– Только рекламу, – спешит заверить его Китти.
Я продолжаю петь одна, кружась по кругу, как Лизль в беседке. «Мне шестнадцать, почти уж семнадцать, я знаю, что я наивна… Парни смотрят мне вслед, говорят, я мила, и я им охотно верю…»
– С чего ты так охотно веришь первому встречному парню, которого даже не знаешь?
– Это же песня, Китти! А не я. Боже! – Я перестаю крутиться. – Хотя Лизль и правда была дурочкой. Можно сказать, что это из-за нее всех чуть не поймали фашисты.
– Я бы рискнул сказать, что это была вина капитана фон Траппа, – выступает со своим мнением папа. – Рольф и сам был ребенком, он собирался их отпустить, но потом Георг его испортил, – он трясет головой. – У Георга фон Траппа была мания величия. Слушайте, надо устроить вечер «Звуков музыки»!
– Конечно! – восклицаю я.
– Какой-то ужасный фильм, – морщится Китти. – И что за имя такое, «Георг»?
Однако ее вопрос так и остается без ответа.
– Сегодня? Я приготовлю такос аль пастор! – Спохватывается папа.
– Не могу, – отвечаю я. – Мне надо в Бельвью.
– Ну а ты, Китти? – спрашивает папа.
– Мама Софи будет учить нас готовить картофельные оладьи, – говорит Китти. – Ты знал, что если сверху положить яблочное пюре, получается просто объедение?
Папа опускает плечи.
– Да. Я знал. Что ж, придется резервировать вас за месяц вперед.
– Или пригласи мисс Ротшильд, – предлагает Китти. – Ей по выходным тоже одиноко.
Он смотрит на нее с насмешкой.
– Уверен, у нее есть масса куда более интересных дел, чем смотреть «Звуки музыки» с соседом.
– Не забывай про такос аль пастор, – быстро вмешиваюсь я. – Это настоящая приманка. И ты, разумеется. Ты приманка.
– Ты точно приманка! – вскрикивает Китти.
– Девочки… – начинает папа.
– Погоди, – перебиваю я. – Дай мне только одно сказать. Тебе нужно ходить на свидания, папа.
– Я хожу на свидания!
– Ты ходил на два свидания за всю жизнь! – говорю я, и он замолкает. – Почему бы не пригласить мисс Ротшильд? Она милая, у нее хорошая работа, Китти ее обожает. И живет она рядом.
– Вот именно поэтому мне и не стоит ее приглашать, – возражает папа. – Нельзя встречаться с соседями или коллегами, потому что потом вам придется видеться, даже если ничего не получится.
Китти спрашивает:
– То есть, как говорится: «Не сри там, где ешь»?
Папа хмурится, и Китти быстро поправляется:
– В смысле: «Не какай там, где ешь». Ты об этом, да, пап?
– Да, именно это я и имел в виду, но, Китти, мне не нравится, когда ты выражаешься.
– Прости, – раскаивается она. – Но я все же думаю, тебе нужно дать мисс Ротшильд шанс. Если ничего не получится, то не получится.
– Я просто не хочу внушать в вас ложные надежды, – говорит папа.
– Такова жизнь, – отвечает Китти. – Не все всегда получается. Посмотри на Питера и Лару Джин.
Я бросаю на нее возмущенный взгляд.
– Ну, спасибо тебе.
– Я просто пытаюсь донести смысл, – говорит она.
Китти подходит к папе и обнимает его за талию. Похоже, она серьезно настроилась добиться своего.
– Просто подумай об этом, папа. Такос. Няни. Фашисты. И мисс Ротшильд.
– У нее наверняка есть планы, – вздыхает он.
– Она мне сказала, что, если ты ее пригласишь, она согласится, – выпаливаю я.
– Правда? – поражается папа. – Ты уверена?
– Абсолютно.
– Что ж… тогда, может, я ее приглашу. На кофе или выпить. «Звуки музыки» слишком длинные для первого свидания.
Мы с Китти радостно вскрикиваем и хлопаем друг друга по ладони.
54
У нас с марго и джошем была традиция завтракать в мой день рождения в закусочной. Если день рождения выпадал на будний день, мы вставали пораньше и шли перед уроками. Я заказывала черничные блинчики, Марго вставляла в них свечки, и они с Джошем мне пели.
Утром моего семнадцатого дня рождения Джош присылает мне сообщение «С днем рождения!», но я понимаю, что в закусочную мы не пойдем. У него теперь есть девушка, и это было бы странно, особенно без Марго. Эсэмэски вполне достаточно.
На завтрак папа готовит яичницу с чоризо, а Китти мастерит мне большую открытку с приклеенными на нее фотографиями Джейми. Марго звонит мне по видеочату, чтобы поздравить с днем рождения и сказать, что мой подарок должны прислать сегодня днем или завтра.
В школе Крис и Лукас вставляют свечку в пончики, которые купили в автомате, и поют мне «С днем рождения» в коридоре. Крис дарит мне новую помаду: красную, на случай, если я захочу быть плохой, говорит она. Питер ничего не говорит мне на уроке химии, думаю, он даже не знает, что у меня день рождения, к тому же что он может мне сказать после того, как все между нами кончилось? Тем не менее день получается хорошим, хоть и не богатым на события.
Но потом, выходя из школы, я вижу на улице Джона. Он стоит у своей машины и еще меня не заметил. В ярком дневном свете солнце падает на золотистые волосы Джона как ореол, и внезапно на меня накатывает воспоминание о той поре, когда я любила его на расстоянии, так сильно и пылко. Я так восхищалась его тонкими руками и изгибом его скул. Когда-то я знала его лицо наизусть. Я запомнила его.
