На самом деле, примерно в то время у меня было несколько таких нехороших приходов. Однажды мы были на ферме Филдс, в доме, который снимал Билл и в котором потом поселилась пара наших техников. Почему-то мы очень сильно вмазались. В тот вечер царила ужасная атмосфера, потому что недавно неподалеку в озере утонул парнишка – отливал, стоя в каноэ. Копы разнесли все в округе, разыскивая тело в озере и наркотики поблизости. Совсем не лучшее время, чтобы принимать кислоту. Но это нас не остановило. Все, что я помню, – как побрел в поле и встретил двух лошадей. И вдруг одна из них сказала другой: «Черт возьми, этот парень умеет говорить». Я ужасно испугался.
Тогда же я ударил Тельму, и это было худшим поступком в моей жизни. Я подавлял ее во всем, и бедная женщина постоянно была перепугана до смерти. Ситуация усугублялась еще и тем, что как раз родился наш второй ребенок – малыш Луис. Тельма натерпелась со мной, и я искренне об этом жалею. Мне жаль, что невозможно вернуть все назад. Нельзя забрать назад свою жестокость, так что я унесу эти поступки с собой в могилу. Мои собственные родители часто ссорились, поэтому я думал, что так и должно быть. Вряд ли это можно считать оправданием. Однажды вечером, когда я накачался под завязку бухлом и таблетками, так сильно ударил Тельму, что поставил ей фингал под глазом. На следующий день со мной встретился ее отец, и я подумал: «Черт возьми, сейчас он выбьет из меня всё дерьмо». Но он только сказал: «И кто же из вас победил? Ты или она?»
Самое печальное, что до того, как начать вести трезвую жизнь, я не осознавал, насколько был отвратителен. Но, поверьте, теперь я это понимаю.
И на фоне всей этой упоротости мы решили записать новый альбом, на этот раз отправившись со всем своим аппаратом и командой в Америку, в «Criteria Studios» в Майами. Мы остановились на названии «Technical Ecstasy», но не могу сказать, что я был от этого в восторге. К этому времени запись альбомов стала обходиться очень дорого. «Black Sabbath» мы записали за один день. «Sabotage» занял примерно четыре тысячи лет. С «Technical Ecstasy» мы возились не очень долго, но стоимость его записи во Флориде была просто астрономическая.
В то же время у нас падали продажи, звукозаписывающая компания умерила свой энтузиазм, мы только что получили налоговый счет на миллион долларов от компании «IRS» в Америке, нам не хватало денег на оплату судов, и у нас не было менеджера. В какой-то момент телефонными звонками занимался Билл. Но хуже всего было то, что мы потерялись. Мы не просто запутались в музыкальных экспериментах – мы больше не знали, кто мы такие. Сегодня у тебя на обложке альбома «Sabbath Bloody Sabbath» парень, на которого нападают демоны, а завтра на обложке «Technical Ecstasy» два робота, которые трахаются на поднимающемся гребаном эскалаторе.
Я не хочу сказать, что весь альбом был плох, нет. Например, Билл написал текст к песне «It’s Alright», которую я просто обожаю, и сам исполнил в ней вокальную партию. У Билла отличный голос, и я был ужасно счастлив, что он оказал нам такую честь. Но сам я стал терять интерес к группе и начал подумывать о сольной карьере. Даже запасся футболкой с надписью «Blizzard of Ozz». Когда мы играли в студии, Тони вечно говорил: «Мы должны звучать, как Foreigner», «Мы должны звучать, как Queen». Но мне казалось странным, что группы, на которые мы сами когда-то влияли, теперь влияют на нас. С этим бухлом и наркотиками я совсем потерял связь с реальностью, нес каую-то херь, причинял всем неудобства и вел себя как кретин.
По правде говоря, во время записи «Technical Ecstasy» во Флориде я бухал так сильно, что, когда вернулся домой, прямиком отправился в дурдом имени Святого Георгия. На самом деле он назывался «Stafford County Asylum», но название изменили, чтобы люди не так стеснялись быть психами. Это был большой старый викторианский дом. Там было темно и грязно, как на съемочной площадке научно-фантастического фильма. Первое, что спросил у меня врач, когда я туда попал: «Вы мастурбируете, мистер Осборн?» А я ответил, что нахожусь здесь из-за проблем с головой, а не с членом.
Пробыл я в дурдоме недолго. Но, поверьте, врачи в дурках еще большие психи, чем пациенты.
А потом Тельма купила мне цыплят.
Она, наверное, думала, что это поможет мне снова встать на ноги. И примерно на пять минут действительно помогло. Но потом новизна исчезла – особенно когда я понял, что Тельма рассчитывает, будто я стану кормить этих чертовых тварей и убирать за ними дерьмо. И начал искать предлог избавиться от них.
– Тельма, – сказал я ей как-то утром, когда уже был сыт ими по горло. – Где ты купила этих кур? Они бракованные.
– Что значит бракованные?
– Они не несут яиц.
– Может, их надо покормить, Джон? Кроме того, они, вероятно, нервничают, бедняжки.
– Почему ты так думаешь?
– Джон! Ты повесил на курятник табличку «Концлагерь 14». Я знаю, что они не умеют читать, но всё же.
– Это просто шутка.
– Думаю, что делать предупредительные выстрелы у них над головой по утрам тоже не очень полезно.
