– Сколько нужно денег?
Вместо ответа я всхлипнула и пустилась в благодарности. Совсем не так я представляла себе исход этого диалога.
Вернувшись в комнату только через полчаса, я обнаружила, что Леха все еще спит. Спал он всегда настоящим богатырским сном, нарушить который не мог бы и выстрел из пушки прямо под кроватью. Я наклонилась над ним и посмотрела на ангельское ясное личико, заросшее и расслабленное. Им хотелось любоваться. Сесть прямо тут, положить подбородок на кулачок и любоваться тем, как он видит сны и сладко причмокивает, шевеля губами. Я улыбнулась, понимая, насколько успела привязаться к этому черту.
Леха даже не почувствовал, что я перелезла через него и устроилась на кровати в узкой расщелине между ним и стенкой, на которой висел тот самый старый советский ковер, в узорах которого каждый из моего поколения перед сном находил множество любопытных фигурок. Громов лежал на боку спиной ко мне, и его масштабная спина загораживала мне обзор всей комнаты, кроме потолка. Я тоже легла на бок и нежно погладила его по руке, наполовину засунутой под подушку. Леха спал в позе бегущего, раскинув ноги, погрузив обе руки под подушку, а лицо глубоко утопив в ней. Прикосновения моего он не почувствовал, но это было и не нужно. Это я сделала, чтобы правильно настроиться.
Я где-то слышала, что когда человек находится в состоянии полусна-полудремы, он честно, не задумываясь, отвечает на простые односложные вопросы. Сейчас вот мы это и проверим. Но для начала надо привести испытуемого в нужное состояние.
– Лё-ё-ё-ёш, – позвала я тихонько, прислоняясь к нему. – Лёша-а.
Слабое мычание.
– Ты же спишь, да?
Снова мычание, отдаленно напоминающее «угу».
– Твоя фамилия – Громов?
Та же самая реакция. Отлично! Надо действовать, пока он снова не погрузился в глубокий сон.
– А у тебя есть подруга по имени Вера?
– У-угу…
– А она хорошая? – моему коварству не было предела.
– Да, – ответил он вполне осмысленным голосом, и я успела испугаться, что он просто проснулся и решил провести меня. Но, перегнувшись через его плечо, я увидела, что выражение лица у него осталось тем же. Значит, спит, но говорит во сне. А система работает!
– А Вера красивая? – спросила я, затаив дыхание. Секунда показалась вечностью.
– Да, – ответил он без интонаций. Мне вновь показалось, да нет, я почти убедилась в том, что он действительно проснулся и разыгрывает меня. Поэтому я решила применить тяжелую артиллерию, которая должна была вывести из строя его спокойствие и сорвать весь розыгрыш. Да как он смеет так надо мной шутить?
– А если я сейчас разденусь и помогу раздеться тебе?
Если бы Леха не спал, он бы точно взорвался от хохота, и весь его план бы рухнул. Но Леха помолчал секунды две, обдумывая вопрос своим полусонным сознанием, а потом выдал гениальнейшую фразу:
– Не знаю, я спать хочу.
Давясь от смеха, я закрывала рот руками. Ай да я!
– Лё-ёш?
– М-м-м…
– Ты мне расскажешь, откуда у тебя большие деньги?
– Не-е…
– Это секрет? – я специально задавала наводящие вопросы.
– Угу-у.
– И никто не знает об этом?
– Угу-у.
Леха заворочался, покрепче обхватил подушку, зачмокал. Я поняла, что больше от него ничего не добьюсь, только разбужу, бедного. И вскоре задремала сама.
Миша стоял на углу какого-то здания, из которого я выходила. Ага, да это же вокзал, заметила я про себя. Мне нужно было уходить, я это понимала, поэтому, взглянув на него один раз, отвернулась и стала удаляться. Его образ был окутан слабым нежным сиянием, желто-розовым, теплым, как солнечный свет, бьющий ему в спину – позади него садилось солнце. Мишин образ был таким… таким родным и милым сердцу, что хотелось броситься к нему, развернуться и броситься, снова забыв обо всем, что есть в настоящем, снова все бросив, снова ошибившись.
Я перестала оборачиваться, зная, что он продолжает смотреть мне вслед своими добрыми голубыми глазами, с которыми связано так много счастья в моей жизни; зная, что он беззвучно, но настойчиво зовет меня, просит обернуться хотя бы еще разок. Прежде, чем я поддалась на эти просьбы, я успела отойти уже достаточно далеко. Я одумалась и побежала обратно, к нему, к родному, к дорогому, ведь он ждет, ведь он зовет меня, он хочет ко мне вернуться!.. Но там, где совсем недавно стоял Миша, никого не было. Стояла только коробка на земле, розовая, сияющая добром и тоской. Я нагнулась и открыла ее – в ней были ракушки, крупные бежевые ракушки, и они тоже светились, они были теплые и такие красивые. Сложно подобрать слова, чтобы описать их. Помимо ракушек были и еще какие-то незначительные мелочи, но я не обратила на них внимания. Мне будто кто-то отчетливо сказал, зачем здесь стоит эта коробка: это Миша приносит мне свои извинения и просит не забывать о нем, потому что хочет все вернуть.
Я распахнула глаза, все еще утопая в реальности волшебного и теплого сна. Кажется, из уголка глаза у меня скатилась крошечная слеза.
– Вера, убери свой вибратор из моей кровати… – сонно пробубнил Леха, переворачиваясь на другой бок.
– Иди-ка ты в жопу! – вяло отозвалась я.
