У нее на лице снова загорелась широкая улыбка. Я подумал, неужели это и правда для нее так важно? Но в то же время я понимал, что в этот момент мы с ней более близки, чем за многие предыдущие годы.
Поэтому я просто рассмеялся. Мама тоже засмеялась.
– На что это похоже? – спросила она с усмешкой.
– Могло быть и хуже, мам, – сказал я. – Могло быть гораздо хуже.
После этого попрощались, и мы с Тони полетели обратно в Калифорнию. Сразу после приземления нужно было ехать выступать на концерте с Black Sabbath в «Universal Amphiteatre». Я не очень хорошо помню тот концерт, потому что не мог сосредоточиться. Я всё думал о маме, которая спрашивает меня, миллионер ли я. После концерта я вернулся домой в Малибу, но, как только открыл дверь, позвонил телефон.
Это был Норман.
«Джон, – сказал он. – Она умерла». Я заплакал.
Как же я плакал, дружище. Плакал и плакал и плакал и никак не мог остановиться.
Это было 8 апреля 2001 года – всего через двое суток после нашего разговора в больнице. Сам не знаю, почему я это так тяжело пережил.
Единственное, что я узнал о себе за многие годы, – это то, что я не умею справляться со смертью людей. Дело не в том, что я этого боюсь, – я знаю, что все в конечном итоге уходят, – но я не могу не думать о том, что входов в этот мир один или два, а выходов – гребаное бесконечное количество. Не то чтобы мама ушла плохо: Норман сказал мне, что она просто заснула той ночью и больше не проснулась.
Я не мог пойти на похороны после того, что пережил на похоронах отца. Кроме того, я не хотел, чтобы это стало событием для прессы. А это было бы именно так, если бы я там появился, – люди просили бы у меня автографы на выходе из церкви. Я только хотел, чтобы мама ушла с миром и без суеты. Я и так принес ей много горя за все эти долгие годы и не хотел принести еще. Так что на похороны не пошел.
Я до сих пор считаю, что поступил правильно, – хотя бы потому, что мое последнее воспоминание о маме, в отличие от отца, такое теплое. Я ясно вижу, как она лежит в постели в больнице, улыбается мне и спрашивает, каково это – быть «мульти-мульти-мульти-мультимиллионером». А я отвечаю: «Могло быть и хуже, мама. Могло быть и хуже».
11. Снова мертв
В первый раз мы впустили телевизионщиков к себе домой в 1997 году, когда снова собрали Black Sabbath. Мы сняли старый дом Дона Джонсона и Мелани Гриффит в Беверли-Хиллз. Я не пил – ну, почти не пил, – но по-прежнему выманивал у каждого врача как можно больше таблеток. А еще я чертовски много курил. В основном сигары. Я считал вполне приемлемым покурить длинную кубинскую сигару, лежа в постели в девять часов вечера. Я спрашивал у Шерон: «Не возражаешь?» – а она смотрела на меня из-за журнала и отвечала: «Да, пожалуйста, не обращай на меня внимания».
Кажется, телевизионщики большую часть времени не верили своим глазам. Помню, как в первый день продюсер подошел ко мне и сказал: «У вас всегда так?»
– Как?
– Как в ситкоме.
– В смысле, как в «ситкоме»?
– Всё так слаженно, – сказал он. – Ты входишь в одну дверь, собака выходит из другой. Твоя дочь спрашивает: «Папа, почему собака так ходит»? Ты отвечаешь: «Потому что у нее четыре лапы». А потом дочь обижается и уносится прочь со сцены. Вы же не могли заранее написать сценарий.
– Знаешь, мы не стараемся быть смешными.
– Знаю. Вот почему так смешно.
– В моей семье всякое случается, – сказал я ему. – Но ведь так в каждой семье, разве нет?
– Да, но не так, – ответил продюсер.
Компания «September Films» сняла документальный фильм – его назвали Ozzy Osbourne Uncut – «Оззи Осборн, режиссерская версия» – и показала по телевизору на пятом канале в Великобритании и на Travel Channel в Америке. Люди просто с ума сходили от этого фильма. Весь следующий год пятый канал повторял его снова и снова. Кажется, люди не могли взять в толк, что наша семейная жизнь представляет собой точно такую же гребаную рутину, как у любой другой семьи. Конечно, я сумасшедший рок-н-ролльщик, который откусил голову летучей мыши и отлил на Аламо, но кроме этого, у меня есть сын, который обожает возиться с настройками телевизора, так что, когда я завариваю себе чайничек чая, кладу ноги повыше и собираюсь посмотреть передачу на канале «History», гребаный ящик не работает. У зрителей от этого просто башню сорвало. Наверное, им казалось, что, когда меня не арестовывают за распитие в общественных местах, я прихожу в пещеру и повисаю вниз головой и пью змеиную кровь. А я оказался, скорее, как клоун Коко: в конце дня прихожу домой, смываю грим, снимаю большой красный нос и становлюсь папой. Этот документальный фильм получил Золотую Розу на телевизионном фестивале в Монтрё в Швейцарии, и вдруг все захотели сделать из нас звезд экрана. Мне никогда особенно не нравилось появляться на телевидении – там всё кажется таким наигранным. Кроме того, я не могу читать сценарии, а когда вижу себя на экране, у меня вообще случается приступ паники. Но Шерон отнеслась к идее с энтузиазмом, и мы заключили договор с MTV о том, что один раз появимся в телешоу «По домам!», которое похоже на крутую американскую версию «Through the Keyhole». К тому времени мы уже давно перестали снимать старый дом Дона Джонсона, и я раскошелился на шесть с лишним миллионов долларов за дом номер 513 на Дохени-роуд – как раз за углом. В основном мы жили там, а в Уэлдерс Хаус наведывались, только когда были в Англии по делам или навещали родственников.
