Всю ночь я не спал и ждал, когда услышу вой сирен. Было очевидно, что я буду первым, к кому постучат в дверь среди ночи, когда осмотрят тело викария. Кто еще в приходе мог угостить гостя смертельным кексом с гашишем? Но в ту ночь не было никаких сирен. И на следующий день тоже.
Проходили дни. И ничего.
Я сходил с ума от чувства вины. Как и Тельма.
Но я и близко не хотел подходить к дому викария – это могло выглядеть подозрительно, – так что каждый раз, когда ходил в «Hand & Cleaver», то старался всё незаметно разведать. «Никто не видел викария? – спрашивал я как бы мимоходом. – Хороший парень, да? Интересно, о чем он будет проповедовать в это воскресенье». Потом кто-то сказал, что викарий, наверное, заболел, потому что его не видели уже несколько дней, да и в церкви он не был.
Значит, все-таки убил. Я задумался, не сделать ли мне признание. «Это был несчастный случай, ваша честь, – представлял я свое обращение к судье. – Ужасное, трагическое стечение обстоятельств». С такими мыслями я жил примерно неделю.
Потом в один прекрасный день я захожу в паб, а там у бара сидит викарий в своей сутане и потягивает клюквенный сок. Я чуть было не обнял его и не расцеловал.
– О, э… Здрасьте, викарий, – выдавил я, вне себя от радости и облегчения.
– А, мистер Осборн, – ответил он и пожал мне руку. – Знаете, что забавно? Я не могу вспомнить, как вернулся от вас домой несколько дней назад. А на следующее утро заболел ужасным-преужасным гриппом.
– Мне очень жаль, викарий.
– Да, да, очень уж он неприятный, этот грипп.
– Не сомневаюсь.
– У меня еще никогда не было такого гриппа.
– Я так рад, что вы чувствуете себя луч…
– У меня три дня были галлюцинации, понимаете? Очень-очень любопытно. Я был уверен, что у меня на газоне перед домом приземлились марсиане и пытаются организовать лотерею.
– Это ужасно, викарий. Надеюсь, ваше самочувствие улучшилось.
– О, намного, спасибо. Хотя я, должно быть, килограммов двадцать набрал за эту неделю, так был голоден.
– Послушайте, викарий, – сказал я. – Если я могу что-нибудь сделать для церкви, хоть что-нибудь, просто дайте знать, ладно?
– О, как это любезно с вашей стороны. Вы, случайно, не играете на органе?
– Э… нет.
– Но вы ведь играете в какой-то популярной группе, да?
– Да.
– Скажите, как она называется?
– Black Sabbath.
– А…
Викарий наморщил лоб. Потом взглянул на меня и произнес: «Довольно необычное название, не правда ли?»
6. Конец близок
Следующий альбом Black Sabbath мы записывали в доме с привидениями, где-то в жопе мира. Не знаю, кому пришла в голову эта блестящая идея, но не мне, это уж точно. Местечко называлось замок Клирвелл. Он находился в лесу Дин на границе с Уэльсом, и с самого первого дня нам было в нем страшно до усрачки. Там был ров, подъемный мост, кровати с балдахинами, повсюду головы животных на стенах, огромные камины и большое старое темное подземелье, где мы репетировали. Замок был построен в 1728 году на месте старой усадьбы Тюдоров, и местные рассказали, что по ночам в коридорах замка бродит безголовое привидение, стонет и плачет. В ответ мы просто посмеялись, но с того момента, как распаковали сумки, периодически приссывали от страха. По крайней мере, это ослабило напряжение, которое мы испытывали из-за записи нового альбома. Нас больше беспокоило то, что придется спать одним в этих жутких старых комнатах с мечами и доспехами на стенах, чем то, что мы должны выдать очередной альбом, который вдруг не разойдется миллионным тиражом. При таком раскладе мы оказались не Повелителями Тьмы, а Повелителями Трусливого Дерьма. Помню, как-то в Рождество мы ходили в Филадельфии на фильм «Изгоняющий дьявола» и так перепугались, что потом пришлось идти на фильм «Афера», чтобы отвлечься. А потом всё равно пришлось спать в одном номере, потому что мы были вне себя от страха. Забавно, что через несколько лет Линда Блэр, сыгравшая в этом фильме девочку, в которую вселился дьявол, встречалась с Гленном Хьюзом, моим друганом из Deep Purple. Как выяснилось, ей определенно нравились музыканты. Однажды она даже ходила на свидание с Тедом Ньюджентом. Но ко мне бы она даже близко не подошла.
Ни разу, черт побери.
Конечно, для записи нового альбома замок Клирвелл был выбран далеко не сразу. Сначала мы планировали вернуться в особняк в Бель-Эйре, но потом узнали, что не сможем записываться в Лос-Анджелесе – из-за того, что Стиви Уандер установил огромный синтезатор в нашей любимой студии в «Record Plant». Так что эта идея отпала. Может, это и хорошо: ведь в прошлый раз, когда мы записывались в Лос-Анджелесе, то чуть не убили себя кокаином. А единственной опасностью в замке Клирвелл, которая нам грозила, была смерть от страха.
И конечно, мы очень-очень старались как раз этого и добиться.
Не прошло и дня, как мы стали подшучивать друг над другом. Первым начал я, обнаружив, что, если поставить кассету в катушечный магнитофон и убавить звук до нуля, то, когда пленка закончится, он начнет издавать звуки «ЩЕЛК-ЧИК-Ш-Ш-Ш», эхом отражающиеся от каменных стен. Я припрятал магнитофон у Тони под кроватью, и когда он пошел спать, – после того, как мы в подземелье весь вечер пугали друг друга до чертиков, – пробрался в его комнату, нажал «плей» и убавил звук. Потом смылся и спрятался в соседней комнате.
