<етра> А<ркадьевича>. Чувствовалась такая безнадежность в его тоне, что, видимо, он уже решил, что уйдет от власти»110.
Столыпин, похоже, чувствовал, что мартовская победа оказывается «пирровой», а его присутствие на вершине власти все более «обременительно» для царя и камарильи. Эти мысли могло усиливать и согласие на беспрецедентно длительный отпуск, полученное от Николая II. Предполагалось, что Петр Аркадьевич проведет почти все лето на отдыхе в Колноберже, а дела по Совету министров передаст В. Н. Коковцову. Сообщив об этом в конце мая Коковцову, Столыпин просил заранее не рассказывать об этих планах министрам, чтобы не давать дополнительно поводов для слухов. Хотя в печати и так постоянно обсуждалась его скорая отставка. Премьер подвергался практически открытой травле.
Судя по записи разговора с царем 5 марта (тогда речь шла об отставке премьера), Петр Аркадьевич хорошо представлял, чем он теперь не устраивает Николая II и крайне правых деятелей («реакционеры, темные, льстивые и лживые»). Говоря о несогласии с установкой оппонентов: мол, «не надо законодательствовать, а надо только управлять», – Столыпин утверждал, что «они ведут к погибели». Кроме того, премьер отмечал: «…я почувствовал, что государь верит тому, что я его заслоняю, как бы становлюсь между ним и страной. Убедившись в этом, я решительно [заявил] об уходе, т. к. понял, что нет больше, нет опоры»111. И премьер не ошибся в своем наблюдении. Сразу после кончины Столыпина, перед отъездом из Киева, Николай II, предложив Коковцову должность главы правительства, высказал и очень характерное пожелание: «У меня к вам еще одна просьба: пожалуйста, не следуйте примеру Петра Аркадьевича, который как-то старался все меня заслонять, все он и он, а меня из-за него не видно было». Впечатляющим и не лишенным зловещего подтекста было месяц спустя и напутствие императрицы Александры Федоровны. Коковцову она прямо посоветовала не придавать чрезмерного значения деятельности и личности Столыпина: «Верьте мне, не надо так жалеть тех, кого не стало… Я уверена, что каждый исполняет свою роль и свое значение, и если кого нет среди нас, то это потому, что он уже окончил свою роль и должен был стушеваться, так как ему нечего было больше исполнять… Я уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить вам место, и что это – для блага России»112.
Показательно, что в общественном мнении после гибели Столыпина сложилось устойчивое представление: правда об этом политическом убийстве, в котором столь роковую роль сыграла политическая полиция, так и осталась нераскрытой. Создавалось ощущение, что власти пытались спрятать концы в воду. Спешно, за закрытыми дверями, убийце – Дмитрию Богрову – вынесли смертный приговор, и он был тотчас повешен. Общественность с недоверием отнеслась к предлагавшейся полицейскими чинами версии. Удивляло, что революционер-анархист Богров, сотрудничавший с «охранкой», пообещав выдать двух мифических террористов, якобы готовивших покушение на Столыпина, смог обвести вокруг пальца маститых деятелей сыска, которые допустили его в театр, где находились государь и премьер, выдав и пригласительный билет, и браунинг. Вызывало сомнение, что столь наивными ротозеями могли оказаться командир Отдельного корпуса жандармов и товарищ министра внутренних дел генерал-лейтенант П. Г. Курлов, начальник дворцовой охраны полковник А. И. Спиридович, и. о. вице-директора департамента полиции М. Н. Веригин и начальник Киевского охранного отделения подполковник Н. Н. Кулябко.
Всех четырех полицейских деятелей предполагалось предать суду по обвинению в «преступном бездействии власти» – на основании результатов сенаторского следствия, проведенного экс-директором Департамента полиции М. И. Трусевичем. Согласно установленному порядку 1-й департамент Государственного совета испрашивал Высочайшее разрешение на привлечение к суду «охранных» руководителей. Николай II медлил с его утверждением и наконец в октябре 1912 года распорядился закрыть дело. Подобное решение «ознаменовать исцеление сына каким-нибудь добрым делом» произвело тяжелое впечатление на Коковцова, убеждавшего царя не отказываться от возможности «пролить полный свет на это темное дело». Учитывая все «странности» в поведении чинов «охраны» и последующую судьбу расследования, нельзя исключить версии, что был использован подходящий случай устранить премьера руками Богрова. Возможно, мотивы этого сводились к опасениям за дальнейшую карьеру в случае проверок «охранной» деятельности (ходили слухи, что Столыпин имел такое намерение). Но, может быть, «банда четырех» действовала исходя из неких соображений «большой политики», улавливая желание придворной камарильи избавиться от Столыпина и понимая, что его жизнь ценится уже совсем не высоко113. Так и оказалось…
Расплата за миф
Канонические образы Столыпина не обходятся без напоминания об одном из его «культовых» высказываний: «Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!» Сказано это было осенью 1909 года, в знаменитом интервью саратовской газете «Волга». Масштаб временного отсчета для Столыпин тогда был, наверное, не случаен. Наверное, он и на самом деле верил, что в стране наступило «успокоение», и, увлеченный аграрной реформой, которую воспринимал как краеугольный камень всей российской модернизации, был готов смириться с пробуксовыванием других – «политических» – реформ. Возможно, уже вполне осознавая, насколько серьезно сопротивление, стараясь не раздражать лишний раз реакционные круги, Столыпин превозносил аграрную реформу и представлял максимум ее последствий. Поэтому особенно подчеркивал, что главная задача этой реформы, затрагивающей «100 миллионов», – «укрепить низы», чтобы были «здоровые и крепкие корни у государства». Отвечая, по сути, на обвинения в задержке либеральных, общественно-политических реформ, премьер указывал, что в дальнейшем именно аграрная реформа будет иметь решающее влияние. «Я полагаю, что прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина-собственника, мелкого землевладельца, и когда эта задача будет осуществлена – гражданственность сама воцарится на Руси, – подчеркивал Столыпин. – Сперва гражданин, а потом гражданственность. А у нас обыкновенно проповедуют наоборот».
