Когда урок закончился, я поднялась, чтобы уйти.
– Лили, – позвал меня мистер Ортега. – Мне нужно с тобой поговорить.
У меня остановилось сердце. Он узнал о переписке? Мне сейчас влетит за то, что писала на парте и занималась ерундой во время урока? Кейд снова отравит мне существование? Если бы я только могла взять письмо, самолично засунутое под парту, и сбежать. Мне не хотелось, чтобы мистер Ортега его прочитал. Когда класс опустел, я медленно подошла к длинному столу, за которым сидел учитель.
Он прочистил горло.
– Я получил от вчерашнего замещающего учителя не такой уж приятный отчет. Должен сказать, я очень разочарован.
– Чем? – удивилась я.
– Он сказал, что ты не только весь урок болтала с Лорен, но и показала кому-то неприличный жест, а после урока цеплялась к другой ученице.
Я не сразу сообразила, что из-за подтасовки с местами замещающий учитель подумал, будто я – Саша.
– Ох! Мы поменялись местами, – стала оправдываться я. – Он принял меня за другую девочку.
– Еще он сказал, что в конце урока пришел какой-то юноша и разыграл целое представление. Он был одним из твоих друзей, но ты не назвала его имя.
– Он не один из моих друзей, – запротестовала я, мое лицо покраснело. Я вспомнила о засунутой под парту записке.
– Тогда кто это был?
Почему бы мне просто не сказать ему? Я ничем не обязана Кейду. Совершенно ничем.
– Не мне об этом говорить.
Мистер Ортега нахмурился:
– Я очень разочарован. Будешь две недели оставаться после уроков. Сокращу до одной, если передумаешь насчет признания и возьмешь на себя ответственность за свои поступки.
– Но…
– Это все.
– Что случилось? – спросила меня Изабель во время ланча.
Мне хотелось только одного: все ей рассказать. Я могла думать только об этом. Но не знала, как подруга отреагирует. И что мне сказать? Я представила, как сложится наш разговор.
«Помнишь друга по переписке с химии, о котором я тебе рассказывала? Это твой бывший. Я обменивалась письмами с твоим бывшим».
«С тем, которого ты ненавидишь?»
«Да, с которым ты рассталась, потому что он ненавидел меня, а я ненавидела его. И до сих пор ненавижу. Но, очевидно, на бумаге у нас все неплохо складывается. Идеально даже. Так что, вероятно, я до конца жизни буду общаться с ним через письма. Круто, да?»
«Ну конечно. В смысле, я целовалась с ним и часами болтала несколько месяцев кряду, но, эй, теперь он весь твой».
Нет. Все пойдет совсем не так. Лучше завести этот деликатный разговор не на территории школы. Просто на случай, если я заплачу, или Изабель побьет меня, или случится что-нибудь не менее драматичное.
– Мы можем поговорить позже? – спросила я Изабель. – После школы. Мне нужно тебе кое-что рассказать.
В карих глазах подруги отразилось беспокойство.
– Звучит слишком загадочно. Ты в порядке?
– Позже. Я отвечу тебе позже.
Изабель сжала мою руку:
– Хорошо. Позже.
Глава 23
Уже и без того длинный день из-за наказания закончился на час позже, чем обычно.
Заехав на нашу подъездную дорожку, Эшли посмотрела на меня:
– Ты сегодня такая угрюмая. В наказании нет ничего страшного. Меня наказывали чуть ли не каждый месяц. За это время можно успеть сделать домашнюю работу.
Я не хотела говорить сестре, что мое плохое настроение никак не связано с наказанием. Дело в том, что мой тайный мир был разрушен.
– Хорошая идея, – пробормотала я.
– Угадай, кто пригласил меня на свидание? – весело спросила Эшли.
Будто мне сейчас хотелось слушать о ее личной жизни.
– Кто?
– Марк. Парень, который видел у меня в зубах еду. Видимо, я уже прошла первые две стадии. Слава богу!
– Это он тебе сказал? – Я посмотрела на сестру. – Он сказал: «Эшли, сначала я нашел тебя загадочной, затем интригующей, а потом, когда увидел у тебя в зубах еду, счел очаровательно смешной. Теперь я могу пригласить тебя на свидание?»
Эшли улыбнулась:
– Да, по сути, именно это он и сказал.
– Что?
– Пригласил меня на свидание.
Я взяла рюкзак и выбралась из машины:
– Наверняка на самом деле все было вот как: «Вау, какая симпатичная девушка, приглашу-ка я ее на свидание». Потому что парням плевать на все остальное. Им плевать на характер и интриги. – Я чувствовала раздражение в своем голосе, но не могла остановиться.
– Ого! – Эшли приподняла брови. – Так цинично?
– Да, я рассекретила его действия.
– Что?
– Ничего.
Я направилась в свою комнату. Мне нужно было немного передохнуть с гитарой, прежде чем позвонить Изабель.
Я дошла до комнаты. Мне следовало догадаться, что что-то не так, когда я увидела открытую дверь и не до конца засунутый чехол для гитары под кровать. Следовало, но я не догадалась. Я преспокойненько достала чехол. Защелки были открыты, но я подумала, что просто не закрыла их вчера вечером. Я подняла крышку.
