– Сколько тебе лет? – спросил я, когда парень вошел.
– Двадцать два.
– Как тебя зовут?
– Рэнди Роадс.
– Хочешь пива?
– Я бы выпил колы, если есть.
– Я принесу тебе пиво. Кстати, ты парень?
Рэнди рассмеялся.
– Я тебя серьезно справшиваю – сказал я.
– Э… да. С утра был.
Рэнди, должно быть, решил, что я гребаный псих.
Потом мы поехали в студию, чтобы я послушал его игру. Помню, как Рэнди подключил свою гитару «Gibson Les Paul» к маленькому репетиционному усилителю и спросил: «Ничего, если я немного разомнусь?»
– Да делай что хочешь, – ответил я.
И он начал «разогреваться».
– Достаточно, Рэнди, остановись.
– Что не так? – спросил он, обеспокоенно посмотрев на меня.
– Ты принят.
Нужно было слышать, как Рэнди играет, приятель. Я чуть не заплакал, настолько он был хорош.
Вскоре мы полетели в Англию репетировать. Я быстро понял, что, несмотря на то, что Рэнди выглядел как Мистер Крутой, он был очень милым и рассудительным парнем. И настоящим джентльменом – уж этого точно не ожидаешь от американских рок-н-ролльщиков.
Я не мог понять, почему он вообще захотел связываться с опухшим пьянчугой-неудачником вроде меня.
Сначала мы жили в коттедже Булраш с Тельмой и детьми, где и написали нашу первую песню «Goodbye to Romance». Работа с Рэнди и работа с Black Sabbath были, как небо и земля. Однажды я просто бродил по дому и напевал мелодию, которая несколько месяцев крутилась у меня в голове. Рэнди спросил: «Это твоя песня или The Beatles?» Я ответил: «Это не песня, просто что-то в голове застряло». Но он заставил меня сесть и записать мелодию.
Рэнди был невероятно терпелив, и я даже не удивился, узнав, что его мама – учительница музыки. Впервые в жизни я почувствовал себя с кем-то на равных в написании песен.
Еще одно яркое воспоминание о Рэнди связано с тем, как была написана песня «Suicide Solution». Мы были на вечеринке группы Wild Horses на репетиционной базе Джона Хенри в Лондоне. Все были под чем-то, а Рэнди сидел в углу и экспериментировал с риффами на своей гитаре «Flying V». Вдруг он сыграл да-да-да-ла-да, ДА, да-ла-да. Я кричу:
«Эй, Рэнди! Что это было?»
Он только пожал плечами. Я попросил его сыграть это еще раз, а потом напел строчки, которые какое-то время крутились у меня в голове: «Wine is fine, but whiskey’s quicker / Suicide is slow with liquor». И всё, почти всю песню мы написали прямо там. Вечер закончился тем, большим совместным джемом.
Там был и Фил Лайнотт из Thin Lizzy. Тогда я в последний раз виделся с ним. У Фила судьба сложилась очень трагично. Я всегда считал, что он не достиг того, чего мог бы достичь. Великолепный, черт побери, артист, прекрасный голос, классный стиль, но в итоге его сгубил старик героин.
Слава Богу, что я не влип в это дерьмо.
Рэнди обожал Британию.
Каждые выходные он садился в фургон и ехал куда-нибудь – просто посмотреть новые места. Куда он только не ездил – в Уэльс, Шотландию, Озерный край. Еще Рэнди коллекционировал игрушечные поезда и привозил их отовсюду, где только ни бывал. Он был спокойным, очень сосредоточенным парнем, не любил выделываться, но с ним было весело. Как-то раз мы сидели в баре, а в углу какой-то парень исполнял классическую музыку на пианино. Вдруг Рэнди подошел к нему и сказал:
«Не возражаешь, если я присоединюсь?»
Парень смотрит на Рэнди, смотрит на бар, видит меня и говорит:
«Э… конечно».
Рэнди достает свой «Гибсон», подключает к маленькому комбику и начинает подыгрывать Бетховену или чему-то еще… Ну а потом начинает вплетать туда всякие всякие рок-н-ролльные пассажи, и к концу произведения уже стоит на коленях, с высунутым языком и выпиливает дичайшее соло. Это было чертовски весело. Весь бар просто покатывался.
Забавно, но, как мне кажется, Рэнди никогда особо не нравились Black Sabbath. Он был серьезным музыкантом. То есть многие рок-н-ролльные гитаристы очень хороши, но они эксплуатируют какую-то одну фишку и используют один трюк, и, если не знаешь песню, то по ним можно сразу распознать что такое – кто такой. Но Рэнди мог сыграть что угодно. На него повлияло огромное количество музыкантов, от Лесли Уэста до таких звезд джаза, как Чарли Крисчен, и классических ребят вроде Джона Уильямса. Он не понимал, почему люди тащатся от «Iron Man», считал ее настолько простой, что ее сможет исполнить даже ребенок.
Мы даже спорили на эту тему. Я говорил:
«Слушай, если песня всем нравится, кому какое дело, насколько она простая? Сложно придумать что-то проще риффа песни «You Really Got Me» – но ведь она чумовая. Когда я купил этот сингл, я слушал его, пока не сломалась иголка на отцовской радиоле».
Рэнди только пожимал плечами и отвечал: «Наверное».
Пока мы были в Англии, брат Шерон нашел нам басиста Боба Дэйсли, парня из Австралии, который подписал контракт с компанией Jet в составе группы Widowmaker, поэтому Дэвид был с ним знаком. Боб мне сразу понравился. Он был настоящим рок-н-ролльщиком с пышной шевелюрой, облаченный в джинсовки-безрукавки. Мы вместе были не против и в паб заглянуть, и кокса нюхнуть.