– Ну, их же нужно как-то мотивировать.
– Ты пугаешь их до смерти. У кого-нибудь из них случится сердечный приступ, если будешь и дальше так делать.
А вот это мысль, подумал я.
Шли недели и месяцы, я все забывал кормить кур, а они в ответ забывали нести яйца. Все, что я слышал от Тельмы, это: «Джон, покорми кур». Или: «Джон, не забудь покормить кур». Или: «Джон, ты покормил кур?»
Это сводило меня с ума.
Я пытался прийти в себя – запись «Technical Ecstasy» выжала из меня все соки – в основном из-за бухла, которое я тогда в себя вливал, – но мне и дома не было покоя. Если меня доводила не Тельма, то адвокаты. Если не адвокаты, то бухгалтеры. Если не бухгалтеры, то звукозаписывающая компания. Если не звукозаписывающая компания, то Тони, Билл или Гизер, которые волновались о нашем «новом направлении» или жаловались на налоги.
Единственным способом справиться с этим было бухать круглосуточно.
Однажды я не выдержал.
Всю ночь я не спал – сидел в «Hand & Cleaver», потом продолжил бухать уже дома, снюхал несколько дорожек кокса, покурил дури, потом еще кокса, потом вырубился во время завтрака, потом снюхал еще порошка, чтобы проснуться. Настало время обеда. Я выпил бутылочку сиропа от кашля, три бокала вина, снова снюхал кокса, выкурил косяк, полпачки сигарет и съел яйцо по-шотландски. Но, независимо от того, сколько и чего я принимал, избавиться от какого-то беспокойного чувства не удавалось. Я часто его испытывал по возвращении домой из Америки: часами стоял на кухне, открывая и закрывая дверцу холодильника. Сидел в гостиной перед телевизором, переключая каналы и не останавливаясь ни на одном.
Но на этот раз что-то изменилось. Я начал сходить с ума.
Другого выхода не было: нужно было вернуться в «Hand & Cleaver» и разобраться в себе.
Я как раз собирался уходить, когда увидел, что Тельма спускается по лестнице. Она вошла на кухню и сказала: «Я еду к маме забрать детей». А я смотрел, как она берет стопку журналов «Домашний очаг» со стола и начинает складывать к себе в сумку. Потом Тельма остановилась, обернулась и увидела, что я стою у холодильника в трусах и халате, с сигаретой во рту, и чешу яйца.
– Ты покормил кур? – спросила она.
– Я же тебе сказал, они бракованные.
– Ради Бога, просто покорми их, Джон. Или знаешь что? Пусть сдохнут – мне уже всё равно.
– Я иду в паб.
– В махровом халате, который тебе подарили на Рождество?
– Ага.
– Классно, Джон. Очень стильно.
– Ты не видела мои тапочки?
– Поищи на собачьей подстилке. Я вернусь в восемь.
Следующее, что я помню – как выхожу из дома в резиновых сапогах – тапочки я не нашел – и иду в направлении паба. По пути пытаюсь затянуть пояс на халате – не хочу светить болтающимися яйцами прохожим фермерам, особенно тому бородатому психу-трансвеститу, что жил по соседству.
Когда я дошел до ворот внизу улицы, то вдруг передумал. «Знаешь что? – сказал я себе. – Я покормлю этих кур. Черт с ними. Если это делает ее счастливой, я это сделаю». Развернулся и побрел обратно к дому. Но теперь мне захотелось пить, поэтому я дошел до припаркованного «Рендж Ровера», распахнул дверь и добрался до бардачка, где лежала бутылка скотча— на всякий случай.
Сделал глоток. А-а-ах. Так-то лучше! Рыгнул.
Пошел в сад… Но потом снова передумал. «К черту этих кур!» – подумал я. – Эти маленькие ублюдки не снесли мне ни одного яйца! К черту их! К черту их всех!»
Сделал глоток. А-а-ах. Рыгнул. Затянулся сигаретой.
Потом вспомнил, что еще не докурил ту, которую уже держал во рту, и бросил ее Тельме на овощную грядку. Снова передумал и на этот раз отправился к сараю.
Я распахнул дверь, постоял и посмотрел на свою полуавтоматическую «Бенелли» на стойке. Взял, открыл посмотреть, заряжена ли она, – заряжена – и набил себе карманы халата патронами. Потом дотянулся до верхней полки, достал канистру бензина, которую садовник держал для газонокосилки, на которой я смеха ради часто ездил в паб (мне ее прислали из офиса Патрика Мехена, хотя я и просил их купить комбайн).
Так вот, с канистрой в одной руке и ружьем в другой, а еще с бутылкой скотча под мышкой и сигаретой в зубах, я, шатаясь, побрел в сад к курятнику. Солнце уже садилось, и всё небо стало красно-оранжевым. В голове у меня всё крутились слова Тельмы: «Джон, покорми кур. Джон, ты покормил кур?»
А потом слова нашего бухгалтера: «Ребята, это серьезно. Это счет из налоговой на миллион долларов».
И слова Гизера: «Мы назовем альбом «Technical Ecstasy». Нам нужно найти новый стиль… Мы не можем вечно заниматься этой черномагической херней».
Они всё звучали и звучали. Снова и снова.
«Джон, покорми кур». «Парни, это серьезно».
«Мы назовем альбом