Сколько бы я ни пил и сколько бы времени ни отсутствовал, я обожал быть папой. Так весело наблюдать, как эти маленькие человечки, которым ты дал жизнь, развиваются и растут. Шерон тоже очень нравилось быть мамой. Но в какой-то момент и ей хватило. Когда родился Джек, она сказала мне: «Оззи, не подходи ко мне после следующих гастролей. У меня такое ощущение, что я беременна всю жизнь и я так больше не могу».
Поэтому я пошел и сделал вазэктомию. Ощущение было очень странное.
– Вы в курсе, что это необратимый процесс, мистер Осборн? – спросил врач.
– Ага.
– Так вы уверены?
– О да.
– Абсолютно уверены?
– Док, поверьте, я уверен.
– Хорошо, подпишите эту бумагу.
После операции мои шары раздулись до размера арбузов. И ужасно болели. «Эй, док, – сказал я. – Можете дать мне что-нибудь, если не опухоль снять, то хотя бы унять боль?»
В общем, я эту операцию никому не рекомендую. После нее, когда кончаешь, оттуда выходит только какая-то пыль. Как будто сухо чихаешь. Очень странно, приятель.
Потом, спустя девять месяцев, Шерон снова задумалась. Так что мне пришлось вернуться к врачу и попросить вернуть всё обратно.
«Черт побери, – сказал он. – Я же говорил, что так нельзя. Но, полагаю, всегда можно попробовать».
Ничего не получилось. Как и сказал доктор, вазэктомия почти необратима. Может, если бы я просто очистил каналы, то всё было бы хорошо. Кто знает? Но с тех пор мы перестали пытаться завести еще детей. Пятеро детей – тоже неплохо, и я их всех очень люблю.
Они – лучшее, что есть в моей жизни, это точно.
Другая проблема вазэктомии в том, что я почему-то решил, что у меня появилась свобода делать всё, что захочу – или, по крайней мере, мне казалось, что я этого хочу, когда в жопу пьян. Но моя жена выросла в мире рок-н-ролла, поэтому чует любое вранье за десять тысяч километров. А я худший лжец в мире.
Так что она точно знала, что я задумал. Конечно, её это бесило, но она с этим мирилась. Поначалу.
Не то чтобы у меня были какие-то романы. Просто я мечтал хотя бы часик побыть Робертом Редфордом. Но эта игра мне едва ли давалась. В основном, когда я пробовал что-то замутить, деваха либо вызывала «Скорую», либо тащила меня обратно в отель на такси, пока меня выворачивало наизнанку. Начинал я вечер Джеймсом Бондом, а заканчивал куском дерьма на полу. А чувство вины после этого было невыносимое. Я от него места себе не находил. Считал себя полным идиотом. А так как я ужасный ипохондрик, то еще и обсирался от страха, что подцепил какой-нибудь редкий смертельный вирус. Я могу заразиться и через телик, поверьте. Например, принимаю какую-нибудь снотворную таблетку, потом вижу ее рекламу по телевизору, где диктор говорит: «Побочными эффектами могут быть рвота, кровотечение, летальный исход», – и я уже уверен, что нахожусь одной ногой в могиле. Дошло до того, что я вызывал врачей два раза в неделю, чтобы осмотрели мой член, просто на всякий случай.
А потом открыли СПИД.
Сначала я не волновался. Как и большинство людей, я думал, что он бывает только у геев. А я, независимо от того, насколько бывал пьян и под кайфом, никогда не думал о том, чтобы развлечься с каким-нибудь парнем с волосатой задницей. Но скоро все поняли, что необязательно быть геем, чтобы подцепить СПИД. Потом как-то вечером я трахнул одну девку в отеле «Sunset Marquis» в Западном Голливуде. Как только мы закончили, я понял, что что-то не так. Так что в два часа ночи я позвонил администратору и спросил, работает ли врач. Врач работал – в таких роскошных отелях всегда есть свой врач, – и он пришел ко мне в номер, проверил мое хозяйство и сообщил, что мне нужно сдать анализ.
– В каком смысле, анализ? – спросил я.
– Анализ на ВИЧ, – ответил он.
Вот и всё, подумал я. Я покойник.
Несколько дней я сходил с ума от беспокойства. Я не мог с этим справиться. И выболтал всё Шерон. Можете себе представить, чем это обернулось. Представьте бомбу весом в 100 мегатонн, которую русские рванули где-то в Арктике.
Вот такой была Шерон, когда я рассказал, что мне нужно сдать тест на ВИЧ, потому что я трахнул какую-то странную девку из бара в отеле. Слово «злилась» не подходит даже для начала описания ее реакции. Был такой страшный скандал, что я даже подумал, может, лучше уж было бы не дожить до следующей подобной взбучки.
Во всяком случае, я сдал анализ. А через неделю мы с Шерон пошли за результатами.
Никогда не забуду, как доктор вошел в тот маленький кабинет, достал папку и сказал: «Ну, мистер Осборн, хорошая новость в том, что у вас нет герпеса, трепака и сифилиса».
Как только он это произнес, я понял, что что-то не так.
– А плохая новость? – спросил я.
– «Боюсь, что сказать вам это в любом случае будет нелегко, – ответил он, и всё мое тело окаменело от страха. – У вас положительный результат на ВИЧ.
Я буквально упал на колени, взялся руками за голову и закричал: «КАКОГО ХРЕНА ТЫ ГОВОРИШЬ, ЧТО У МЕНЯ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ РЕЗУЛЬТАТ НА ВИЧ? ЭТО ЖЕ, МАТЬ ЕГО, СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР, УБЛЮДОК!»
