Что он мог возразить против этого? Девчонка, на удивление, хорошо понимала, о чём говорила. Хитрая, бестия, и совсем неглупая. Её холодная деловая хватка не даст ей пропасть при достаточном жизненном опыте.
— Графиня, — обратился Герард к Юфрозине, — ваше слово. Сколько вы готовы платить за услуги… — запнулся он. Дьявол! Язык не поворачивался произнести имя иноземки, — подобного характера?
— Моя компаньонка получала шестнадцать шиллингов в год и находилась при мне неотступно.
— В год? — вырвалось у Наташи. Они, что, один раз в год выдают зарплату? А если она не доживёт до расчёта? — Не-ет, меня это не устраивает. — Она хорошо знала первое правило торга — не соглашаться сразу. Да и озвученная сумма ни о чём не сказала. Что здесь почём, девушка понятия не имела. Столкнувшись с жадностью и завистью монашки, могла предположить, что шестнадцать шиллингов — это мизерная сумма.
— Сколько ты хочешь? — Герард иронично поднял бровь. Он Бруно платил два шиллинга в день. Но это совсем другое дело. Каждый боевой выезд рыцаря мог оказаться последним. Хотя, прислуге из вольных крестьян он платил два шиллинга в год, и они были счастливы. Графиня либо чего-то недоговаривала, либо лгала. Граф с интересом присматривался к девчонке.
— Сто шиллингов в год с еженедельной оплатой, — не моргнула глазом Наташа. — Без стоимости платья. Его я пошью сама. — Мысленно добавила: «Из нормальной ткани». Взглянула на одежду Фроси. Ткань пепельного цвета по качеству отличалась от той, из которой было пошито грубое платье для прислуги. Кто бы сомневался! Где она будет искать ткань и как шить — это уже другой вопрос.
Мужчина сдержал улыбку. Он ещё не встречал ни одной женщины, столь ловко ведущей деловые переговоры. Она, пожалуй, его управляющих на рудниках легко сможет обставить. Кто же она такая?
Графиня заёрзала на стуле:
— Я столько платить не буду. За эти деньги я найму пять компаньонок.
— Вот и договорились, — вздохнула с облегчением Наташа. Она даже не предполагала, что всё окажется так просто. Теперь её оставят в покое. — Мне нужно идти к больному, — встала она.
— Мы ещё не закончили, — вскинул руку в останавливающем жесте его сиятельство. — Пока графиня будет искать компаньонку, я готов доплатить недостающую сумму. Сейчас.
— Да? — едва не споткнулась Наташа. Желание хозяина она понимала как никто другой. Если бы у неё самой нашлись деньги, она бы тоже откупилась от Юфрозины. И от него самого. Удача выскальзывала из рук. Девушка мстительно прищурилась: — Господин граф, не считаю необходимым благодарить вас. Раз вы готовы доплатить, то будьте любезны составить письменный договор об условиях оплаты с указанием суммы, сроков и всего прочего. Только получив его в руки, я приступлю к оказанию данной услуги.
Герард внимательно слушал её и чувствовал — что-то проходит мимо его сознания. Уловить, что именно, он не мог, как ни старался. Молчание затягивалось.
— Ты не поверишь мне на слово? — Вот оно!
Наташа окинула его задумчивым взглядом:
— Сожалею, но… нет. Всё, что касается денег, должно быть чётко оговорено во избежание спорных вопросов. И ещё: по поводу вознаграждения за лечение вашего сына. Мы ещё вернёмся к этому разговору.
Она боялась признаться себе, что совсем не уверена в удачном исцелении вице-графа. Поэтому, ей как можно быстрее нужно взглянуть на результат вчерашней операции, сменить повязку и, либо успокоиться, либо приготовиться к самому худшему. На душе скребли кошки.
— Раз на сегодня я свободна, позвольте покинуть вас, — Наташа с высоко поднятой головой — как истинная леди — направилась к выходу.
— Ты к Ирмгарду? Я с тобой, — не дал ей опомниться Бригахбург. — Будьте здесь, — кивнул он Дитриху, косясь на графиню.
Кива сидела у кровати больного и что-то шила. Она улыбнулась вошедшим, поспешно вскакивая и делая книксен.
Наташа, видя её улыбку, немного расслабилась.
Граф поспешил к ложу сына, всматриваясь в его лицо:
— Как он? Приходил в себя?
— Он всё время спит, хозяин. Я его боюсь трогать, — отложила шитьё женщина.
Девушка приблизилась к кровати и осторожно положила ладонь на горячий лоб вице-графа: не настолько горячий, чтобы сильно волноваться за состояние больного. Он даже не проснулся. Сердце Наташи билось с удвоенной силой. Её дальнейшая судьба зависела от того, в каком состоянии окажется рана. Подозвав кормилицу, девушка с её помощью разматывала повязки. Сняв куски подсохшей и растрескавшейся хлебной массы, она вздрогнула.
Кива, ахнув и всплеснув руками, размашисто крестилась.
Бригахбург, потеснив Киву и склонившись над плечом сына, не мигая, уставился на рану. Воцарилась мёртвая тишина. По непроницаемому застывшему лицу сиятельного понять что-либо было невозможно.
