Сначала с ним полетали Дон и Джейк. Всё было хорошо: взлет и посадка прошли гладко. Потом в самолет сели Рэнди и Рэйчел. Есть фотография, где они вдвоем стоят у этого самолета перед взлетом. И улыбаются. Однажды я увидел этот снимок, но больше никогда не смог на него смотреть. Мне сказали, что Рэйчел согласилась полетать только после того, как Айкокк пообещал не исполнять в воздухе никаких трюков. Если действительно пообещал, то он – чертов лжец, а еще и кокаиновый псих: все, кто был на земле, сказали, что Эндрю два или три раза пролетел очень низко, прямо над автобусом, пока не врезался в крышу в нескольких сантиметрах от места, где мы спали с Шерон. Но самое безумное во всем этом – и чего я до сих пор никак не могу переварить, хотя прошло уже тридцать лет, – в то время парень переживал тяжелый развод, и его будущая бывшая жена стояла как раз рядом с автобусом, когда он врезался в него на самолете. Очевидно, Айкокк подобрал ее в одном из городов, где мы выступали, и подвозил домой. Подвозил домой? Женщину, с которой разводится?
В то время было много разговоров о том, не пытался ли Эндрю случайно ее убить, но кто теперь знает, черт возьми? Что бы он там ни пытался, но Айкокк спустился так низко, что, даже если бы не задел автобус, то всё равно врезался бы в деревья за ним.
Дон наблюдал за происходящим.
Я ему очень сочувствую, потому что, должно быть, это было ужасное зрелище. Когда самолет задел крылом автобус, Рэнди и Рэйчел выбросило через лобовое стекло. Потом самолет – уже без крыла – врезался в деревья, упал в гараж и взорвался. Пожар был настолько сильным, что полицейским пришлось опознавать тела по зубам.
Я до сих пор не люблю говорить или даже думать об этом.
Если бы я не спал, то тоже оказался бы в этом гребаном самолете, это точно. Зная меня, я бы стоял на крыле, в говно пьяный, на руках или исполнял бы сальто. Но я не понимаю, почему там оказался Рэнди.
Он ведь ненавидел летать.
За несколько недель до этого мы с ним пили в баре в Чикаго. Мы как раз должны были сделать перерыв в гастролях на десять дней, и Рэнди спросил, сколько времени ехать на машине из Нью-Йорка в Джорджию, где будет следующий концерт. Я спросил, какого черта он собирается пилить из Нью-Йорка в Джорджию на машине, если существует такое изобретение, как самолет. А он ответил, что боится лететь, потому что недавно самолет компании «Air Florida» врезался в мост в Вашингтоне. Погибло семьдесят восемь человек. Так что Рэнди вряд ли бы захотелось развлечься полетом на четырехместном куске дерьма. Он даже на самолете большой коммерческой авиакомпании лететь не хотел.
В то утро происходило какое-то странное необъяснимое чертово дерьмо, потому что Рэйчел тоже не любила самолеты. У нее было слабое сердце, так что вряд ли ей бы захотелось войти в «мертвую» петлю. Многие говорят: «Ой, да они просто страдали херней, как это обычно бывает у гребаных рок-звезд». Я хочу всё прояснить: Рэйчел было далеко за пятьдесят, и у нее было сердечное заболевание, а Рэнди был очень уравновешенным парнем и боялся летать. Это просто не имеет никакого смысла.
Когда приехали пожарные, огонь уже догорел. Рэнди погиб. Рейчел погибла. Я наконец-то что-то надел и взял пива из той груды, которая осталась от холодильника в автобусе. Я не мог справиться с ситуацией. Шерон бегала и искала телефон. Она хотела позвонить отцу. Потом приехали копы. Такие старые добрые копы. Они нам не слишком сочувствовали.
«Оззи Озз-берн, а? – сказали они. – Псих, который ест летучих мышей».
Мы поселились в какой-то дыре под названием «Hilco Inn» в Лизбурге и, как могли, прятались от прессы, пока полицейские делали свое дело. Нам нужно было позвонить маме Рэнди и лучшей подруге Рэйчел – Грейс, и это было просто ужасно.
Мы все хотели поскорее свалить из гребаного Лизбурга, но пришлось остаться там, пока не оформят все документы.
Никто из нас не понимал, как это вообще произошло. Сначала всё было волшебно, а потом вдруг обернулось страшной трагедией.
«Знаешь что? Я думаю, это знак, что я больше не должен этим заниматься», – сказал я Шерон.
К тому времени у меня наступило полное физическое и психическое расстройство. Пришлось вызвать врача и вколоть мне успокоительное. Шерон чувствовала себя не намного лучше. Она была в ужасном состоянии, бедняжка. Единственным утешением было сообщение от AC/DC со словами: «Если мы можем чем-то вам помочь, дайте нам знать». Для меня это многое значило, и я всегда буду благодарен им за это. Вот уж действительно – друзья познаются в беде. На самом деле ребята из AC/DC хорошо нас понимали, потому что всего за пару лет до этого их вокалист Бон Скотт умер от отравления алкоголем, и тоже в трагически молодом возрасте.
Наутро после аварии я позвонил своей сестре Джине, которая рассказала, что наша мать ехала в автобусе и увидела в киоске газетный заголовок: «ОЗЗИ ОСБОРН – СМЕРТЬ ПРИ КРУШЕНИИ САМОЛЕТА». Моя бедная старая мама чуть с ума не сошла. В тот же день я вернулся на место происшествия с зятем Рэнди. Автобус всё еще был там, скрученный в форме бумеранга, рядом с руинами гаража. И там, в углу, на груде пепла и обломков, лежал совершенно чистый клочок футболки Рэнди с логотипом «Гибсон», в которой он погиб. Только логотип, больше ничего. Я не верил своим глазам – настолько это было жутко.
