Леони насторожилась – не звучит ли мелодия старой пластинки? Но вместо этого услышала только до судорог знакомый треск горящего дерева и натужный кашель человека, которого однажды уже удалось спасти.
– Этьен! – Голос осип, из горла вырвался тихий скрип. – Этьен!
Леони бросилась на крыльцо, распахнула дверь – та оказалась не заперта. Вот он – тот самый коридор, по которому стелется черный дым и все ближе подбирается прожорливое пламя.
– Этьен!
– Я… Здесь!
Голос звучал откуда-то снизу. Подвал! Открывая одну дверь за другой, Леони металась по незнакомому дому, пытаясь найти заветную лестницу.
Вход в подвал оказался объят огнем. Вот почему мастер не смог выбраться сам – боялся сгореть.
Леони подошла ближе. Она не боялась огня – больше нет. Столько раз сгорала, что уже потеряла счет этим жарким свиданиям. Протянула руку. Пламя встрепенулось, принюхиваясь, и отшатнулось назад, поползло по стенам, недовольно шипя.
Металлическая ручка нагрелась, но Леони не колебалась, и уже через секунду оказалась на устланной дымом лестнице.
– Этьен?
Он лежал на полу под небольшим окошком, расположенным под самым потолком, и отчаянно откашливался, стараясь избавиться от дыма, забивающего легкие.
– Леони?
Хриплый голос – каким она его помнит. И все остальное – такое же. И слегка надменный равнодушный взгляд, и покрытые ожогами руки, и упрямые волосы, спадающие на лоб, сейчас перепачканный сажей.
– Мсье Этьен… – пролепетала Леони, спускаясь с лестницы.
– Ты опять за свое?
– Что? Вы о чем?
– Опять лезешь за мной в самое пекло. И что я тебе сделал, что ты не даешь мне сгореть?
Спокойный голос, немного раздраженный, но в глазах прячется смущенная улыбка.
– Извините, больше не буду, – засмеялась девушка и с опаской оглянулась на лестницу. – Надо выбираться. Пойдемте, я нас выведу.
Он промолчал. Не стал привычно язвить или осаживать не к месту отважную девчонку. Молча поднялся, содрогаясь от саднящего горло дыма, и медленно пошел следом.
Огонь трещал, скрипел, стонал. О, как ему хотелось прикончить эту маленькую зазнайку – только бы хватило сил.
На верхней ступени Леони попросила Этьена обмотать лицо рубашкой, чтобы не надышаться еще больше вонючим дымом, и, взяв за руку, повела вперед, навстречу свежему воздуху. Когда они выбрались на крыльцо, дом уже вовсю полыхал, и вряд ли даже пожарные могли бы помочь этому уютному, с любовью обставленному жилищу.
Если бы только она умела управлять своей стихией…
Леони отошла в сторону и упала в сырую прошлогоднюю траву, присыпанную черными листьями, выставив вперед ноги-спички в привычных широких темно-синих джинсах с желтой строчкой по краям и зеленых кроссовках в красный горох, перепачканных глиной и сажей. Этьен плюхнулся рядом, завалился на спину и закрыл глаза, подставив лицо скудному весеннему солнцу, еще только-только разогревающемуся, прежде чем светить и греть по-настоящему все лето и половину осени.
Только сейчас Леони заметила шрамы у него на лице – почти вся правая сторона была стянута обгоревшей в пожаре кожей.
– Думал, ты уже не придешь, – абсолютно ровным тоном заявил мсье Ле Гро, не открывая глаза.
– Я тоже, – быстро ответила Леони и отвернулась, поняв, что продолжает бесстыдно пялиться на шрамы.
Так странно: они были знакомы столько лет, но им совершенно не о чем было разговаривать. Ни тогда, ни сейчас. То ли он был слишком молчалив, то ли Леони не привыкла, что ее рассуждения хоть кому-то интересны, но ни один, ни вторая не испытывали ни малейшего неудобства или нервозности в своем обоюдном молчании. Оно для них заменяло все слова мира.
Прошла минута. Или целый час. Или давно пришло лето, и расцвел знакомый луг ядовито-желтыми цветами. Леони запуталась во времени, совсем как тогда, на пляже Дженги: моргнул – и уже встречай закат.
– Я, пожалуй, пойду, – пробормотала девушка, сдерживая рвущиеся наружу всхлипы – ни к чему эти трагедии, ни к чему притворяться, что можешь хоть на минутку представить, что тебе здесь все-таки рады. Она должна была сюда прийти, чтобы спасти его, но раз дело сделано… Что ж!
– А я хотел спросить: завтракать будешь? – пробормотал Этьен и улыбнулся одним краешком губ.
Леони ничего не ответила, только рассмеялась и поднялась с мокрой травы, даже не удосужившись стряхнуть с джинсов прилипшие листья.
«Или, может, остаться?.. Они же разберутся там сами, без меня?»
И она действительно открыла уже рот, чтобы сказать что-то смешное или остроумное, пожалуй, у нее была даже заготовлена пара слов… Как взгляд упал на дом через дорогу. Точнее, на стоящую рядом с ним фигуру в темно-красной широкой дутой куртке и узких черных джинсах.
«Марселина!»
Ее невозможно было не узнать.
«Значит, она не умерла!» – метались мысли в голове, словно взбудораженные лисицей куры.
