Все сразу замолчали, и впервые между нами троими повисла неловкая пауза. Было понятно, что слово «немало» означает лишь одно: у меня нет таких денег.
– Сколько же? – все равно спросила я.
– Не меньше семидесяти тысяч, – прокашлялся Сергей. – И это она нам делает скидку по знакомству.
Я сжала кулаки и сжала челюсти. Леха нещадно скреб пальцами свою щетину, которая вот-вот уже должна была стать полноценной бородкой.
– Вера, она хороший человек и знает свое дело лучше, чем кто бы там ни было. Просто она…
– Деловой человек, – обреченно сказала я и уронила подбородок на сплетенные вместе ладони.
– Я рискну предложить свою… помощь, – тихо произнес старший Громов, с опаской глядя мне в глаза.
– Ни в коем случае, Сергей, – отрезала я не своим голосом.
– Но Вера!..
– И говорить тут даже не о чем! – разозлилась я. – Это моя ошибка и моя проблема! Вы и так делаете для меня слишком много!
– Ну, хорошо, когда Андреев освободится, он сможет вернуть эти деньги, потраченные на его освобождение, как ты думаешь?
– Я думаю, – резко ответила я и пожевала губы, – что приму эти деньги лишь в крайнем случае. Хотя бы часть из них я должна достать САМА, как ты не понимаешь?
– Хорошо, – Сергей примирительно поднял ладони и скривился, – только давайте без демагогии. Нам человека вытаскивать нужно, а не показывать свою гордость и самостоятельность. Вера, ты мне брата вернула. Это не имеет цены. Я готов помочь тебе от чистого сердца.
– Он прав, – подал голос Леха, все время безмолвствовавший. – Решать проблемы нужно по мере их поступления. Так что будь добра принимать помощь, коли она есть. А с долгами разберемся, когда все кончится.
Я понимала, что оба они правы и оба больше всего сейчас хотят мне помочь. Славные ребята, хорошие ребята. Я взяла их обоих за руки и с благодарностью сжала.
– Ну, значит, решено! – поднялся Сергей над столом. – Комова – на мне. Если с ней поговорит брат – это будет хорошо и, наверное, облегчит дело. Если не поговорит – ничего страшного, это не последняя наша надежда. Сейчас у нас другая цель, – он откинул рукав и рассеянно взглянул на наручные часы, – и, кстати, пора ехать.
Мы с Лехой молча кивнули и поднялись.
***
Пока Сергея не было в машине, у нас с Лехой случился странный разговор.
– Нервничаешь? – спросил он, неуклюже оборачиваясь назад в своей куртке на полсалона с переднего пассажирского сидения «Хонды».
– Немного. Надо было мне идти.
– Не надо, он же инженер. К тому же, главный инженер, не забывай.
Я усмехнулась.
– Слушай, Вер, – виноватым голосом заговорил Леха, глядя мне прямо в глаза, – не подумай там, что я жмот, потому что не предложил свою помощь…
– Леша, что ты, – испугалась я, но он перебил меня резко и решительно, будто стал другим человеком, и не дал договорить то, чему я не могла подобрать слов.
– Семьдесят тысяч – это не так уж много. Я уверен, что эту сумму мы наберем играючи. А вот когда речь пойдет о действительно больших числах, а она обязательно пойдет, в этом нет сомнения, ты полностью можешь рассчитывать на меня.
Опешив, я смотрела на него и часто моргала.
– Что ты имеешь в виду? Почему в этом нет сомнения?
– Пятеро, Вера. И все – в больнице. Как ты думаешь, суд, даже если оправдает твоего Андреева по состоянию аффекта, не начислит компенсацию за физический и моральный ущерб?
У меня перехватило дыхание, когда я попыталась представить, какая может прозвучать сумма.
– Господи…
– Вот об этом я и говорил, – мрачно сказал Леха. – Вера, не расстраивайся. Не переживай. Я помогу, – последнюю фразу он почти прошептал, глядя, как я бессильно закрыла лицо руками.
– Как? – просипела я, поднимая на него дрожащие от слез глаза. – Невозможно… Это тупик.
– Помогу, – повторил он. – Деньги есть. Большие деньги. А будет – еще больше.
– Откуда у тебя может быть столько?..
– Я пока не хотел бы об этом… – Леха отвел глаза.
– Ты что, Леш?.. – меня помутило от страшной догадки, пока не желающей складываться в одну цельную картину, а кусочками блуждающую в моем воображении.
Он пронзил меня решительным и оттого колючим взглядом. Еще пока я ни разу не видела, чтобы он так смотрел.
– Я тебе все расскажу. Потом, – твердо произнес он. – Помни, что деньги есть. Большие. Но брату – ни слова.
Я не успела ответить. Дверь открылась, и в салон с покашливанием ввалился мокрый от снега Сергей.
– Так я и думал, – азартно заговорил он, поворачиваясь к нам и не замечая полное замешательство на моем лице и странную отчужденность на лице брата, – с юго-запада, во-он с той стороны, – рассказывал он быстро, шмыгая носом и жестикулируя, – есть прореха в ограждении. Не то что бы там была дырка, в которую можно пролезть, нет, конечно. Но там есть участок забора, сквозь который можно хотя бы поговорить: вместо кирпича – решетка.
– Здорово! – я захлопала в ладоши, как маленькая, потом прижала их к лицу, – а как на счет?..