Тем временем у отеля разгуливали какие-то подростки. Я заметил, что некоторые из них одеты в костюмы с шоу Diary of a Madman, и спросил у Шерон: «Мы ведь не продаем такие костюмы, правда?» – а она ответила, что нет. Я подошел к парню и спросил:
– Откуда ты взял этот костюм?
– О, я залез в автобус и взял его там.
Я чуть не взорвался от злости. Чуть башку ему не оторвал.
В конце концов все бумаги были готовы – единственным наркотиком в теле Рэнди был никотин – и копы разрешили нам уехать. Думаю, они были рады, что мы свалили.
Потом нам нужно было провести двое похорон за одну неделю, и чертова ответственность за них легла на всех нас, особенно на Шерон, которая ужасно страдала. Она не могла слушать «Diary of a Madman» еще много лет.
Похороны Рэнди проходили в Первой лютеранской церкви в Бербанке. Я был в числе тех, кто нес гроб. На алтаре стояло много крупных фотографий Рэнди. Помню, как подумал: всего несколько дней назад мы с ним сидели в автобусе, и я говорил, что он, должно быть, с ума сошел, если собрался поступать в университет. Мне было очень плохо. Рэнди был одним из лучших людей, которых я встречал в своей жизни. И я чувствовал свою вину, потому что, если бы он не играл со мной в группе, то не погиб бы. Не знаю, как мать Рэнди пережила похороны – она, должно быть, очень крепкая женщина. Ее малыш умер. Делорес была разведена, и ее дети были для нее всем. А Рэнди так любил ее – просто всем сердцем обожал. Еще много лет спустя, каждый раз, когда мы с Шерон виделись с Ди, то чувствовали себя просто ужасно. Ну что тут скажешь? Должно быть, это самый страшный кошмар любого родителя – потерять своего ребенка.
После службы кортеж отправился из Бербанка в Сан-Бернардино, дорога заняла примерно час. Рэнди похоронили на кладбище Маунтин-Вью, недалеко от могил его бабушки и дедушки. Там и тогда я поклялся, что каждый год в день его смерти буду посылать цветы. В отличие от большинства своих клятв, эту я сдержал. Но ни разу не приходил к могиле. Я бы хотел как-нибудь навестить Рэнди, еще до того, как встречусь с ним по другую сторону.
Похороны Рэйчел проходили совсем по-другому. Их устроили в церкви Евангелия для чернокожих где-то на юге Лос-Анджелеса. Рэйчел много значила для этой церкви. И во время службы все пели госпелы, падали на колени и кричали: «Иисус любит тебя, Рэйчел!» – а я думал, какого хрена здесь происходит? Довольно радостная церемония эти афроамериканские похороны. На ней нет места унынию.
На следующей неделе я был приглашен на шоу Дэвида Леттермана. Это было нереально, приятель. Как только я сел и музыка затихла, Дэйв сказал мне: «Давай сразу проясним, Оззи. Из того, что я слышал, ты откусил голову…»
Я поверить не мог, что он собирается об этом говорить. – «Давай, не будем об этом», – сказал я. Но было уже слишком поздно.
Дэйв в целом очень хорошо ко мне отнесся – он был вежлив и проявил сочувствие, – но я был вообще не в настроении рассказывать про летучую мышь. Шок – очень странная вещь, да и похороны прошли тяжело.
В конце интервью Дэйв сказал мне: «Я знаю, что в твоей жизни недавно произошла личная и профессиональная трагедия. Честно говоря, я удивлен, что ты не отменил нашу договоренность об этой встрече, и я это очень ценю и хочу, чтобы ты сказал об этом пару слов».
– Всё, что могу сказать, – что потерял двух замечательнейших людей в своей жизни, – сказал я, сдерживая ком в горле. – Но я не собираюсь останавливаться, потому что рок-н-ролл – это мое, и потому что играю рок-н-ролл – для людей, а я люблю людей. Я продолжу, потому что Рэнди и Рэйчел хотели бы, чтобы я не останавливался, и я не остановлюсь, потому что рок-н-ролл не убьешь.
Если это звучит уже слишком пафосно, то потому, что я тогда нажрался в ноль.
Только так я и мог существовать в это время.
Скажу по секрету, я не был так уж уверен, что рок-н-ролл нельзя убить.
– Так не должно быть, – говорил я Шерон. – Давай закончим на этом.
Но она и слушать не хотела.
– Нет, мы не будем ничего заканчивать. Это твоя судьба, Оззи, и ты для нее предназначен. Ничто нас не остановит.
Если бы Шерон несколько раз не убеждала меня в этом, я бы никогда снова не вышел на сцену.
Не представляю, кто начал поиски нового гитариста. Шерон была не в себе и совершенно разбита, так что, возможно, поисками занялся офис ее отца в Лос-Анджелесе. Но в конце концов эти заботы помогли развеяться и немного отвлечься от грустных мыслей. Помню, как-то я позвонил Михаэлю Шенкеру, парню из Германии, который играл в UFO. А он сразу: «Я окажу тебе такую любезность, но хочу и частный самолет». Ну и дальше – «дай мне это, дай мне то». Я спросил: «Почему ты с ходу предъявляешь требования? Отыграй со мной хотя бы один концерт, и мы всё обсудим». Но он всё знай твердил свое: «Ой, мне нужно вот это, и это, и это». Так что в конце концов я сказал: «Знаешь что? Иди-ка ты на хер».