Наташа раскраснелась, глаза беспокойно блестели. «Я ведь умница, — уговаривала она себя, подбадривая, — и красавица. И почему именно в этой дыре оказалась? Пусть бы лучше в девятнадцатый век попала. Или, на худой конец, в восемнадцатый». Ой, она отвлеклась. Опасный ход! Её рука зависла над конём, но опустилась на пешку, двигая её. Теперь его очередь. «Ага! Не ожидал? Ну, давай, делай этот ход! — мысленно толкала руку мужчины в нужное место. — Есть! Всё! Теперь попался!»
— Шах! — ехидно улыбаясь, радостно подпрыгнула она.
Его сиятельство нахмурился. Чёртова девчонка! Расслабился. Противника нельзя недооценивать. То, что она отвлекает его — это понятно. Вон, как старается. Болтает фигурой в воздухе над полем, чтобы он гадал, куда та опустится. Это мешало сосредоточиться на игре, и он поздно увидел свою ошибку. Увы, всё бесполезно, исправить нельзя.
Русинка положила его короля на бок, хлопая в ладоши:
— Мат!
— Пока ничья, — скривился Герард.
Теперь партию начинала Наташа. Ах, как жаль, что пешка не может сделать первый ход на две клетки. Ладно, дорогой графушка, приготовим тебе провокационную ловушку. Будем рисковать. Другого выхода нет.
Граф, видя, что она начала игру слишком примитивно, не торопился расслабляться. Собираясь делать очередной ход, замедлял действие и пристально следил за поведением противника.
В чём девушка действительна была уверена, так это в том, что ей нужно играть стоя. Непривычный размер шахматных фигур рассеивал внимание. Хорошо, что Бригахбург не против такой игры. Её бы раздражало, если бы кто-то размахивал руками перед глазами.
Игра продвигалась медленно. Каждый из них, прежде чем сделать ход, исподтишка присматривался к партнёру. Никто не хотел остаться в проигрыше. Для Наташи важны были эти деньги. Они приближали её к свободе. Граф же не хотел проиграть женщине. Он мужчина и должен быть сильным во всём, касается это игры или боевого поединка. Игра — это тоже поединок. Да и приз был очень уж желанным.
Как гром среди ясного неба прозвучал взволнованный голос девчонки:
— Вам шах и мат, — она смерила его победным взглядом.
— Ну что ж, выходит — проиграл, — спокойно отреагировал его сиятельство, расставаясь взором с россыпью монет на столе. — Можно поцеловать победителя? — встал, шагнув к русинке.
Девушка, поспешно сгребающая в мешочек золотые монеты, опешила. Медленно разогнулась, краснея:
— Странно, господин граф, слышать от вас такое. Вы же проиграли, — грустно вздохнула, напряжённо всматриваясь в его лицо. Для него поцелуй — забава, развлечение с новой понравившейся игрушкой. Он, как хозяин, может позволить себе любой каприз и пойти дальше поцелуя.
Герард подступил к ней вплотную.
Девушка стояла, опустив голову. Грудь тяжело вздымалась.
— Отчего же? Признайся, ты ведь намеренно загнала меня в ловушку, — за подбородок поднял её лицо. — Ты умна и хитра. Отвлекала меня, мешая сосредоточиться. Всё рассчитала, — его губы тронула слабая улыбка.
— Да, намеренно, — не стала отрицать Наташа, встретившись с ним взглядом, отстраняясь. Хитрить не имело смысла. — Разница в том, что вы играли ради забавы, не считая меня достойным противником. Это всего лишь игра, пусть даже и не совсем честная. На этот счёт никакого уговора не было.
— Честность должна быть всегда и во всём. Об этом не нужно договариваться.
— А́ la guerre comme à la guerre (франц.)
— На войне как на войне, — усмехнулся Бригахбург. — Мне нравится твой азарт и прямолинейность, и ты знаешь французский, — снова её глаза засасывали его в болотную трясину. Чёртова ведьма!
— Только пару выражений на слух.
Хитрит? Кивнул, принимая на веру:
— Ты недооцениваешь силы игры в шахматы. Азартные игроки проигрывают состояния, замки, земли. Бедняк может мгновенно стать богатым. Проигрыш способен развязать войну, — он скользнул взором по её губам.
— А карты? Они азартнее шахмат, — чувствовала себя неуверенно Наташа. От близости мужчины кружилась голова.
— Я не знаю такой игры, — прошептал он, наклоняясь к её лицу.
Девушка вздрогнула, закрывая глаза:
— Я ведь не проиграла, — почувствовала его руку на своей шее и лёгкое движение пальцев по скуле. В горле пересохло. Жар окутал душным облаком. Руки сжались в кулаки. Она приготовилась к худшему. Снова подвал?
— Ты знаешь, что проиграла, — его губы коснулись её губ, замерли в ожидании ответа.
На её движение отстраниться, удержал за спину, не желая отпускать. Русинка рванулась сильнее. Герард увидел, как из-под опущенных ресниц, тускло сверкнув, по щеке медленно скатывается слеза. Чёрт!
Его сиятельство отступил на шаг. Подавляя вспыхнувшее раздражение, быстро собрал оставшиеся монеты в мешочек. Взяв девчонку за руку, вывел из кабинета.
Она, не поднимая глаз, послушно шла сзади, разумно полагая, что сопротивление вызовет лишь агрессию.
Дойдя до её покоев, мужчина толкнул дверь ногой. В душе поднималась волна недовольства, и он хорошо знал его причину. Ему нравилась эта женщина. Очень нравилась. С другой не стал бы возиться. А с этой всё не так. Хотелось быть в её глазах самым умным и самым благородным. Хотелось нравиться ей: дикой, своенравной, непонятной.
