Но я не знал, что ключ был от номера в другом отеле «Hyatt» – из отеля в городе, где мы останавливались накануне. Гастрольный менеджер отправил мой багаж по нужному адресу, а вот сам я пришел не туда. Это не должно было стать проблемой: мой ключ просто не подошел бы к двери, и я, спустившись к администратору, обнаружил бы ошибку. Но в номере была горничная, которая взбивала подушки, поэтому дверь была открыта. Я вошел и показал ей ключ – на котором был верный номер и логотип «Hyatt». Горничная пожелала мне приятного отдыха и закрыла за собой дверь, а я лег не в ту постель не в том номере и заснул.
На двадцать четыре часа.
В день нашего концерта. Конечно, в отеле посылали за мной, но в номере нашли там только мой багаж. Все понятия не имели, что я в отрубе на другом этаже в другом крыле здания. Ребята паниковали, мою страшную рожу показывали по всем местным телеканалам, копы отправили специальный поисковый отряд, поклонники начали планировать бдение при свечах, страховая компания разрывала телефон, все концертные площадки в Америке приготовились отменить наши выступления, а Тельма решила, что стала вдовой.
А потом я проснулся.
Первым делом я позвонил администратору и спросил, который час. «Шесть часов», – ответила мне женщина. Идеальное время, подумал я. Концерт начнется в восемь. Я встал с постели и стал искать свой чемодан. Потом понял, что вокруг как-то слишком тихо.
Поэтому я позвонил администратору еще раз.
– Утра или вечера? – спрашиваю.
– Простите?
– Вы сказали, что сейчас шесть часов. Утра или вечера?
– А, утра.
– А.
Потом я позвонил в номер гастрольного менеджера.
– Да? – каркнул он.
– Это я, Оззи. Кажется, у нас проблемы.
Молчание.
Затем последовали слезы – слезы ярости. До сегодняшнего дня мне не вставляли такого количества этих самых..
О том, что я уволен, мне сообщил Билл.
Это было 27 апреля 1979 года, в пятницу днем.
Мы репетировали в Лос-Анджелесе, я был пьян, но тогда я всё время был таким. Очевидно, что сделать это Билла заставили остальные, потому что это совсем не его роль.
Я точно не помню, что он мне сказал. С тех пор мы об этом больше не говорили. Но основной смысл был в том, что Тони считал меня алкашом, наркоманом и неудачником и что я только сбиваю с пути всех остальных. Я понял, что Айомми наконец отомстил мне за тот мой уход из группы. Честно говоря, я даже не сильно удивился: в последнее время в студии у меня было ощущение, что Тони пытается вывести меня из себя, заставляя снова и снова, дубль за дублем перезаписывать вокальную партию, хотя она изначально была неплоха.
Я не мог позволить этим событиям повлиять на нашу дружбу с Биллом. Я сочувствовал парню, потому что у него недавно умерла мама. А вскоре после того, как меня выгнали из Black Sabbath, умер его отец. Узнав об этом, я решил – к черту войны, я всё еще его друг, мы всё те же люди, многие месяцы прожившие вместе в доме на колесах, гастролируя по Америке. И сразу поехал к Биллу в Бирмингем.
Он очень тяжело перенес потерю, и я ему сильно сочувствовал. А потом похороны его отца вдруг превратились в фарс. Гроб вынесли из церкви, и оказалось, что кто-то из присутствующих угнал машину викария. Викарий наотрез отказался продолжать службу, пока не получит обратно свою машину. К счастью, кто бы там ни угнал эту чертову машину, он не смог снять блокировку руля и в итоге въехал в клумбу. Представьте, каково это – когда ты провожаешь в последний путь своего старика, а вокруг происходит вся эта херня. Невероятно.
Но я бы солгал, сказав, что не чувствую предательства со стороны с Black Sabbath. Мы ведь не были каким-нибудь штампованным бой-бэндом, участников которого легко менять. Мы были четырьмя парнями из одного города, которые выросли в одном районе. Мы были как братья, как одна семья. И увольнять меня за то, что я все время ходил в говно, – лицемерная херня. Мы все были в говно. Если ты под кайфом, и я под кайфом, и ты говоришь, что я уволен за то, что я под кайфом – как такое, черт побери, может быть? Потому что я слегка больше в говно, чем ты?
Но меня это давно не волнует – ведь в итоге всё сложилось только к лучшему. Сложившаяся ситуация дала мне мощный пинок под зад, который был очень нужен. А ребятам, наверное, было гораздо веселее записываться с новым вокалистом. Не могу сказать ничего плохого о парне, которого они наняли вместо меня – Ронни Джеймсе Дио раньше пел в Rainbow. Он отличный вокалист. Но, опять же, он не я, а я не он. Я только жалею, что свою группу они не назвали Black Sabbath II.
И всё.
Часть вторая
Начать сначала7. Де-Мойн
Внезапно я оказался безработным.
Без особых шансов на трудоустройство.
Помню, как подумал, что у меня в кармане есть еще немного денег, и я в последний раз сгоняю в Лос-Анджелес, а потом окончательно вернусь в Англию. Я действительно решил, что коттедж Булраш придется продать, а самому пойти работать на стройку или завод. Я просто смирился с фактом, что всё кончено. В любом случае, все что со мной происходило и так никогда не казалось мне по-настоящему реальным. Первым делом я поселился в отеле «Le Parc» в Западном Голливуде, который оплачивала компания Дона Ардена «Jet Records». Если честно, я очень удивился, что Дон на него раскошелился. В тот момент, когда он поймет, что я не вернусь в Black Sabbath, сказал я себе, меня оттуда вышвырнут – так что можно кутнуть, пока этого не произошло. В отеле «Le Parc» были не номера, а небольшие апартаменты с кухней, где можно было готовить. Но меня не выгоняли. Я просто сидел на кровати в комнате с закрытыми шторами и смотрел старые военные фильмы. Я не видел дневного света несколько месяцев. Ко мне приходил дилер – приносил кокс или траву, бухло доставляли из магазина «Gil Turner’s», да время от времени девчонки приходили потрахаться. Странно, что кто-то из них еще на это решался. Я ел столько пиццы и пил столько пива, что сиськи у меня были больше, чем у жирного старшего брата Джаббы Хатта.
