижу, как все рты пооткрывают при виде меня.
Поэтому и поехал – цок-цок-цок-цок. Через две минуты я уже прибыл на место.
Конечно же, все, кто сидел на летней веранде с кружками пива и свиными шкварками, заохали и заахали при виде прекрасного белого коня. Я потянул вожжи, чтобы остановить Терпина, и начал спешиваться. Но, как только я перекинул ногу через седло, показался грузовик с молоком. Сначала я его проигноривал – этот грузовик приезжал на Батт-лейн каждую неделю, – но потом мне в голову пришла мысль: надеюсь, у этой штуки не пневмати…
Т-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш! – прошипел грузовик.
В ту же секунду Терпин прижал уши и сорвался с места, как гребаный чемпион турнира Grand National. Сначала он рванул в сторону грузовика. Я держался в седле на честном слове – одной ногой в стремени, а моя ковбойская шляпа болталась на шее на шнурке. Потом Терпин понял, что скачет не в ту сторону, развернулся и галопом поскакал обратно на ферму. Он промчался мимо «Hand & Cleaver» на такой гребаной скорости, что лица людей слились в одно размытое пятно. А я изо всех сил кричал: «Т-п-р-р-р-р-р! Ты, ублюдок! Т-п-р-р-р-р-р!» Наконец, эта скотина послушалась, но только когда добежала до своего загона. Там конь резко остановился, а я перелетел и через его голову, и через забор.
И приземлился в навоз.
После этого Терпин обзавелся новым хозяином.
Несколько дней спустя я убил викария. Или, по крайней мере, я так думал.
Это был несчастный случай.
Понимаете, в то время в деревне викарии ходили по домам. Им не нужна была причина, чтобы прийти к вам в гости. Слышишь стук в дверь, а там парень в сутане и своем собачьем ошейнике, желающий поговорить о погоде. И вот в один прекрасный день, когда я был в пабе, викарий пришел в коттедж Булраш, а Тельма пригласила его зайти на чашку чая. Проблема в том, что коттедж Булраш не был предназначен для развлечения викариев – там повсюду валялись пивные банки, ружья и бонги, – а Тельма понятия не имела, чем его угостить. Так что она порылась на кухне и нашла какой-то дикий пирог в старой жестяной банке. Так как ничего больше не было, жена отрезала ему кусочек, несмотря на то, что и на вид, и на вкус он напоминал дерьмо.
О чем Тельма совсем забыла, так это о том, что неделю назад местный дилер подогнал мне крепкого гаша. Он был какой-то черствый, так что курить его было нереально, но своих качеств он не утратил. Чтобы не разбрасываться добром, я перемешал гаш в миске со смесью для выпечки кексов и запек в духовке. Беда в том, что кусок гаша был просто огромный, а смеси для выпечки было всего полбанки, поэтому получившийся пирог на 80 % состоял из дури и на 20 % из теста. Меня чуть не вырвало, когда я его попробовал.
«Видишь эту банку? – сказал я Тельме. – Никому ее не давай ни под каким видом».
Наверное, она не услышала.
Всё, о чем Тельма в тот момент думала, это что у нее есть банка с черепом и костями на крышке, в которой какой-то кекс, а ей нужно чем-то попотчевать викария.
Викарий как раз проглотил последний кусочек, когда я вернулся из паба. Увидев викария на диване, а перед ним блюдце и крошки вокруг, я понял, что дело плохо.
– Очень вкусный кекс. Большое спасибо, миссис Осборн, – сказал викарий. – Не могли бы вы дать мне еще кусочек?
– О, конечно! – ответила Тельма.
– Тельма, – говорю я, – у нас больше не осталось кекса.
– Да нет, еще осталось, он на кух…
– У НАС. БОЛЬШЕ. НЕТ. КЕКСА.
– О, я не хочу причинять неудобств, – сказал викарий, поднимаясь. Потом он вытер бровь носовым платком. А потом его лицо приобрело странный оттенок.
Я точно знал, что будет дальше. Видите ли, есть дурь – совсем не то, что ее курить, – она действует сразу на всё тело, а не только на голову. И малюсенького кусочка достаточно, чтобы перебрать.
– О нет, – сказал викарий. – Кажется, я чувствую себя немного…
БУМ!
– Черт! Викарий упал! – закричал я и бросился смотреть, дышит ли он. Затем повернулся к Тельме.
– Твою мать, чем ты думала? – орал я. – Он же умрет! Я говорил тебе не трогать этот кекс. Викарий только что съел порцию гашиша, которой можно вырубить гребаного слона!
– Откуда мне было знать, что с этим кексом что-то не так?
– Я же тебе говорил!
– Нет, не говорил.
– Он в банке, на которой череп и кости!
– Так что же нам делать? – спросила Тельма, побледнев.
– Нам придется унести тело, другого выхода нет, – сказал я. – Бери за ноги.
– И куда мы его понесем?
– Туда, где он живет.
Мы оттащили викария к его машине, положили на заднее сиденье, нашли в бардачке адрес, и я отвез его домой. Викарий был в отключке. Часть меня искренне считала, что он не жилец, но я почти весь день пил, поэтому не уверен, что я вообще тогда что-то думал. Всё, что я знал, – что для человека церкви, как и для любого другого, такая порция крепкого гаша могла оказаться смертельной. Но я убеждал себя, что викарий просто проснется в ужасном похмелье, и всё будет о’кей.
Когда я добрался до его дома, то вынес служителя церкви из машины и усадил на ступеньки у входной двери. Если бы я был умнее, то вытер бы отпечатки пальцев, но я так ужасно себя чувствовал из-за того, что произошло, и так отчаянно хотел верить, что с викарием всё будет в порядке, что, признаться честно, мне это даже в голову не пришло.