Замечу, что в те времена ВИЧ не лечили так, как сейчас. Если у тебя ВИЧ, это значило, что ты заболеешь СПИДом и умрешь. Конец. А если у меня ВИЧ, то, вероятно, это значит, что у Шерон тоже ВИЧ. А это значит, что я убил мать своих детей.
Я даже смотреть не мог на Шерон, настолько мне было плохо. Должно быть, в этот момент она меня возненавидела. Но она ничего не сказала. Думаю, была в шоке от этой новости не меньше, чем я.
Потом на столе у врача зазвонил телефон. Я всё еще стоял на коленях и кричал, но скоро заткнулся, когда понял, что это звонят из лаборатории сообщить мои результаты. Я слушал, как врач агакает и угукает. Потом он положил трубку и сказал: «Вообще-то, мистер Осборн, позвольте прояснить: ваш анализ дал пограничный результат, а не положительный. Значит, придется сдать его еще раз. Извините за недоразумение».
Недоразумение? Если бы я не был так расстроен, то встал бы и дал ублюдку в рожу.
Но я был не в состоянии что-либо предпринять.
– Сколько времени это займет? – прохрипел я, сдерживая рвоту.
– Еще неделю.
– Я столько не проживу, – сказал я. – Серьезно, док, к этому времени я уже вскроюсь. Можно ли как-то сделать анализ быстрее?
– Это дорого.
– Наплевать.
– Хорошо. Я сообщу вам результаты через день. Тем временем, миссис Осборн, я предлагаю вам тоже сдать анализ.
Побледнев, Шерон кивнула.
На следующий день мы вернулись за моими результатами. Всю ночь я чертовски сокрушался, но Шерон была немного не в настроении меня утешать. Единственное, для чего она была в настроении, – это развод. Честно говоря, я был уверен, что моему браку конец.
«Итак, мистер Осборн, – начал врач. – Мы сделали анализ, и я рад сообщить, что у вас, похоже, нет ВИЧ, но мы должны сделать еще один анализ, чтобы удостовериться».
Я уронил голову в руки, выпустил весь воздух из легких и поблагодарил Господа, как никогда в жизни. Я услышал, как Шерон вздохнула с облегчением и высморкалась.
– Недоразумение, видимо, возникло из-за состояния вашей иммунной системы, – продолжил доктор. – По сути, мистер Осборн, ваша иммунная система в данный момент не работает. Вообще. Сначала в лаборатории не могли понять этот феномен. Поэтому они продолжили изучать кровь и выявили несколько… ну, э… несколько жизненных факторов, которые могли бы объяснить данную аномалию.
– Жизненных факторов?
– У вас в крови близкое к смертельному содержание алкоголя и кокаина, мистер Осборн, не говоря уже о других многочисленных запрещенных веществах. В лаборатории никогда ничего подобного не видели.
– Так у меня правда нет ВИЧ?
– Нет. Но ваш организм думает, что есть.
– Ну, это большое облегчение.
– Мистер Осборн, пусть у вас нет ВИЧ, но ваша жизнь находится в серьезной опасности, если вы не перестанете так налегать на алкоголь и наркотики.
Я кивнул, но к тому времени уже даже его не слушал – был слишком занят, планируя, как выпью, чтобы отметить это событие. Но кое-что в своем образе жизни я после этого поменял – с тех пор больше никогда не изменял Шерон.
Когда кризис СПИДа миновал, я полетел обратно в Англию готовиться к следующему турне. Я провел там неделю или две, как вдруг Шерон в ярости позвонила мне из Калифорнии.
– Оззи, садись на ближайший самолет и лети сюда.
Говорила она серьезно.
– Что? Зачем? – спросил я.
– Просто поезжай в аэропорт, купи билет, а потом позвони в отель «Beverly Hills» и сообщи номер своего рейса.
– С тобой всё в порядке?
– Нет. Еще кое-что, Оззи.
– А?
– ДАЖЕ. НЕ. СМЕЙ. НАПИВАТЬСЯ.
Гудки.
Через пятнадцать часов я уже проходил через паспортный контроль в аэропорту Лос-Анджелеса, как вдруг загорелось десять тысяч вспышек. Я решил, что приехал кто-то из королевской семьи или что-то вроде того. Потом вдруг репортер навел камеру на мое лицо и спросил: «Что ты думаешь, Оззи?»
– О, э… ну, курица была немного сырая, – начал я. – Но, не считая этого, полет прошел довольно прилично.
– Я имею в виду подростка. Погибший подросток. Комментарии?
– Чего?
– Самоубийство. Что ты думаешь?
– Понятия не имею, о чем вы гово…
Прежде чем я договорил, десять телохранителей, оттолкнув репортера, взяли меня в кольцо, проводили на улицу и запихали в черный лимузин.
На заднем сиденье меня ждал Говард Уэицман, мой адвокат.
«Подростка зовут – или, скорее, звали – Джон Макколам, – сказал он, протянув мне газету «Лос-Анджелес таймс». – Ему было девятнадцать лет. Твой большой поклонник. По словам родителей, сначала сын пил и слушал «Speak of the Devil», а потом застрелился из папиного пистолета калибра 5.56 мм. Когда парня нашли, он так и был в наушниках. И во всём обвиняют тебя».
– Меня?
– Его отец утверждает, что к самоубийству его склонили слова песни «Suicide Solution».