Раздраженно выдыхаю ей в губы.
— Камила, Алан пацан взрослый, пусть сам решает. Как ты его предлагаешь останавливать?
— Да его и останавливать не надо было бы, если бы ты не поощрял эти его фантазии… Мне вот интересно, это зачем ему? Тебе зачем? Чтобы что, Алмаз? Хочешь его видеть обычным борцухой?
— Он талантливый, как ты говоришь, борцуха… Поверь мне, его имя еще прогремит.
— Да я не хочу, чтобы оно гремело! Я другого сыну хочу… Если жив-здоров останется после твоих мордобоев, дальше что? В тридцать пять у вас уже пенсия…
— Ну я же нашел, чем заняться…
— Ты себя с ним не сравнивай. Ты такой куш сорвал, какой только раз в сто лет срывают… Много ты знаешь, кроме себя, успешных борцов из «Форбс»?
— А тебе «Форбс» нужен?! Я за этим тщеславием не геался никогда, не интересовался, куда пеня включали там, подсчитыаая бабло в карманах. А тебе, оказывается, так важно это? Был же у тебя один из «Форбса». Соскучилась? — понимаю, что перегибаю палку, но остановить себя не могу… А она слышит меня и заметно дергается… Это нечестный удар, Алмаз… Под дых… ну и скотина ты… Мысленно проклинаю себя…
Наш напряженный шепот прерывает появление Алана на кухне. Видит нашу напряженность. Все понимает прекрасно, не выдерживает, вклиниваетя в разговор…
— Мам, а может я сам за себя решу, что я хочу?! Я окончил институт, как ты хотела? Окончил! Все эти годы рисовал всю эту фигню твою? Рисовал! Но не мое это, слышишь? Я хочу на ринг! Драться хочу! И мне странно, что ты не понимаешь ничего в боях! Столько лет с отцом, любишь его, а даже ведь не удосужилась разобраться, что там, на ринге, все не про силу и не про набивание морд… Это логика, быстрая реакция, стратегия… Это как маленькая жизнь- один неверный шаг- и ты на матах, с выбитыми зубами и сломанными костями… На дне…
Камила смотрит на него грустно, отчаянно…
— И что? Хочешь с выбитыи зубами? С костями ломанными? На дне?
— Нет, мама… Я хочу быть на вершине… Именно поэтому и иду драться… Успокойся уже, ладно? У тебя еще есть двое мелких- вот на них и реализовывай свои задумки, а меня оставь в покое…
— Оставь в покое… — повторяет, отворачиваясь, потому что невольно слезы обиды подступают… Вот так расти их, ночами не спи, с ума сходи, отдавай всю себя, а потом тебе- «оставь в покое»… Больно… Вот такие вот удары от детей самые болезненные… Потому что даже незначительные недомолвки невольно воспринимаются как предательство…
— Выражения выбирай, когда с матерью говоришь, слышь? — вмешался я. В таких вопросах я всегда на стороне Камилы. Какими бы ни были наши с Лалой противоречия, неуважения со стороны детей в адрес нее я не допушу…
— Мам, я обидеть не хочу тебя, — подошел вплотную, положил руки на ее вздрагивающие плечи, — просто… ну отпусти эту ситуацию… Хватит уже отца чихвостить… Не виноват он… Я сам захотел пойти туда… Дайте мне шанс… Пожалуйста…
Ничего не сказала в ответ. Быстро протерла руки полотенцем, небрежно кинув его на столешницу, вышла из комнаты.
Не получилось разговора, как и предполагалось… Алан тяжело выдохнул. Я похлопал его по плечу.
— Ничего, остынет… Всегда остывает…
Парень молча кивнул головой, выдохнул.
Глава 2
Камила
Я слышала, как он вошел в спальню. Как с минуту сканировал мой свернувшийся калачиком силуэт, а потом начал раздеваться. Не стала поворачиваться к нему… Почему-то было как-то неудобно… Стоило нам немного пожить отдельно по той или иной причине, я сразу начинала чувствовать свою неловкость перед ним… Неуверенность что ли… Он был красивым мужчиной, видным, породистым, успешным… А я… Век женщины короток… «За сорок» для мужчины и «за сорок» для женщины- две большие разницы…
Ложится рядом, опаляет жаром своего тела. Нежно, но решительно подсовывает свою большую руку под рубашку пижамы, нежно гладит талию.
— В пижаме… — выдыхает в макушку недовольно, — непослушная…
Я знаю… Нарочно легла одетой… Знаю, что его это дико бесит… Знаю, что все время заставляет спать меня голой, с самого первого дня, как нам было суждено заснуть в постели вместе… Пару раз даже перед детьми неудобно было, пришлось в буквальном смысле под одеялом одеваться… Чего он сегодня ждал? Что разденусь и буду голенькая ждать его прихода? Типа я сдалась? Прогнулась? Очередную его выходку спустила с рук? Вот только это уже не выходка и не блажь… Это будущее нашего сына…
— Соскучился.. — хрипло дышит в шею мне. Упирается в бедро своей эрекцией.
— Алмаз… — пытаюсь возразить, но он не дает. Резко разворачивает меня к себе лицом, нависает сверху.
Рвет рубашку пижамы, отчего ее пуговицы с глухим треском об пол разлетаются по комнате. Так же молниеносно освобождает от штанов. Я пытаюсь вывернуться, призываю его к разуму.
— Алмаз, послушай…
Цокает языком. Накрывает губы своим большим пальцем, водя по ним многозначительно.
— Тссс, Лала… Прибереги мое имя для другого… — Жадно ощупывает мою грудь своим тяжелым взглядом… Не дает ни секунды продохнуть. Быстро разводит мои ноги и резко входит.