Я сто лет не видел Тельму и детей. Звонил им по телефону, но чувствовал, что они словно ускользают от меня, и из-за этого еще больше впадал в депрессию. Так получилось, что с Black Sabbath я проводил больше времени, чем со своей семьей. Обычно мы несколько месяцев гастролировали, недели три отдыхали, а потом ехали сразу на какую-нибудь ферму или в замок и зажигали на всю катушку, пока не появлялись новые песни. Так мы жили десять лет, и вся наша личная жизнь пошла прахом: брак Билла развалился, брак Тони развалился, брак Гизера развалился. Но я не хотел этого, потому что тогда потерял бы и дом, и детей, а я уже потерял отца и группу.
Я просто хотел закрыться, уйти от всего этого.
Поэтому я спрятался в «Le Parc» и пил, и пил.
В один прекрасный день ко мне в дверь постучал Марк Носиф. Он был барабанщиком и тоже работал под крылом Дона Ардена, играя со всеми, начиная с Velvet Underground и заканчивая Thin Lizzy. Марк сказал, что к нему должна прийти Шерон из «Jet Records» и кое-что забрать – а он жил здесь же, в других апартаментах, – но он должен ехать на концерт. И протянул мне конверт.
– Не мог бы ты оказать услугу и передать ей это? – спросил Марк. – Она позвонит тебе снизу.
– Без проблем, – ответил я.
Как только он закрыл дверь, я взял нож и открыл конверт. Внутри было пятьсот долларов наличными. Черт знает, для чего они были нужны, и мне было всё равно. Я просто позвонил своему дилеру и купил кокса на пятьсот долларов. Через несколько часов пришла Шерон и спросила, есть ли у меня что-то для нее.
– Нет, – ответил я, сделав невинный вид.
– Ты уверен, Оззи?
– Абсолютно.
Не нужно было быть Эйнштейном, чтобы понять, что произошло. На столике лежал большой пакет кокса, а рядом вскрытый конверт, на котором маркером было выведено «Шерон».
Увидев это, Шерон устроила мне основательную взбучку. Она ругалась и кричала, что я чертова ходячая неприятность.
«Кажется, такими темпами я ее не скоро трахну», – подумал я.
Но на следующий день она вернулась и застала меня лежащим в луже собственной мочи и курящим косяк.
– Слушай, – сказала она, – мы хотим работать с тобой, но ты должен взять себя в руки.
– С чего бы кому-то хотеть со мной работать? – удивился я.
Я никак не мог в это поверить. Правда, не мог. Но хорошо, что хоть кому-то есть до меня дело, потому что у меня за душой оставалось всего несколько долларов. О моих гонорарах за работу в Black Sabbath речи не шло, их просто не было, счета в банке тоже. Сначала Дон хотел, чтобы я замутил группу под названием Son of Sabbath, что показалось мне ужасной идеей. Потом хотел, чтобы я что-то придумал с Гэри Муром. От этого я тоже был не в восторге, несмотря на то, что однажды мы съездили в Сан-Франциско с Шерон, Гэри и его подружкой и хорошенько повеселились. Честно говоря, в этой поездке я и понял, что влюбился в Шерон. Но ничего не произошло: в конце вечера она просто вернулась к себе в отель, а я продолжил пускать слюни в пиво.
Худшая идея, которая пришла в голову Дону Ардену, – чтобы мы с группой Black Sabbath давали совместные концерты, выступая по очереди. Я спросил Шерон: «Он что, стебется?» Но потом Шерон начала все больше заниматься моими делами и решила, что мне нужен настоящий сольный альбом.
Я хотел назвать его «Blizzard of Ozz».
И потихоньку всё начало складываться.
Я никогда не встречал человека, которому бы всё удавалось так же, как Шерон. Если она говорила, что что-то сделает, то так и будет. Или, по крайней мере, возвращалась и говорила: «Слушай, я сделала всё возможное, но у меня не вышло». Она была менеджером от Бога, рядом с которым всегда знаешь, что происходит. А вот отец Шерон орал и лез на рожон, как какой-нибудь главарь банды, поэтому я старался его избегать. Конечно, чтобы записать альбом и отправиться в турне, мне нужна была группа. Раньше никогда не проводил прослушиваний и был без понятия, с чего начать. Шерон помогала мне и устраивала встречи со множеством молодых, подающих надежды гитаристов из Лос-Анджелеса. Но я был в неподходящем состоянии, поэтому просто находил диван в углу и на нем вырубался. Однажды мой друг Дейна Страм – который пробовался на бас-гитариста – сказал: «Слушай, Оззи, есть один парень, на которого тебе точно стоит посмотреть. Он играет в группе под названием Quiet Riot, и он очень хорош». И вечером этот тощий американский парень пришел в «Le Parc». Первое, что пришло мне в голову: он либо баба, либо гей. У парня были длинные, словно мокрые волосы, странный глубокий голос, и он был настолько худой, что его почти не было. Он немного напоминал мне Мика Ронсона, гитариста Дэвида Боуи.