Но ничего из этого не сбылось, не считая пары Джен и Питера.
31
Мы с Лукасом сидим в коридоре, скрестив ноги, и едим одно клубничное мороженое на двоих.
– Не залезай на мою сторону, – возмущается он, когда я опускаю голову, чтобы откусить еще.
– Но это я тебя угощаю! – напоминаю я. – Лукас, как думаешь, переписываться с другим парнем – это измена? Я не про себя, а про подругу.
– Нет, – отвечает Лукас, а потом поднимает обе брови. – Погоди, или это сексуальные письма?
– Нет!
– Или вроде того, что ты мне написала?
Мне удается выдавить из себя жалкое «нет». Лукас сверлит меня взглядом, давая понять, что не купился на мои россказни.
– Тогда все нормально. Формально тебя не в чем обвинить. Так с кем ты переписываешься?
Я колеблюсь.
– Помнишь Джона Амброуза Макларена?
Он закатывает глаза.
– Конечно, я помню Джона Амброуза Макларена.
– Я была влюблена в него в восьмом!
– Разумеется. Все были. В средней школе всем нравился либо Джон, либо Питер. Они были двумя основными вариантами. Как Бетти и Вероника. Разумеется, Джон – Бетти, а Питер – Вероника, – Лукас делает паузу. – Раньше Джон так мило заикался, помнишь?
– Да! Мне даже жаль было, когда он перестал. Это было так мило. Так по-ребячески. А помнишь, какие у него были волосы цвета сливочного масла? Наверняка именно так и выглядит свежее, только что взбитое масло.
– Я бы сказал, они были цвета кукурузных початков в лунном свете, но да. И какой он теперь?
– Я не знаю… Это странно, потому что есть Джон, каким он был в средней школе, есть мои воспоминания о нем, а есть он такой, как сейчас.
– Вы с ним встречались?
– О нет! Никогда.
– Наверное, поэтому он тебе сейчас так интересен.
– Я не говорила, что он мне интересен.
Лукас смотрит на меня.
– По существу, ты так и сказала. И я тебя понимаю. Мне бы тоже было интересно.
– Мне просто забавно об этом думать.
– Тебе повезло, – говорит он.
– Почему повезло?
– Повезло, что у тебя есть… варианты.
Я касаюсь его руки.
– Однажды, очень скоро, ты выйдешь в мир, и у тебя появится столько вариантов, что ты не будешь знать, что с ними делать. Все будут в тебя влюбляться, потому что ты такой красивый и очаровательный, а школу ты будешь вспоминать, как давно ушедшее мгновение.
Лукас улыбается, и его угрюмость испаряется.
– Но тебя я все равно не забуду.
32
– Пирсы наконец-то продали дом, – говорит папа, подкладывая еще шпината на тарелку Китти. – Через месяц у нас будут новые соседи.
– У них есть дети? – оживляется Китти.
– Донни говорит, они на пенсии.
Китти делает вид, будто ее тошнит.
– Старики! Скукотища! А внуки у них хотя бы есть?
– Не знаю, но сомневаюсь. И они собираются снести старый домик на дереве.
Я замираю, не прожевав кусок.
– Они хотят сломать наш домик на дереве?
Папа кивает.
– Кажется, они строят беседку.
– Беседку? – переспрашиваю я. – Но в домике было так здорово! Мы с Женевьевой часами могли играть в Рапунцель. Правда, она всегда была Рапунцель, а мне оставалось только стоять внизу и звать ее. – Я останавливаюсь, чтобы настроиться на британский акцент: – Рапунцель, Рапунцель! Спусти мне свои косы!
– И что это был за акцент? – спрашивает Китти.
– Кокни вроде бы. А что? Не получилось?
– Не очень.
– Оу, – я поворачиваюсь к папе. – Когда они будут сносить дом на дереве?
– Точно не скажу. Думаю, перед тем как въехать, но кто знает.
Однажды я выглянула в окно и увидела, как Джон Макларен сидит в домике на дереве совсем один. Он просто сидел там и читал. Так что я пошла к нему с парой банок колы и книгой, и мы весь день читали вместе. К вечеру пришли Питер и Тревор Пайк, мы отложили книги и начали играть в карты. В те времена я уже страдала от любви к Питеру, так что я уверена, что между нами с Джоном не было никакой романтики. Но я помню чувство, что наш спокойный день нарушили и что я бы лучше продолжила читать в дружеском молчании.
– Мы закопали капсулу времени под домом на дереве, – говорю я Китти, выдавливая пасту на зубную щетку. – Женевьева, Питер, Крис, Элли, Тревор, я и Джон Амброуз Макларен. Мы собирались выкопать ее после выпускного.
– Вам нужно устроить вечер ностальгии прежде, чем дом разрушат, – говорит Китти с унитаза. Она писает, а я чищу зубы. – Можешь разослать приглашения, получится прикольное мероприятие. Торжественное открытие капсулы времени.
Я выплевываю пасту.
– Да, теоретически. Но Элли переехала, а Женевьева…
– Бука на букву «с», – выдает Китти.
Я хихикаю.
– Точно, бука на букву «с».
– Она страшная. Однажды, когда я была маленькой, она заперла меня в бельевом шкафу. – Китти смывает воду и встает. – Все равно можете устроить вечеринку, только Женевьеву не приглашай. В любом случае нет смысла приглашать бывшую девушку твоего парня на вечер открытия капсулы времени.
