И окончательно поняла, что любая сила – неважно, дается она человеку или магу, – может быть использована как во благо, так и во вред.
– Пам-пам-пам, – напела Леони, прикрывая глаза, но тут же встрепенулась: автобус въезжал в центр города.
Как он изменился. И в то же время остался прежним.
Некоторые здания почти полностью сгорели, и их залитые пеной останки еще не успели убрать. Другие огонь затронул лишь слегка, разукрасив черными разводами стены. Но большая часть все-таки уцелела… И все равно сердце сжималось от жалости и неожиданного чувства вины, словно это она была целиком и полностью ответственна за то, что произошло.
А может, и правда?
Мать так и не рассказала про ее рождение, не стала раскрывать тайны прошлого и причин, по которым пришлось, как она утверждала, бросить единственного ребенка и отправить в чужой для нее мир. Хотя это было понятно и без слов: раз связь между Главной Хранительницей Огня и обычным реократором не поощрялась, значит, и дети, скорее всего, были вне закона. А что другого, кроме мира людей, может предложить Дженга? Разве что подходящую Комнату.
Странно, но сейчас Леони уже научилась думать об этом спокойно, приняла ситуацию как есть и не хотела строить воздушных замков лжи вокруг прошлого. Пусть все останется как есть. Она искала мать: бессознательно – всю жизнь – и целенаправленно – последние несколько недель или месяцев… Она нашла ее, но чувства настолько перемешались с разрушенными ожиданиями, что было очень сложно размотать этот плотный клубок и рассмотреть каждую нить в отдельности.
Автобус дернулся и остановился. Леони соскочила с сиденья, пробежала по проходу, чуть не уткнулась в спину медленно и неторопливо поднимающегося старика и наконец выбежала на улицу.
Вон там кинотеатр, куда они со Стивеном ходили на последний сеанс. Дальше за углом – секонд-хенд, где она умудрялась иногда найти вполне сносные вещи, каких не купишь даже у лучших брендов. Если чуть пройти по улице или срезать через проулок, то можно увидеть простую вывеску с незапоминающимся словом «Кафе», где подавали самое вкусное мороженое в городе. Жаль, что деньги и время находились не так часто, как хотелось бы.
Леони стояла на остановке в нерешительности, не понимая, в какую сторону идти. В глаза бросился листок бумаги, заляпанный грязью. Он болтался, цепляясь одним краем за стенд с афишами, и привлекал к себе внимание слишком реалистичной картинкой полыхающего пожара.
«Для устранения последствий пожаров требуются добровольцы. Возможно трудоустройство в службу спасения».
Это знак?
Что ж… Почему бы и нет? Кажется, следующий шаг Леони наконец сделает в правильном направлении.
Только на мужских календарях девушки-пожарные выглядят сексуально. На деле же мало кто вообще разрешает женщинам выбирать столь опасную профессию и тем более пускает в самое пекло.
Вот уже пару недель Леони, переодевшись в грязную, перепачканную золой и пеплом робу, проводила целые дни с утра до ночи, разгребая пожарища, и возвращалась домой так поздно, что иногда не успевала раздеться, а заваливалась на кровать и спала до утра.
И все по новой.
На третий день тело болело, а запах дыма впитался настолько, что казалось, она чувствует его даже от французских тостов, которые так любила заказывать на завтрак, прежде чем уехать к очередному месту чужой трагедии, чтобы несколько часов кряду разгребать обугленные останки домов, расплавленные детские игрушки, почти полностью испепеленные книги, от которых нередко оставался только переплет.
Иногда ее отправляли на раздачу вещей, которые жертвовали жители со всей страны или закупали крупные компании. Очереди погорельцев впечатляли. Кто-то ругался, пытаясь отстоять право на пакет побольше, кто-то молча, с благодарностью уходил в сторону, стыдливо пряча взгляд, будто взять милостыню было для него низшим из преступлений против самого себя. Такие дни давались тяжелее всего. Уж лучше ковыряться в давно остывших углях, чем смотреть в глаза тех, кто пострадал от разожженных ее стихией пожаров.
Тысячу раз Леони хотела бросить это дело и тысячу раз возвращалась, не желая признаться, что ею движет не слепое благородство, а жажда искупить не свои грехи.
Так было проще. Так было правильно.
Спустя десять дней волонтерства ее приняли на работу и стали платить пусть и небольшую, но зарплату, и даже выделили однокомнатную квартиру почти в центре города. И радоваться бы, но вот череда пожарищ не прекращалась, а смысл происходящего терялся в горе пепла. Грела только мысль о том, что она наконец-то приносит пользу. Наконец-то ее жизнь хоть что-то значит – пусть даже лишь для нее.
Сегодня был один из тех дней, когда мысли захлестнули праведные намерения, и, скинув с себя перепачканную робу и оставив прямо на полу, Леони переоделась в теплый трикотажный костюм, подходящий для прохладного вечера в начале осени, и отправилась гулять по городу в надежде проветрить мозги и сменить картинку – бесконечное горе лишало сил и энергии. Казалось, кроме него не осталось ничего на свете.