Ничего не говоря, он вложил выигрыш в безвольно опущенную руку непокорной и вышел, громко хлопнув дверью.
Наташа пошатнулась. Пальцы дрожали. Мешочек с глухим стуком упал на пол. Несколько монет, звякнув, выпали из его неплотно затянутого отверстия.
Чуть помедлив, она зажгла свечу. Тронула губы пальцами. На них, словно клеймо, горел поцелуй Бригахбурга. И не поцелуй вовсе. Так, прикосновение. Задумалась, тяжело вздыхая, подбирая монеты. Странно, что в этот раз граф не стал настаивать на своём. Что его удержало от насилия?
Прошедшая игра не давала покоя. Выигрыш морального удовлетворения не принёс. Утешить себя было нечем. Отправив мешочек в тайник, девушка с грустью отметила, что теперь у неё пятьдесят семь шиллингов, не считая аванса за работу. Надо же, приданое простолюдинки уже в кармане и зажиточный муж-крестьянин обеспечен. Она грустно усмехнулась.
Собачий лай вернул к действительности. Они теперь каждую ночь будут выпрашивать вкусненькое под окном? Мы в ответе за тех, кого приручили. Достала из кармана припасённые с ужина печенюшки и открыла окно. Обдало свежестью и запахом хлора. Манила тёплая купальня. Хорошо господам — они могут купаться, когда им вздумается.
После сыгранных шахматных партий усталость чувствовалась особенно остро. Очень хотелось спать. И пить.
Крадучись полутёмным коридором, Наташа озиралась по сторонам. Луч фонарика бегал по стенам, ступеням, полу. Достигнув заветной двери кухни, девушка, облегчённо выдохнув, прошмыгнула в святая святых замка. Знакомая чёрно-белая кошка, спрыгнув с мешка, тёрлась о её ноги.
Найдя чистый кувшин, Наташа набрала горячей воды. Выглянув в зал, прислушалась и осветила лестницу. Услышав у входной двери лай собак и мужской голос, выключила фонарик, прячась за выступ камина. Прижала кувшин к груди, будто защищаясь им.
Хозяин шёл с обхода. Не задерживаясь в зале, стремительно поднялся на второй этаж. Сделав несколько шагов в сторону правого крыла, остановился в раздумье. Мелькнула мысль навестить Клару. Нет, душа на порыв не отозвалась. Развернулся, устремляясь к лестнице, поднимаясь в свои покои.
Наташа выходить не торопилась. Выждав, едва ли не бегом поспешила к себе. Подтянутый к двери стул занял сторожевую позицию. Девушка приложилась губами к горячему горлышку кувшина, смакуя обычную воду. Как хорошо! Вот теперь можно спать.
Глава 32
Платье получалось премиленькое. Тёмно-изумрудная шерсть, тонкая и мягкая, приятно прилегала к телу. Портниха крутила Наташу то вправо, то влево, качая головой и причмокивая:
— Как интересно… Только так нельзя. Это же видно всё.
— Что видно? — недоумевала девушка.
— Ну, вот, талия тонкая, грудь выделяется, рукав узкий. Хотя, вам очень красиво, — отошла она на несколько шагов и, прищурившись, наклонила голову к плечу.
— Рукав длинный, юбка в сборку широкая, грудь закрыта, ворот высокий. Ещё тесьму отделочную пустим по лифу и такие же шнуры. Главное — карманы. Не забудьте, я показывала, как выкроить.
— Я сделаю, госпожа. Только, что хозяин скажет?
— Причём здесь хозяин? Он вам моду диктует? Знаете, я мешки с завязками на шее носить не буду и безразмерными рукавами махать не собираюсь. Пора уже проститься с пережитками прошлого и переходить к более практичной и удобной одежде. И экономия ткани не будет лишней.
Портниха, вытянув шею, впитывала каждое слово иноземки.
— Это у вас так носят, а у нас здесь…
— Знаю, средневековье. Я не мешаю вам носить то, что хотите вы. А я буду носить то, что мне удобно. Вот вы, — окинула она фигуру женщины в бесформенном невзрачном платье, — такая привлекательная. — Та скромно опустила глаза. — И фигура у вас, похоже, приятная. Но вам так удачно удаётся скрыть её, что вы становитесь безликой и похожей на амёбу. Ладно, не буду вас расстраивать. Когда будете готовы немного изменить свою внешность и подчеркнуть достоинства фигуры, позовите меня. Я знаю, что сделает вас красивой, — улыбнулась Наташа, прижавшись к женщине и целуя её в щёку. — Спасибо за ваш труд.
Ворчунья смущённо покраснела. Она с девичества работала в замке с шитьём, и никто никогда ей слова доброго не сказал. А «спасибо»… Она задумалась, сказал ли ей кто-нибудь когда-нибудь из господ «спасибо»? Вот госпожа Леова, та добрая была. Строгая и справедливая. И на праздники жаловала слугам угощение с господского стола. Женщина вздохнула, перекрестившись:
— Госпожа Агна не такая. А невеста вице-графа… Тьфу!
Портниха сообразила, что, забывшись, разговаривает с собой. Огляделась по сторонам. Иноземка убежала. Второе платье не примерили и сорочки. Швеи заняты шитьём. Тихонько переговариваясь, наблюдают за ней. Может, и правда, она ещё привлекательная в свои сорок шесть? И вдовец Ханс засматривается на неё, а не на её хозяйство. Хотя, какое там хозяйство? За всем давно