Наконец я услышал, как Тони ложится спать.
Жду.
Один за другим в замке гаснут все огни, и наступает кромешная темнота. Кроме случайного скрипа балок и ветра, который задувает в окна, царит жуткая тишина.
Жду. Терпеливо жду.
И вдруг из темноты раздается звук: «ЩЕЛК-ЧИК-Ш-Ш-Ш».
Из комнаты Тони донесся его крик: «А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!» – а потом грохот, потому что он упал с кровати. Дверь распахнулась, и из нее выскочил Тони, перепуганный, в одних трусах, и заорал: «В моей гребаной комнате что-то есть! В моей гребаной комнате что-то есть!»
Долго же я еще смеялся, несколько дней точно.
Хотя замок и отвлекал нас от всего ненужного, он едва ли помогал нам писать новые песни. Альбом «Vol. 4» стал классикой – по крайней мере, по стандартам Black Sabbath. И мы хотели, чтобы следующий альбом стал таким же. Но такое невозможно контролировать. В определенной степени нужно просто оказаться в нужном месте в нужное время. Ведь вряд ли в один прекрасный день Майкл Джексон сел и сказал себе: «Знаешь что? В следующем году я запишу альбом под названием «Thriller», каждая песня в котором будет хитом, а потом я буду загонять по миллиону пластинок в неделю». Такое невозможно спланировать.
К тому же мы боялись стать одной из групп, которые сначала выпускают несколько блестящих альбомов, а потом скатываются и штампуют один кусок дерьма за другим. И никто из нас не мог поверить, как сильно изменилась наша жизнь с тех пор, как в 1969 году мы вернулись из «Star Club». Думаю, мы все жили в ожидании того дня, когда всё вдруг закончится и удача от нас отвернется.
Лично я очень боялся, что мы можем уйти слишком далеко от того, что хотят слышать наши поклонники. С одной стороны, мы не могли вечно играть «Iron Man» – нам нужно было двигаться дальше. С другой – мы не могли каждую песню нашпиговать духовыми инструментами или начать заниматься какой-нибудь абстрактно-джазовой ерундой. Группа называлась Black Sabbath – и, пока она так называется, мы должны играть то, что подразумевается под именем Black Sabbath.
Это как тот парень, что играет Бэтмена в фильмах. Возможно, он великий актер, но, даже уйдя от этого образа и сыграв в следующем фильме какого-нибудь гея-официанта, он все равно останется Бэтменом. Люди весь фильм будут ждать, когда же он сорвет с себя смогинг и вылетит в окно в резиновом костюме супергероя.
Поэтому мы должны были быть очень осторожны.
Честно говоря, первые несколько дней в замке Клирвелл мы не знали, что нам делать и куда двигаться дальше. Впервые за все время Тони с трудом придумывал новый материал. А это значит, что у нас не было риффов. А без риффов нет песен. В конце концов, ситуацию спасла голландская группа Golden Earring. Мы слушали их последний альбом «Moontan», и у Тони в голове что-то наконец перещелкнуло. Через пару дней он спустился в подвал и сыграл рифф к песне «Sabbath Bloody Sabbath». Каждый раз, когда мы считали, что у Тони больше ничего не получится, у него все срасталось – причем лучше, чем раньше. С этого момента творческому кризису наступал конец.
И это было огромным облегчением.
Но в этом чертовом замке мы всё никак не могли сосредоточиться. Мы так друг друга нервировали, что не могли спать. Ты просто лежишь ночью с открытыми глазами и ждешь, что какие-нибудь пустые доспехи войдут к тебе в комнату и воткнут кинжал в задницу.
И гребаные розыгрыши, которые мы устраивали, совершенно нам не помогали. Не знаю, о чем мы только думали, потому что вся эта хрень становилась все более странной. Ты понятия не имеешь, кто передвигает стакан, и в итоге убеждаешь себя, что за спиной стоит двоюродная бабушка Салли с покрывалом на голове. А когда это происходит в подземелье, всё выглядит еще страшнее.
Большинство розыгрышей мутил Тони. Как-то раз он нашел в шкафу старый портняжный манекен, нацепил на него плащ и парик и выбросил из окна с третьего этажа, как раз когда Билл с Гизером шли из паба. Они чуть не обделались. Билл так быстро удирал обратно по дороге, что наверняка побил мировой рекорд по бегу. В другой раз – я этого не видел, но кто-то мне рассказал – Тони привязял нитку к старой модели корабля, которая стояла в спальне у одного из наших техников, и протянул ее под дверью в другую комнату. Потом дождался, когда парень останется в комнате один, и потянул за нитку. Тот поднял взгляд, а по пыльной каминной полке, которую поддерживают две горгульи, «плывет» корабль. Он выбежал из комнаты и наотрез отказался туда возвращаться.
Больше всех досталось Биллу. Однажды вечером он напился сидра и вырубился на диване. Мы взяли огромное зеркало в полный рост и подняли над ним так, что оно оказалось в нескольких сантиметрах от его носа. Потом разбудили Билла. Как только он открыл глаза, то увидел свое отражение, смотрящее на него. До сих пор я ни разу не слышал, чтобы взрослый мужчина так громко кричал. Должно быть, он решил, что проснулся в аду.