Марселина поймала взгляд и улыбнулась, помахала рукой. Леони в последний раз обернулась на Этьена, прощаясь – возможно, навсегда, – и побежала через дворик, через дорогу.
– Ну привет.
Марселина смерила ее ядовитым взглядом, словно это она – Леони – сама бросила ее в тот горящий лес на растерзание оголодавшему пламени.
– Привет, – улыбнулась Леони и обернулась на догорающие угли домика розовощекой Элен. – Пошли отсюда?
Они шли молча, смотря прямо перед собой. Им, наверно, было о чем поговорить, что сказать друг другу, но каждая, как могла, оттягивала этот момент или просто подбирала слова, чтобы не тратить попусту. Дома остались позади. Началась глинистая дорога. Ноги снова скользили, на кроссовки липли комья грязи, но остановиться нельзя, и повернуть назад – тоже.
Они прошли перекопанный землеройной техникой луг и замолчавшую реку, выбрались на главную магистраль. Где-то там, чуть выше по единственному на всю округу склону, будет та самая смотровая площадка, где Леони бросила прежнюю жизнь, поддавшись уговорам… Как там его звали? Имя стерлось из памяти, как и все, что было до этого момента.
Спустя минут тридцать они вдвоем сидели на низкой лавочке, установленной у обрыва, и смотрели на далекий город, окруженный сожженными дотла землями. Да и в самом центре тут и там впивались в небо опаленными крышами поеденные огнем высотки и обломанные «клыки» обгоревших деревянных домов.
– Ну как, нравится картина? – прервала тишину Марселина, и Леони шумно выдохнула: «Наконец-то». Все-таки молчание молчанию рознь: это – рвало на части.
– Нет. Я думала, ты погибла.
Марселина подавила улыбку и вытянула вперед стройные длинные ноги.
– Могла бы и вернуться за мной. Не считаешь?
– Я же… Я не знала… – стушевалась Леони, пытаясь сама для себя понять: почему не бросилась следом за своей проводницей? Почему позволила упасть? Почему… Столько «почему» – и так мало на них ответов! – Извини.
– Ничего. И ты меня извини – за твоего… мастера. Пришлось поджечь дом этой пекухи. Надеялась, что… Что увидишь это и вернешься.
Леони показалось, что выключили свет. А вместе с ним мысли.
– Что ты сказала? – нахмурилась она, поворачиваясь к Марселине.
– Я была уверена, что получится. Что портал откроется… Я бы не дала ему сгореть. Не бойся. Я… все-таки не такая тварь, какой меня считают…
– Кто считает? – сквозь зубы перебила Леони.
– Все. Оттуда. Думаешь, просто так меня сослали сюда?
Марселина поморщилась, словно от дикой боли, резко сковавшей тело.
Леони отказывалась что-то понимать, кроме одной-единственной значимой мысли: Марселина пыталась убить Этьена, лишь бы выманить ее сюда!
– Ты-то мать не выбирала. А я – да. Причем твою, – девушка хохотнула и с серьезным видом начала рыться в глубоких карманах куртки, достала оттуда горсть конфет в прозрачной обертке и протянула Леони. Та машинально схватила одну и, не разворачивая, забросила в рот.
– Мою мать? – переспросила Леони, выплевывая обертку. – О чем ты?
– Скажем так… Я заменила ей тебя. Не думай, она не чудовище и… кажется, даже переживала, что пришлось отправить свою дочурку сюда. Вот и… Она учила меня всему. А я была предана ей, как собака. Может быть, зря?
– Но почему?
– Потому что власть имеет свойство меняться. Королей отправляют на эшафот, а приспешников – кидают в сточную канаву. Меня забросили сюда. Что, кстати, не так уж и плохо.
– Но…
– Она жива, Леони. Твоя мать. И я хочу ее спасти. Поэтому… Я… устроила тот первый пожар… в доме твоего ненаглядного мастера. Я хотела, чтобы ты ушла от него, хотела, чтобы в тебе пробудилась сила огня – пусть и жалкие искорки. И… как видишь, все получилось. Немного везения и подстроенных случайностей – только и всего. Одно я не предусмотрела – что они тоже начнут искать тебя и пошлют этого недоноска Киллиана. Недомерок… Ему надо было убить тебя здесь, чтобы не дать попасть в Дженгу. Здесь убить легче всего… И мерзавка Заэльда это знала лучше других. Гнусная, подлая рожа… Бьюсь об заклад, это она все устроила. Мразь…
– Заэльда?
Леони почувствовала, как закружилась голова. Что происходит? Значит, и первый пожар подстроен. И вся жизнь… Неужели она следует чьему-то извращенному сценарию и отыгрывает придуманную роль?
Марселина молчала. Тяжело дышала и молчала. За горизонт, за остовы обгоревших домов, за выжженную пожарами землю садилось ядовито-красное солнце, отбрасывая последние лучи на кучковавшиеся облака. Казалось, небо сочилось кровью. Этот мир умирал в муках, и, возможно, уже ничто его не спасет.
– Надо вернуться.
Город Движения встретил уличным гамом и пестротой разношерстной публики, какой не увидишь ни в одном городе в мире людей. В глаза бросились бликующие баннеры, в нос ударил запах готовящейся на улице еды, по телу пробежали мурашки от предчувствия чего-то плохого, неизбежного.
– А я и забыла, как тут здорово.
Марселина жадными глазами пожирала и людей вокруг, и высотки, далеко запрокидывая голову назад и открывая от изумления рот.