Она прошла мимо кинотеатра, свернула на соседнюю улицу, попетляла в проулках, вышла к главной магистрали. Не знала, куда идет и зачем – доверилась интуиции и глазела по сторонам, впитывая мельчайшие детали: граффити на стенах домов, практически голые деревья, красно-зеленый ковер из листьев под ногами, пустую коробку из-под персикового сока рядом с урной, выщербленную плитку тротуара, полуоткрытый канализационный люк.
Леони цеплялась за реальность как за соломинку. И та вела на окраину, как когда-то золотые нити солнца – в мир Дженги.
У пекарни Элен пахло так же умопомрачительно, как раньше. И витрины полные, и сама хозяйка хлопочет с коробочками, сортируя заказы.
Не хотелось мешать и даже разговаривать. Не хотелось что-то объяснять или вспоминать тот день, когда во второй раз спасла Этьена из пожара. Леони встала в тени соседнего дома, ожидая, когда рабочий день закончится, увидела, как Элен закрыла стеклянную дверь и медленно пошла вдоль по улице, словно никуда не торопилась или даже вовсе не хотела идти домой.
«Может, разошлись?» – мелькнула шальная мысль.
Они прошли три квартала, свернули в переулок, прошли вдоль длинной, абсолютно пустой улицы. Здесь уже не спрячешься нигде, если вдруг Элен вздумает обернуться, но Леони гнала эти мысли прочь. Она сама не знала, зачем идет за ней и готова ли наконец к встрече с отцом. Ведь может человек просто чуть-чуть прогуляться?
Похолодало. Сейчас как-то по-особенному чувствовалось, что пришла осень. Под накинутый на голову капюшон забирался ветер и пытался растрепать привычно зализанные за оттопыренные уши волосы. От налетающей пыли чесался нос, и Леони смешно морщила его, ленясь достать руки из карманов, чтобы протереть лицо.
И вот Элен остановилась у калитки длинного двухэтажного здания. Леони остановилась тоже. Так странно – они обе не могли решиться на что-то важное, и все-таки вряд ли в полной мере поняли бы друг друга, доведись им поговорить откровенно.
Скрипнула калитка, зажегся свет на террасе. Входная дверь открылась, и на пороге показался Этьен с привычным равнодушно-спокойным выражением лица и налипшими на лоб прядями темных волос.
Он что-то сказал, Элен ответила. Она улыбалась, а он скрестил руки на груди и просто стоял. Не приглашал войти, не спускался сам. Молчаливая война взглядов.
Леони стояла чуть поодаль, спрятавшись в тени дерева. Старалась не думать об этих двоих – думала о себе. Слушала биение сердца, пытаясь различить внутренний голос и понять, хочет ли нарушить тишину этого осеннего вечера своим громким присутствием, способным взорваться петардой, брошенной под ноги задумавшегося о чем-то прохожего.
Уйдя в себя, не заметила, как Элен развернулась и пошла прочь, как Этьен зашел обратно в дом и захлопнул за собой дверь. Просто поняла, что стоит абсолютно одна на темной улице возле незнакомого дома и смотрит в пустоту.
И в тот же момент захотелось закончить эту агонию. Чего она боится? Если рассказать Этьену о своем происхождении нельзя, то они могут остаться друзьями. Или знакомыми. Или она продолжит прибегать к нему иногда по выходным, мыть в ледяной воде грязные, найденные на свалках бутылки, а потом ютиться на продавленном кресле, сгорбившись и кое-как запихнув в него длинные тощие ноги, и смотреть, как горит огонь в печи и как оживает стекло в руках мастера.
Ровно пять ступенек по лестнице, короткий стук. Леони нажала на ручку двери, убедилась, что та, как обычно, не закрыта, и заглянула в длинный темный коридор.
– Мсье Этьен? – прошептала она, втайне надеясь, что он не услышит, и можно будет уйти, так и не встретившись лицом к лицу.
Из-за двери по левой стороне коридора выглянуло раскрасневшееся лицо. Этьен прищурился, пытаясь разглядеть что-то в темном проеме входной двери, вышел и встал, прислонившись плечом к стене и скрестив руки на груди.
– Леони. Я думал, ты не придешь, – ухмыльнулся он.
Наверное, он ждал от нее привычных быстрых рассказов, но Леони молчала.
– Как ты меня нашла?
– Я шла за Элен.
Он ухмыльнулся уголком губ и отошел в сторону, пропуская в мастерскую, а потом бросил беглый взгляд на наручные часы.
– Ужинать будешь?
Леони радостно кивнула – будто не было этого сложного года, не было Дженги, не было борьбы и не было тайн. Не было встречи с матерью и рассказов о том, что он ее отец.
Да нет, это было! Только вдруг так захотелось обо всем забыть…
Они прошли в просторную, но совершенно неприбранную кухню – тут явно редко готовили и еще реже ели. И кроме упаковки нарезанного хлеба и нескольких кусочков плавленого сыра, ничего не было.
– Извини. Я тут редко ем, – впервые в жизни извиняясь, пробормотал Этьен, в растерянности оглядываясь по сторонам, словно никогда раньше не видел эту комнату. – Мы можем пойти… Элен отлично готовит.
«Ах вот оно что. Она просто пришла позвать тебя домой…» – эта мысль расстроила. Сейчас, когда она нашла отца, не хотелось ни с кем его делить. Да и любой ребенок будет всегда надеяться, что родители когда-нибудь будут вместе. Даже тот, кто видит их впервые.