Я проснулась окончательно, ощутив вибрацию сотового, и стала шарить по своим карманам, выполняя на кровати чудовищные акробатические трюки и почти столкнув Леху на пол. Он громко засопел.
– Да, кто это?.. – отгоняя сон, спросила я. Номер был неизвестный.
На том конце провода молчали, но я слышала дыхание. Почему-то я сразу поняла, что это мужчина. И мужчина непростой. Я напряглась и повторила вопрос. Да быть того не может…
– Здравствуй, – ответили мне виновато.
Оказывается, может!
Я подскочила на кровати, взмахнув руками и ногами. Резонанс получился замечательный. Леха с грохотом свалился на пол, но, кажется, даже сейчас окончательно не проснулся.
– М-миша? – заикаясь, спросила я.
Я все еще не верила. Вещий, воистину вещий сон!
– А, узнала. Значит, голос еще помнишь, – как-то устало сказал Михаил.
– Откуда у тебя мой номер? – сердито нахмурилась я.
Сейчас мне звонит не тот светлый человек, который мне только снился. Сейчас мне звонит гадина, которая впрыснула мне яд и даже не заметила этого. Все это я понимала, но все-таки была очень удивлена.
– Он у меня остался. Я его не удалял.
– Чем могу помочь? – металлическим голосом спросила я. Не к чему было сюсюкаться – надо было бросать трубку в тот же момент и менять номер. Но…
– Так… поговорить, – ответили неопределенно. Да не за этим он звонит, что я, не знаю разве этот его тон?
– Ты мне только что снился, – зачем-то призналась я.
– Я до сих пор тебе снюсь, подумать только…
– Синяк прошел?
– А ты вот мне не снилась, – заговорил он, не обращая внимания на мой вопрос, заданный из простой вежливости. – Ни разу, представляешь. Сколько меня ни мучила совесть, ты мне не снилась. Хотя мне хотелось бы. У меня остались хорошие воспоминания о тебе.
Я вся сжалась от злости.
– А у меня о тебе – только гадостные, – выпалила я.
– Вот как? – Миша будто бы и не удивился.
– Так что ты хотел?
– Узнать, как ты поживаешь. Теперь я просто обязан этим интересоваться. После того, что я узнал в нашу последнюю встречу, – голос его был неузнаваемо мрачен.
– Не надо строить из себя уязвленную совесть. Больше я не поведусь на твои красивые слова.
– Ты торопишься с выводами. За что ты меня ненавидишь? За то, что я не захотел тебя обманывать и сказал все, как есть, когда все прошло?
– Да ты просто меня не любил, – на удивление спокойно сказала я. Из-за кровати в этот миг высунулась Лехина большая растрепанная голова с прищуренными после сна глазами и непонимающим взглядом. Я засмеялась, припоздало решив, что Миша может подумать, будто я совсем помешалась.
– Вера, что там с тобой? – обеспокоенно раздалось в трубке.
– Михаил Николаевич, сделайте одолжение: положите сейчас трубку, удалите мой номер и больше никогда мне не звоните. Слышите меня нормально? Никогда. Мне. Не звоните.
Тепло и ласково распрощавшись, я протянула руку и потрепала Лехины русые волосы. Громов забрался на кровать и закинул на меня ногу, уткнувшись в подушку лицом.
– Кто это был? – спросил он глухо.
– Да так, мудак один, – с улыбкой отмахнулась я. – Есть хочешь? А у меня хорошие новости!
XXVII
. Визит
После Мишиного звонка трудно было не задумываться о нем хотя бы вскользь. И я с неудовольствием начинала отмечать, что совесть моя начинает вытворять какие-то странные и ненужные движения. Вот только этого не хватало – жалеть человека, который причинил тебе столько зла. Но ведь неумышленно же? Неумышленное зло не есть зло! Зла вообще не бывает, это же твои собственные слова! Неужели ты от них откажешься? Но верить ему нельзя. Да, он хороший человек, да, когда-то у нас все было прекрасно, и я, может быть, самой глубокой частичкой души сейчас хотела бы вернуться в те дни, но умом-то я понимаю, что верить ему нельзя, что ничего уже не будет, как прежде (после всего-то, что было!), что пора уже перелистнуть эту страницу. Но что ему нужно? Зачем он позвонил? Зачем сохранил мой номер? Неужели тогда, когда он порвал со мной, он думал, что когда-нибудь мы с ним сможем вновь наладить отношения и остаться друзьями? Немыслимо.
Не сказать, чтобы я мучилась от всех этих мыслей, но было крайне неприятно осознавать, что человек, которого ты выкинул на помойку своей памяти, вновь возвращается, и непонятно – зачем он это делает. Может быть, и правда, ему тяжело сознавать все, что на него навалилось, когда я рассказала ему, как дело обстояло на самом деле. Может быть, тогда он понял, наконец, что сделал мне больно по-настоящему, и подумал, что виновен, что несет передо мной какую-то ответственность. Свежо предание, да верится с трудом.
Спустя несколько дней встреча с Комовой все же произошла. Это случилось в офисе старшего Громова, в его личном кабинете. Мы были там втроем. Не сказать, чтобы Комова показалась мне слишком строгой (до брата ей далеко), но и не сильно уж мягкой, но это, скорее, издержки профессии. Не может юрист, привыкший действовать и судить в соответствии с четкими статьями и законами, быть мягким и расплывчатым в жизни. Это человек ответственный, большую часть своего бдения официальный, деловой, трудолюбивый. Такова была Надежда Комова. С братом они совсем не похожи внешне, я бы даже не догадалась, что они родственники, если бы когда-нибудь увидела рядом. Но это – не главное.