Но Боб был не просто басистом. Он тоже помогал писать песни.
Оттягивались мы с ним здорово, по крайней мере, поначалу. А вот найти барабанщика оказалось не так уж просто.
Прослушав пол-Британии, мы наконец нашли Ли Керслэйка, который играл в Uriah Heep. Он был парнем, что надо. Ли – один из тех верзил, что комфортнее всего ощущают себя в пабе. Очень крутой барабанщик, но вот парень, с которым я действительно очень хотел играть, – Томми Олдридж из группы Pat Travers Band – оказался занят.
Еще одним участником нашего первого состава был клавишник из Ипсвича по имени Линдси Бриджуотер. Он был очень образованным парнем и никогда не имел дела с типами вроде нас. Я сказал ему: «Линдси, ты похож на гребаного школьного учителя. Я хочу, чтобы ты зачесал волосы назад, надел белый плащ, накрасился черной помадой и карандашом для глаз. А когда играешь на сцене, то должен рычать на зрителей».
Бедный парень с нами долго не протянул.
Я бы нагло соврал, если бы сказал, что не чувствовал себя соперником Black Sabbath, когда записывал «Blizzard of Ozz». Я, конечно, желал им добра, но в душе обсирался от страха, что без меня они добьются бо`льших успехов. Их первый альбом с Дио был довольно хорош. Я, конечно, не побежал его покупать, но слышал несколько песен по радио. Он занял девятое место в чартах Британии и двадцать восьмое в Штатах. К тому времени, когда в студии «Ridge Farm» в Суррее мы закончили «Blizzard of Ozz», я уже понимал, что у нас получился крутой альбом. Собственно, к окончанию работы материала было даже на два альбома.
И было просто круто наконец-то держать рычаги управления процессом, мне наконец это удалось. Хотя, даже если тебе самому сделанное кажется по-настоящему клевым, никогда не можешь точно предугадать реакцию публики. Все встало на свои места, когда на радио начали крутить «Crazy Train». Наконец дело было в шляпе. Альбом выстрелил.
Когда он вышел в Великобритании в сентябре 1980 года, то сразу взлетел на седьмое место в чартах. В Америке он появился спустя полгода и хотя занял лишь двадцать первое место в хитах, продался тиражом в четыре миллиона экземпляров, а потом альбом Blizzard of Ozz вошел в топ-100 альбомов-бестселлеров десятилетия по версии «Billboard».
А что рецензии? Не знаю. Я их не читал.
За несколько дней до начала гастролей я наконец-то затащил Шерон к себе в постель. Долго же я этого ждал, черт побери. Мы работали в студии «Shepperton» в Суррее и готовились к своему первому концерту, который должен был состояться в Блэкпуле под вымышленным названием The Law. Все мы жили в одном отеле через дорогу, и я просто проводил Шерон до ее номера. Возможно, я даже использовал свой весьма «оригинальный» прием: «Можно посмотреть у тебя телевизор?» Обычно мне на это отвечали: «Отвали, у меня нет телевизора».
Но на этот раз прием почему-то сработал.
Естественно, я был в говно. Как и Шерон – иначе быть не могло. Всё, что я помню, – она решила пойти в душ, а я просто сорвал с себя одежду и запрыгнул к ней. Одно за другое, и вот случилось то, что обычно бывает, когда залезаешь к девушке в душ.
Я очень сильно влюбился в Шерон, чувак.
Дело в том, что до нашей встречи я никогда не встречал девушки, настолько похожей на меня. Когда мы с ней куда-то ходили, люди обычно думали, что мы брат и сестра. Куда бы мы ни пошли, везде оказывались самыми пьяными и самыми шумными.
В то время мы постоянно творили что-то безумное.
Однажды вечером в Германии мы пошли на большой ужин с главой «CBS Europe», который выпускал альбом «Blizzard of Ozz». Это был большой бородатый парень, который жевал сигару и был совершенным трезвенником. Конечно, я чувствовал себя не в своей тарелке, черт побери. И вот мы все сидим за огромным столом, как вдруг посреди ужина мне взбрело в голову залезть на стол и станцевать стриптиз. Какое-то время всем казалось, что это забавно. Но в итоге я оказался совершенно голым, нассал в винный графин парня из «CBS», встал перед ним на колени и поцеловал его в губы.
Вот это уже смешным никому не показалось.
После этого ни одну из наших песен не крутили в Германии много лет. Помню, как мы летели назад из Берлина, а Шерон рвала контракты и ругалась:
– Минус одна страна.
– Но ведь стриптиз стоил того, правда? – спросил я.
– Оззи, это был не стриптиз. Это была чертова пародия на нацистский парад. Ты оскорбил бедного немца до глубины души. А потом ты еще и свои чертовы шары в вино сунул.
– Вроде я нассал ему в вино?
– Это было до того, как ты нассал ему в вино.
Потом мы отправились в Париж, а я всё еще не отошел от Берлина. Я был до одури пьян, потому что бухло давали нам на халяву. К тому времени все уже узнали о том, что произошло в Германии, поэтому люди из звукозаписывающей компании, которые повели нас выпить в ночной клуб, глаз с нас не спускали. Все говорили о делах, и, чтобы развеять скуку, я повернулся к парню, который сидел рядом со мной и сказал: «Эй, сделаешь мне одолжение?»