Воспалённый вчера до самых подмышек участок тела был влажным и выглядел здоровым. Отёк прошёл, прижжённая рана с ровными краями значительно уменьшилась в размерах. Наташа аккуратно кончиками пальцев надавила на нежную и блестящую кожицу струпа — сухо. Она не верила своим глазам. Древнее средство оказалось действительно сильным и необыкновенно простым.[6]
Девушка, ощупывая края раны, дивилась: вот тебе и хлеб с солью! Вчера об этом думать было некогда. Вроде всё просто и научно объяснимо, но эффект поражал воображение. Если это удивило её, то что говорить о людях, которые ни о какой химии понятия не имеют и приняли естественный процесс за чудо?
Кормилица, заплакав, схватила руку спасительницы, лихорадочно целовала её, напугав этим Наташу. Она пыталась вырвать её из цепких пальцев прислуги.
— Нет, вы ничего не понимаете… Я здесь не причём… Мы все только, как следует, обработали рану, — шептала она, порываясь прикрыть плечо парня, всё ещё не веря своим глазам.
Дверь открылась, и в комнату вошли Юфрозина и Дитрих.
Барон, увидев, что Кива плачет навзрыд, а иноземка сидит бледная и растерянная, бросился к Герарду. Положив руки на его плечи, скорбно глухим голосом произнёс:
— Держись, брат, на всё воля Всевышнего.
Графиня сдержанно закрестилась, опуская глаза.
Кива, вытерев лицо передником, недоуменно уставившись на братьев и невесту своего любимчика, сообразив, что его милость истолковал всё неверно, строго заговорила:
— Вы что это удумали? — всплеснула она руками. — Его рано хоронить! Наш мальчик будет жить!
Бригахбург, очнувшись и шумно переведя дух, снова взглянул в лицо спящего сына и отвернул лоскут на ране. Он только вчера прижигал её, и она казалась ему огромной и смертельно опасной. А что видит теперь?
— Как это возможно? — граф потрясённо переводил взор с раны на лицо «лекарки». В уголках его глаз сверкали слёзы. Рука легла на грудь, успокаивая неистовое биение сердца.
Через плечо брата заглядывал Дитрих. За ним топталась Юфрозина, прикусив нижнюю губу и передёргивая острыми плечами: ей никак не удавалось посмотреть, чем так удивлены мужчины.
Наташа пожала плечами, отходя к камину за кубком с водой и отпивая из него. Она бы сейчас и от бокала хорошего вина не отказалась.
— Вам нужно? — обратилась к Герарду, указывая глазами на кубок.
Он подошёл к иноземке, беря дрожащими руками ёмкость. Отпил, морщась:
— Что за гадость?
— Вода.
— Воду пить нельзя! Можно отравиться, — звучало так, будто он уже был безнадёжно болен.
— Ага, я вас и отравила, — утвердительно кивнула строптивица, подтверждая сказанное. — Безымянная звезда отравила своего мучителя. Как и положено. — Снова пожала плечами.
Дитрих хмыкнул, улыбаясь. Эта девчонка нравилась ему всё больше.
Его сиятельство, бледнея и вертя кубок в руке, кашлянул:
— Так ты тоже пила из него.
— Мне можно. Вода кипячёная. А у вас всё, что не вино — отрава. Всё, всё, идите, — замахала она руками, аккуратно направляя к выходу братьев и графиню. — Нам с Кивой нужно сделать перевязку наследнику.
— Поменяешь повязку и вернёшься в кабинет.
Окрепший голос хозяина, впрочем, не изменился. Такой же властный и жёсткий. А что она хотела? Вот так, мгновенно, изменить к себе отношение и уже сложившееся мнение? Наташа и не стремилась. Просто делала, что могла, не думая о том, к чему это приведёт. А ведь всё могло закончиться иначе. Повезло или предначертано свыше? Может, сегодня её день? Но противный «червячок», неумолимо копошась внутри, гнусавил: «Ещё не вечер…»
Наташа не без удовольствия отметила, что комнату вице-графа отмыли, вытерли пыль. Осталось нетронутым только окно. Оно и понятно: пока Ирмгард болен, его надолго открывать нельзя.
В кабинет возвращаться не хотелось. Осознав и уверовав, что теперь парень пойдёт на поправку, девушка расслабилась. Хотелось принять горячую ванну, завалиться в кровать и спать сутки, двое, сколько дадут. Она скептически вздёрнула бровь: уж слишком она размечталась.
Предварительно постучав, вошла в кабинет.
Юфрозина, с отсутствующим видом сидя на стуле, рассматривала носки своих туфель.
Граф с братом тихо переговаривались.
Наташа молча прошла к стулу, садясь.
— Эмм… — начал его сиятельство, — я бы хотел, чтобы ты сейчас присутствовала при нашем разговоре с графиней и пояснила ей некоторые моменты. Если таковые будут. Я хочу быть уверен, что она всё поняла верно.
Наташа насупилась. Это его «эмм…» Ей казалось, что он должен помнить её имя. А вот почему не хочет произнести — это уже другой вопрос и ответ напрашивался один: «Не достойна». Обида горечью подступила к горлу. Можно не согласиться с его просьбой — просьбой ли? — и откланяться. Только зачем? Конфликтовать ни с кем не хотелось, да и интересно узнать, что за переговоры здесь намечаются. Информация из первых уст лишней не будет. Гася всколыхнувшуюся обиду, девушка неопределённо пожала плечами. На хмурый взор Бригахбурга, терпеливо ожидающего её решения, кивнула, соглашаясь.