— Даа, Лала, вот так… А вот теперь говори…
Я невольно вздыхаю от ощущения сладкой наполненности… Ждала я его… Так ждала, так скучала… Навру, если скажу, что не скучала…
— Что… говорить? — тихо шепчу, теряясь в ощущениях…
— Мое имя говори! Быстро! — резко отвечает, делая свои движения более порывистыми, жесткими.
С ним всегда так, когда он долго без меня… Потом очень голодный. Жадный. Злой. Наказывает за эту разлуку… А я с ума схожу от кайфа… Сумасшедшая… Как и он… Вроде уже взрослая тетя, а как девочка до крови кусаю свои руки, когда он во мне, чтобы не орать во все горло от этого фантастического ощущения единения… Понимания, что мы вместе, вопреки всему вместе…
— Какая ты все-таки дрянь… Свалила от меня… — шепчет порывисто и закидывает голову, рыча, — а я, как лошара, три месяца со стояком… Никогда такого ужаса не было, даже в тюряге…
— Ну и трахался бы, как в тюряге… С медсестрой или с кем там… Я ж помню, рассказывал мне, когда мы ругались как-то… Кто тебе мешал? Вон, сколько девок молодых вокруг тебя вьется… Ты ж у нас звезда, — выплевываю обиженно, потому что непроизвольно дико ревную его к каждой… К каждому взгляду, каждой улыбке… К тому ревную, что на такого, как он, потеряв голову, любая восемнадцатилетка запрыгнет… А тут я… С тремя детьми… За сорокет…
— Дура, дура… — хрипит, изливаясь в меня, — моя дуууурааа…
Меня сразу накрывает вслед за ним. У нас всегда так. Падает один- сразу следом летит второй… Иногда мне кажется, что он одним своим экстатическим видом меня за собой утаскивает в эту воронку кайфа… Или я его… Не знаю…
— Я тебя люблю, знаешь? — говорит сиплым шепотом. Через десять минут мы уже просто лежим в кровати. Тихо разговариваем. Вернее, он опять рассказывает о том, что будет. Как всегда не спрашивая… Вот странная я, конечно… Меня это и бесит всегда, и возбуждает одновременно… Вечно во мне эти два противоборствующих начала… Одна Камила- успешный архитектор международного уровня… Вторая- его безропотная рабыня, кайфующая от этого состояния всецелого подчинения…
— Поскольку школа уже началась, переезжать не будем в этом году… Останетесь в Дубае… И нам с Аланом будет удобнее в Чехию на бои мотаться отсюда, чем из Штатов. Ближе в два раза, нет этой дикой смены часовых поясов…
Я опять закатываю глаза. Как только он начинает говорить про эти проклятые бои, внутри все переворачивается.
— Зачем ты вовлек в это сына, Алмаз? — устало спрашиваю, откидываясь на подушки… Не могу ему это простить… Вот не могу и все… Ненавижу бои… Сколько боли они мне принесли… Сколько страданий.
— Камила, — выдыхает он то ли устало, то ли раздраженно, — ты сейчас мне мою мать чем-то напоминаешь… Ты с чего взяла вообще, что можешь за пацана решать, что ему нравится, а что нет? Ну вот скажи мне…
Я молчу. Может на один процент он и прав… Вот только…
— Он талантлив. Я тебе говорю как тренер, не как отец… Я бы даже сказал, у него исходные данные лучше моих… Будущее большое…
— Или никакого… Алмаз… ну очнись же ты! Алан- не ты! Я понимаю, что ты до сих пор не можешь привыкнуть к своему протезу, что бои на ринге для тебя табу и хочешь через сына продолжать реализовываться, но это не путь!
— Даже если ты меня хотела так зацепить, не получилось, Лала! Я горжусь своим протезом. Ты знаешь… Он для меня- символ того, что я тебя спас… То, что ты теплая и родная лежишь рядом, стоило того, чтобы пожертвовать рукой, — он кладет свою железную руку на меня и я невольно чувствую боль и сожаление, что вот такую чушь сказала. Инстинктивно обхватываю его протез, подношу к губам и целую. И он ведь чувствует… Его дыхание снова сбивается… Я боюсь опустить глаза, потому что там наверняка уже снова все в состоянии боевой готовности…
Мои предположения тут же подтверждаются, когда он снова сгребает меня и упирается в бок стояком.
— Залезай на меня… Хочу, чтобы ты сверху… — снова этот хриплый голос, от которого по венам лава вместо крови.
— Я больше не хочу… — деланно ломаюсь, скорее, чтобы его позлить. И он, конечно, ведется… Я ж знаю его, как облупленного…
Злобно выдыхает. Молча сам сажает сверху, с легкостью хватая под бедра, сам направляет в меня свой член, заполняет с придыханием. Плавно, пьяняще двигается, выбивая из меня сладостный стон.
— Что ты там говорила? — издевательски спрашивает, — не хочешь? Вижу… Так же не хочешь, как и я…
— Что, мучился? — теперь мне пришло время издеваться. Перехватываю инициативу на себя, поддаваясь быстрому ритму толчков. — А что так? Телку бы снял…
— Не хотел, — отвечает совершенно бесстрастно.
Сволочь… Не хотел он… А если бы захотел? На жену плевать, значит? То есть все упирается в «хочу-не хочу», а не в моральные принципвы, семейные обязательства…
— Зачем мне снимать, если своя есть, ох…ная… — улыбается порочно, сжимая мои ягодицы.
— Зачем тебе я? Старая, злая, вечно недовольная… Вон, сколько молодняка…