Спустя полтора года, в марте 1911 года, совсем в другом политико-психологическом контексте, объявив о намерении уйти в отставку, Столыпин оперировал уже более скромными временными ориентирами. «Я сказал государю, что за пять лет изучил революцию и знаю, что она теперь разбита, и моим жиром можно будет еще лет пять продержаться… А что будет дальше, зависит от этих пяти лет», – записал Петр Аркадьевич в «конспекте» своего решающего разговора с царем114. И, в общем, способность к историческому предвидению, подкрепленная компетентным знанием положения дел в стране и расклада сил в правящих верхах, не подвела премьера.
Последующие несколько лет – последние мирные годы Российской империи – были бездарно растрачены, с точки зрения как укрепления престижа и влияния власти, так и решения накапливающихся в обществе проблем. Непоследовательность в проведении преобразований, наблюдавшаяся при жизни Столыпина, теперь усугублялась стремлением отказаться вообще от реформ (за исключением аграрной). А в отношении власти к принципам правового государства и зарождавшимся основам гражданского общества наблюдалось движение в противоположную сторону. На фоне обманчивой иллюзии «стабильности» и усиленно реанимируемого культа «самодержавности» (апогей официозной истерии пришелся на празднование 300-летиия дома Романовых в 1913 году) в ближайшем окружении Николая II всерьез обсуждались идеи лишения Думы законодательных полномочий, пересмотра основных законов и вообще отмены конституционного по своему характеру Манифеста 17 октября.
«Третьеиюньская монархия» – весьма самобытная форма государственного устройства, которая так и не позволила России превратиться в полноценную конституционную монархию западноевропейского образца. Сконструированная политическая система, идеологом которой по праву может считаться Столыпин, создавала для власти ощущение относительного комфорта, стабильности. Возникало искушение подменить решение острейших проблем существованием в оболочке успокаивающих мифов. Создание «третьеиюньской системы» Столыпин рассматривал поначалу как инструмент проведения своей реформаторской программы, позволяющий получить Думу, способную проводить правительственные законопроекты. Однако политическая система, у истоков которой лежал антиконституционный «третьеиюньский переворот» (пусть и оправдываемый, помимо прочего, желанием создать условия для реформ), вскоре стала жить самостоятельно, оказывая разлагающее влияние на правящую элиту.
«Самоуспокоение» власти укреплялось под впечатлением предсказуемой, казалось бы, политической жизни. Дума – лояльная, пусть и не отражающая реальные настроения в стране. Государственный совет – с почтенным составом заседающих, наполовину назначаемых царем, – является оплотом консерватизма и надежным «фильтром» для любых либеральных реформ. И это влекло за собой опасные последствия. В жертву приносились дальнейшие преобразования, призванные укреплять гражданские свободы, развивать институты правового государства, создавать условия для цивилизованной политической деятельности, обеспечивать эффективную работу судебно-правовой системы, контроль и ответственность чиновников, поддерживать частую предпринимательскую активность, своевременно разрешать социальные противоречия и т. д.
И в конечном счете «третьеиюньская система» проявила свою неэффективность. Реальные проблемы – социальные, политические, экономические – загонялись вглубь. Власть ожидала появления массового слоя мелких земельных собственников. А тем временем не находили адекватного выражения интересы других социальных слоев (частного бизнеса, интеллигенции, городского среднего класса), которые в России начала ХХ столетия становились все более многочисленными, и главное – осознавали свои интересы и цели. Нуждаясь в самореализации, в укреплении прав и возможностей для нормальной деятельности, включая доступ к институтам власти и в среду правящей элиты, они понимали, что искусственно сдерживаются государством в своем развитии и возможностях. Было очевидно, что властная верхушка, мечтающая о восстановлении «самодержавия как встарь», стремится сохра