Как будто есть какой-то определенный этикет, кого нужно приглашать на вечер открытия капсулы времени. Как будто вообще есть такое событие, как вечер открытия капсулы времени.
– Я выпустила тебя из шкафа через секунду, – напоминаю я и кладу зубную щетку на место. – Не забудь вымыть руки.
– Я собиралась.
– И почисти зубы. – Прежде чем Китти успевает открыть рот, я добавляю: – И не говори, что ты собиралась, потому что я знаю, что это не так. – Китти сделает все, что угодно, только бы не чистить зубы.
Мы не можем позволить домику на дереве уйти без должного прощания. Это было бы неправильно. Мы всегда говорили, что вернемся. Я устрою вечеринку, и она будет тематической. Женевьева бы посмеялась, сказав, что это по-детски, но ее все равно не приглашают, поэтому не важно, что она думает. Будем только я, Питер, Крис, Тревор и… Джон. Придется пригласить Джона. Как друга. Только как друга.
Что мы ели тем летом? Кукурузные палочки с сыром. Подтаявшие сэндвичи с мороженым: шоколадная вафля прилипала к пальцам. Теплый гавайский пунш лился рекой. Или сок «Капри Сан» в пакетиках, если удавалось его достать. У Джона всегда был с собой двухэтажный сэндвич с джемом и арахисовой пастой в вакуумном пакете, который клала ему мама. Надо будет раздобыть все это для вечеринки.
Что еще? У Тревора были переносные колонки, которые он таскал с собой. Его отец обожал южный рок, и в то лето Тревор так часто включал «Мой дом Алабама», что Питер выбросил его колонки из домика, и Тревор не разговаривал с ним несколько дней. У Тревора Пайка были каштановые волосы, которые завивались, когда намокали. Он был пухлым, таким, как бывают мальчишки в средней школе (в щеках и в талии), но потом они внезапно вырастают и все выравнивается. Он всегда был голоден и лазил по чужим буфетам. Он уходил в туалет, а возвращался с леденцом, или бананом, или сырными крекерами, со всем, что удавалось стянуть. Тревор был вторым лучшим другом Питера. Сейчас они уже не так часто общаются. Тревор теперь дружит с командой бегунов. У нас нет общих уроков. Я хожу на занятия для продвинутого уровня, с углубленным изучением предметов, а Тревор никогда не интересовался школой и оценками. Зато с ним было весело.
Я помню, как Женевьева пришла ко мне домой в слезах и сказала, что переезжает. Недалеко, она все еще будет ходить в нашу школу, но больше не сможет заходить в гости, даже на велосипеде. Питер расстроился. Он успокаивал ее, обнимал. Помню, я думала, какими взрослыми они казались в тот момент, как настоящие влюбленные подростки. А потом Крис и Джен из-за чего-то поссорились, сильнее, чем обычно. Я уже даже забыла, из-за чего. Кажется, это было связано с их родителями. Когда их родители ругались, негатив переходил и на них: приплывал, как мусор по реке.
Джен переехала, и мы еще дружили, а потом, ближе к концу восьмого класса, она меня бросила. Видимо, в ее жизни больше не осталось для меня места. Я думала, что Женевьева будет моей подругой навечно. Из тех людей, с которыми ты всегда продолжаешь общаться несмотря ни на что. Но вышло иначе. И вот прошло три года, и мы хуже, чем чужие люди. Я знаю, что это она сняла видео. Я знаю, что это она отправила его Анонимке. Разве я могу это простить?
33
У Джоша новая девушка: Лиза Букер, из его клуба любителей комиксов. У нее вьющиеся каштановые волосы, красивые глаза, большая грудь и брекеты. Она в выпускном классе, как и Джош. Умная, как и Джош. Но мне не верится, что он может быть с кем-то, кроме Марго. Рядом с моей сестрой красивые глаза и большая грудь Лизы Букер – ничто.
Я уже не раз замечала незнакомую машину у дома Джоша, а сегодня, забирая почту, я увидела, как они с Джошем вышли из дома. Он проводил ее к машине, а потом поцеловал. Точно так же, как он целовал Марго.
Я жду, пока она уедет, и он уже почти успевает зайти обратно домой, когда я его окликаю.
– Так что, у вас с Лизой теперь все серьезно?
Он оборачивается и выглядит смущенно.
– Ну да, мы с ней вместе. Ничего такого серьезного. Но она мне нравится.
Джош делает несколько шагов ко мне, чтобы мы не были так далеко. Я не выдерживаю и говорю:
– О вкусах не спорят. В смысле, неужели ты предпочел ее Марго?
Я издаю надменный смешок, который удивляет даже меня, потому что у нас с Джошем теперь все хорошо – не как раньше, но нормально. Это были грубые слова. Но я сказала так не для того, чтобы обидеть Лизу Букер, которую я даже не знаю. Я сказала так ради сестры. Ради того, кем они с Джошем были друг для друга.
Он спокойно отвечает:
– Я не предпочел Лизу Марго, ты же знаешь. В январе мы с Лизой были едва знакомы.
– Ладно, хорошо, но почему не Марго?
– Потому что у нас ничего бы не вышло. Она до сих пор мне дорога, я всегда буду любить ее. Но она правильно сделала, порвав со мной, когда уезжала. Было бы только сложнее, если бы мы поддерживали отношения.