Я ускоряю шаг.
– Привет! – говорю я, махая ему. – Что ты здесь делаешь? Разве у тебя нет уроков?
– Сбежал пораньше, – отвечает он.
– Ты? Джон Амброуз Макларен прогулял уроки?
Он смеется.
– Я тебе кое-что принес. – Джон вытаскивает из кармана куртки маленькую коробочку и протягивает ее мне. – Вот.
Я беру коробочку, она тяжелая, ее вес ощущается у меня на ладони.
– Мне… открыть прямо сейчас?
– Если хочешь.
Я чувствую на себе его взгляд, когда срываю бумагу и открываю белую коробочку. Джон весь в нетерпении. Я готовлю улыбку, чтобы он знал, что мне понравилось, что бы это ни было. Один лишь факт, что он подумал и купил мне подарок, уже для меня очень… дорог.
Из белой оберточной бумаги выглядывает снежный шар размером с апельсин на медной подставке. Внутри мальчик и девочка катаются на коньках. На ней красный свитер и меховые наушники. Она выписывает восьмерку, а он ей улыбается. Это как мгновение, застывшее в янтаре. Одно прекрасное мгновение, сохраненное под стеклом. Как та ночь снежным апрелем.
– Мне очень нравится! – говорю я, и это правда.
Мне нравится. Лишь тот, кто действительно хорошо меня знает, мог подарить мне такой подарок. И чувствовать, что кто-то тебя знает и понимает, настолько чудесно, что я готова расплакаться. Я хочу хранить это вечно. Этот момент и этот снежный шар.
Я приподнимаюсь на цыпочки и обнимаю его, и он крепко обнимает меня в ответ, а потом еще крепче.
– С днем рождения, Лара Джин.
Я собираюсь сесть в его машину, когда вижу Питера.
– Погоди секунду, – говорит он, на его лице милая полуулыбка.
– Привет, – осторожно отвечаю я.
– Привет, Кавински, – здоровается Джон.
Питер ему кивает.
– Мне так и не представилось возможности поздравить тебя с днем рождения, Кави.
– Но ты видел меня на химии… – бормочу я.
– Ты так быстро ушла. У меня для тебя кое-что есть. Протяни ладошки. – Парень берет снежный шар у меня из рук и отдает его Джону. – Вот, подержи пока.
Я перевожу взгляд с Питера на Джона. Теперь я нервничаю.
– Протяни руки, – просит Питер.
Я смотрю на Джона еще раз, прежде чем подчиниться, и Питер вытаскивает что-то из кармана и кладет мне на ладони. Медальон в форме сердца.
– Он твой.
– Я думала, ты вернул его в мамин магазин, – медленно говорю я.
– Нет. Ни на одной девушке он не будет смотреться так, как нужно.
Я моргаю.
– Питер, я не могу его принять. – Я пытаюсь отдать кулон, но он качает головой, отказываясь брать. – Питер, пожалуйста.
– Нет. Когда я верну тебя, я надену этот кулон тебе на шею. Это будет твой значок. – Он пытается удержать мой взгляд. – Как в пятидесятые. Помнишь, Лара Джин?
Я открываю рот и закрываю.
– Не думаю, что значок значил то, что ты думаешь, – пожимаю плечами я, протягивая ему кулон. – Пожалуйста, забери его.
– Скажи, какое у тебя желание? – спрашивает Питер. – Пожелай о чем угодно, и я дам это тебе, Лара Джин. Тебе нужно только попросить.
У меня кружится голова. Мир вертится вокруг нас, люди выходят из школы, идут к своим машинам. Джон стоит рядом, а Питер смотрит на меня так, будто мы здесь одни. Будто мы одни на всем белом свете.
Голос Джона выводит меня из транса.
– Что ты делаешь, Кавински? – спрашивает он, качая головой. – Ты жалок. Ты обращался с ней, как с мусором, а теперь решил, что хочешь ее вернуть?
– Не лезь в это, Сандэнс Кид, – отрезает Питер. А мне он мягко говорит: – Ты обещала, что не разобьешь мне сердце. В контракте ты подписалась, что не сделаешь этого, но разбила, Кави.
Я никогда не слышала, чтобы он говорил так искренне, так чувственно.
– Прости, – шепчу я тонким голосом. – Я просто не могу.
Я не оглядываюсь на Питера, когда сажусь в машину, но его кулон все еще зажат у меня в кулаке. В последнюю секунду я оборачиваюсь, но мы уже слишком далеко: я не могу видеть, там ли Питер или ушел. Мое сердце бешено стучит. Что для меня страшнее потерять? Реальность с Питером или мечту о Джоне? Без кого я не смогу жить?
Я вспоминаю руки Джона на моих руках. Как я лежала рядом с ним в снегу. То, как его глаза становятся еще более голубыми, когда он смеется. Я не хочу от этого отказываться. Но и от Питера я отказываться не хочу. В них обоих есть столько всего, за что их можно любить. Мальчишеская уверенность Питера, его солнечное отношение к жизни, то, как он добр к Китти. То, как мое сердце делает сальто всякий раз, когда его машина подъезжает к моему дому.
Несколько минут мы едем в тишине, а потом, глядя прямо перед собой, Джон спрашивает:
– У меня хотя бы есть шанс?
– Я так легко могу в тебя влюбиться, – шепчу я. – Я уже на полпути.