И снова шоу безумно понравилось зрителям. Эпизод «По домам!» за один вечер стал классикой жанра. Одно за другое, и в итоге MTV предложили нам свое собственное шоу.
Не спрашивайте меня о подробностях сделки, потому что это была забота Шерон. А я просто проснулся в один прекрасный день и узнал, что у нас теперь будет шоу под названием «Семейка Осборнов». Я был очень рад за Шерон, потому что она обожала весь этот хаос в доме. И обожала телевидение. Шерон открыто скажет: «Я телешлюха». Ей дай волю – она бы работала испытательной таблицей на экране.
А я, если честно, надеялся, что все материалы сгинут где-нибудь на пыльных полках, так и не попав в эфир.
За несколько дней до того, как согласиться на съемки, мы провели семейный совет, чтобы убедиться, что дети не против. Люди часто говорят: «Как они могли возложить такую ответственность на плечи детей?» – но мы и понятия не имели, насколько популярной станет наша маленькая передача. Кроме того, наши дети и так выросли в сфере шоу-бизнеса: Эйми отправилась с нами на гастроли, когда ей было меньше года; Келли была ребенком, который встал в проходе самолета и исполнил песню «Little Donkey» перед всеми пассажирами; а Джек сидел у меня на плечах, когда я выходил спеть на бис. К такой жизни им было не привыкать.
Поэтому мы не удивились, что Джек и Келли были единодушны в порые сниматься в «Семейке Осборнов».
А вот у Эйми было на этот счет другое мнение. С самого начала она не хотела иметь с этим шоу ничего общего.
И мы уважаем ее за это. Эйми предпочитает оставаться в тени, а мы никогда не заставляли ее делать что-то, что ей не нравится. Я сразу сказал всем детям: «Если вы начнете этим заниматься, то всё будет, как на карусели – ее нельзя будет взять и остановить».
Джек и Келли всё поняли. Или, по крайней мере, они сказали, что поняли. Скажу честно: я не думаю, что вообще кто-либо из нас тогда что-то понимал.
А Эйми держалась своей точки зрения. «Повеселитесь, ребят, но без меня. Чао».
Эйми умница. Не поймите меня неправильно – я не хочу сказать, что мы все настолько идиоты, что подписали этот контракт только потому, что «Семейка Осборнов» доставила приятные ощущения. Но я бы ни за что не согласился на участие в ней, если бы знал, что меня ждет. Черта с два, приятель. Я согласился главным образом потому, что думал, будто вероятность выхода шоу в эфир невероятно мала. Даже если это всё-таки произойдет, помню, подумал я, всё равно дело не зайдет дальше одной-двух серий. Американское телевидение очень жестоко. Склоки и сплетни, которые не прекращаются, когда камеры выключены, доходят до нелепого – даже рок-н-ролльный бизнес кажется по сравнению с ними гребаным детским садом. А происходит это потому, что очень, очень немногие шоу становятся успешными. Я был убежден, что «Семейка Осборнов» пополнит коллекцию провалов.
Первой большой ошибкой было позволить им снимать в нашем настоящем доме. Почти всё на телевидении снимают в студии, а потом просто вставляют кадры с улицы или из бара, или еще из какого-нибудь места, где, как покажется зрителям, проходит съемка. Но до «Семейки Осборнов» ничего подобного еще не снимали, поэтому команда «MTV» импровизировала на ходу.
Сначала они заделали себе офис у нас в гараже – я называл его фортом Апачи, потому что гараж стал похож на военный командный пункт. Телевизионщики поставили там кучу видеомониторов, небольшие офисные кабинки и повесили большую рабочую доску, чтобы держать перед глазами наше расписание на несколько дней вперед. В форте Апачи никто не спал. Они просто работали посменно, так что всякие техники, операторы и продюсеры постоянно шастали туда-сюда. Логистика MTV очень впечатляла. Она была выстроена настолько лихо, что при желании эти ребята легко могли бы захватить какую-нибудь страну.
Первые две недели, должен признаться, все было очень даже весело. Здорово, когда вокруг куча новых людей. Причем таких славных, что спустя какое-то время мы все словно стали одной семьей. Но спустя некоторое время я призадумался: «И сколько еще это будет продолжаться»? Скажу так, если бы тогда, через несколько недель съемок в 2001 году, меня отвели в сторонку и сообщили, что все это растянется на три года, то я бы прострелил себе яйца, лишь бы избежать этого. Но, черт побери, я и понятия об этом не имел.
Никто из нас и подумать о таком не мог.
Поначалу жизнь съемочной группы шла довольно плавно в силу того, что у меня был осо