Первое, что я увидела, – обвисшие струны, две были полностью порваны. Но я не запаниковала, просто слегка разозлилась. Струны легко заменить. Но потом я заметила царапину на грифе, рядышком с корпусом.
– Нет, нет, нет, нет. – Я потянула гитару, но вылез только гриф – его край был зазубренным, как грабли. Остальное осталось в чехле, гриф был полностью оторван. От моего лица отхлынули все краски. – Нет! Мам!
Мама, тяжело дыша, подлетела к двери:
– Что? Что случилось? Ты в порядке?
Я подняла оторванный гриф и показала ей.
Паника на ее лице сменилась состраданием.
– О нет. Что случилось? – спросила мама.
– В смысле, что случилось? – взорвалась я, чувствуя, как к глазам подступают слезы. – Джона случился! Я миллион раз просила тебя не пускать его в мою комнату.
Мама нахмурилась:
– Это сделал Джона?
– А кто еще? Я-то уж точно этого не делала.
– Не спеши с выводами.
– Я ни с чем не спешу.
Я бросила сломанную деталь в чехол и уткнулась лицом в кровать.
– Ох, милая. Мы что-нибудь придумаем.
– Что? – спросила я, матрас заглушал мой голос. – Ты не можешь дать мне денег на покупку новой гитары. Мне пришлось работать полгода, чтобы купить эту. Что тут придумывать?
– Ее нельзя починить?
– Гриф оторван с мясом. Это не просто поломка.
Матрас прогнулся – мама села возле меня и погладила по спине. Я скинула ее руку, и она поняла намек:
– Мне жаль, Лил. Можешь забирать часть выручки на всех ярмарках, – негромко произнесла она. – Я помогу тебе снова заработать на гитару.
Я подняла голову, вытирая слезы с глаз.
– Почему я должна снова зарабатывать? – возмутилась я. – Разве не Джона должен работать на ярмарках, чтобы купить мне новый инструмент?
– Ему всего семь лет.
– Он достаточно взрослый, чтобы прекрасно все понимать.
– Милая…
– Мам? Ты можешь уйти? Я хочу побыть одна.
– Хорошо.
Я больше ничего не сказала, тогда мама встала и вышла из комнаты. Когда она закрыла за собой дверь, я услышала, как она позвала Джону. А потом они заговорили в коридоре. Я прислушивалась к ним, прижимаясь лицом к матрасу.
– Джона, это ты сломал гитару сестры?
– Что? Нет.
– Ты вошел к ней в комнату и разбил ее гитару?
– Нет! Это не я.
Правильно. Дай ему шанс откреститься, мама. Молодец! Ей следовало начать так: «Я знаю, что ты разбил ее гитару». Ну да неважно. Это не имело значения. Гитара была сломана. И признание Джоны ничего не изменит.
Послышался скрип дверной ручки, а следом сразу мамин голос:
– Оставь ее. Поговоришь с ней позже.
Должно быть, мама попросила всех не лезть ко мне, потому что до конца вечера меня никто не беспокоил. Ни один человек. После нескольких лет попыток побыть одной я наконец получила то, чего хотела.
Я достала блокнот и уставилась на начатую песню. Сейчас я не могла ее писать. Она была о нем… о Кейде. Меня бросило в дрожь. О Кейде я могла написать только одну песню. Я открыла чистую страницу и приставила к листку карандаш.
Ты говоришь, хочешь быть услышан,
Потому пишешь пустые слова,
Наполняешь свою жизнь обманом.
И виной всему репутация.
Мир видит тебя с одной стороны
И вслушивается в твои слова.
Ты жаждешь внимания,
Подпитывая этим свое пристрастие.
У тебя две стороны,
Два лица.
И ты пытаешься скрыться
В двух местах.
И я ненавижу тебя, Кейд, потому что ты самый большой придурок в мире, ты должен исчезнуть навсегда и перестать писать мне дурацкие письма, в которых притворяешься милым и недопонятым.
– Уф!
Даже мои гневные песни, навеянные Кейдом, были лучше всего, что я писала до него. Я дважды с силой зачеркнула слова. Затем перевернулась на спину и вычеркнула всех подозреваемых. Почему это не мог быть ты? – подумала я, зачеркивая имя Лукаса.
Я потянулась, сорвала со стены газетную вырезку и смяла ее в жесткий комок. Даже если бы я все-таки смогла закончить песню, мне не удалось бы составить для нее гитарную партию. И я ни за что не вышла бы на конкурс с песней, которая хоть как-то связана с Кейдом. Я бросила смятый комок через всю комнату. Да, я вела себя слишком эмоционально, но мне казалось, это вполне оправданно. Все пошло не так.
Я достала из кармана телефон и позвонила Изабель.
– Привет, Лил! – ответила она.
– Привет. – Я думала, мне удалось скрыть слезы в голосе, но, когда подруга добавила: «Что случилось?», я поняла, что провалилась. – Джона сломал мою гитару.
– О нет. Как?
– Не знаю. Он отрицает это, но она сломана. Полностью.
– Мне так жаль, – тихо произнесла Изабель. – Я знаю, как сильно ты любила свою гитару. Как усердно работала, чтобы купить ее.
– Да.