– Кстати говоря-а, – Сергей поднял палец, самодовольно улыбаясь, – мне удалось узнать, что один раз в день, а именно – в три часа дня, отделение буйных выпускают на прогулку под присмотром, и естественно, временно изолируют внутренний двор лечебницы от внешнего мира.
– Как ты узнал? – изумился Леха. – Это должно быть конфиденциальной информацией!
– Н-ну, – Сергей стащил с головы шапку и смущенно пригладил волосы, – можно сказать, что я, превозмогая порывистый ветер и жуткий холод, пробрался в тыл врага и провел тщательную разведку, взяв местного «языка» в плен… – тут он глянул на наши с Лехой до предела сосредоточенные лица, хохотнул и добавил: – ну, медсестре я одной понравился, че вы вылупились-то?
Новость была встречена бурными овациями.
– Нет, телефона у нее не брал, – отбивался Сергей от вопросов и легких толчков в плечо, – да, довольно-таки неплоха… симпатичная… И ничего она не обиделась! Что? Глафира ее звать.
Разумеется, мы с Лехой даже и не думали, что Сергей может так быстро оправиться после расставания с Юлей, которую столь обожал и боготворил. Поэтому упоминание о медсестре вызвало у нас восторг.
– Самого главного не сказал, – вспомнил старший Громов, обернувшись ко мне, – я оставил ему записку от твоего имени, Вер. Чтобы он явился, куда надо, когда их выпустят.
– Записку передаст Глафира?
Сергей ответил, что да, и что она еще многое могла бы рассказать полезного, но ему пришлось уйти, потому что там посторонних не особо приветствуют. Я от души его поблагодарила и стала думать о деньгах на адвоката. Мне все казалось, что Сергей вот-вот об этом сам заговорит, но он не говорил. После того, как Леха предложил переименовать психлечебницу имени А.М. Пишты в психлечебницу имени великого подвига С.Н. Громова, я сказала:
– Сергей. Не будем, пожалуй, терять времени. Ты и так уже многое сделал здесь, и огромное тебе спасибо, но дальше я справлюсь сама. Езжай, наверное, в офис, и договаривайся с Комовой. Это самое полезное и самое нужное, что сейчас можно сделать.
Было решено, что я права, и это логично, ведь тратить время надо рационально, когда этого самого времени в обрез. Громов-старший высадил нас двоих неподалеку от клиники и вернулся на работу, сказав напоследок, чтобы мы ему звонили, если что, и что он нам позвонит тоже, сообщить о результатах беседы с Комовой. Мы с Лехой, возбужденные от морозной погоды и предстоящей операции, пошли греться в кафе, а заодно и пообедали там. Пока дожидались трех, позвонил Сергей и радостно сообщил, что все в порядке, что Комова – наша, и что он уже внес залог, а она начала изучать дело.
Я специально не заговаривала с Лехой о том непонятном разговоре про большие деньги – не хотела его разозлить. Да и он вел себя так, как будто совсем позабыл об этом – шутил, радовался за меня, расспрашивал об Андрееве и выражал большое желание познакомиться с ним, когда его освободят. Я вспомнила, с каким пренебрежением он отдал мне дорогущую шубу своей бывшей и немного успокоилась. Делая из салфеток оригами и попивая сок, мы с Лехой обсуждали не то что бы грандиозные, но явно приятные сердцу планы на будущее.
Громов-младший вдруг погрустнел, взял меня за руку и робко признался, что если бы он был гораздо более романтичным, а склад его ума не напоминал материнскую плату, то он наверняка подумал бы, что чувства, которые он ко мне испытывает – это влюбленность, и это бы сильно осложнило всем жизнь, особенно – ему. Но сейчас он уверен, что эта сильная симпатия, которую я в нем вызываю, – хороший фундамент для крепкой дружбы, но ничего более, и как девушку он меня не воспринимает. Я решила было обидеться, но подумала, что оно и к лучшему, вообще-то, тем более, Леха рассказывал мне все это в таких нехарактерных ему выражениях и с таким лицом, что нельзя было не умилиться этому бородатому добряку. Конечно же, я и сама с самого начала не ставила себе целью завоевать его как парня, несмотря на то, что готовила для него еду, а дома у него убиралась и мыла посуду. Целью моей было – помочь ему вернуться к жизни и помирить братьев, а это у меня получилось, и даже лучше, чем я планировала.
Ближе к трем по телу прошлось волнение. Леха подбодрил меня взглядом и отправил на выход, спросив напоследок только, запомнила ли я место, где будет решетка, и, получив утвердительный ответ, остался ждать меня в кафе.
Чего скрывать, пока я шла туда, я очень сильно волновалась. Так же сильно, как в тот вечер, когда Андреев делал мне массаж ступней, и вдруг неожиданно поднимался вверх по ноге, к коленям, вызывая во мне волну негодования и страха; или тогда, когда в тот же вечер я гладила его, опускаясь все ниже, и рука моя боязливо замерла ближе к паху, и он, выждав, схватил ее и стал нюхать, как в припадке, поднимаясь к плечу и к губам. Ах, – на ходу выдыхая клубы пара, я сладко съеживалась, позволяя приятным воспоминаниям воцариться в памяти. Я тогда даже сознание потеряла от перевозбуждения, и сейчас у меня весьма похожее состояние.