– Что случилось? – повторил он чуть резче, перехватывая узкие плечи и отстраняясь.
Она рассказала ему всю правду – ту, которую ему нужно было знать, – и много неправды. Слова разбивались вдребезги о притупленное людской жизнью сознание и долетали мелкими осколками, которые так трудно было собрать воедино. Этьен не проронил ни слова, сидел, слушал и старался отвести глаза, оглядывая и этот дом, и улицу, будто впервые в жизни видел. Из глубины новых знаний все казалось чужим, даже Элен. Но хуже всего – больнее, уязвимее – было слышать про Леони.
Он прикипел к этой странной девчонке. Она напоминала его самого – тем, что тоже, по сути, была человеком без прошлого. Свое он не помнил очень давно и даже забывал об этом переживать, кое-как устроившись в новой жизни и убедив себя, что все ровно так, как должно быть.
Как бы то ни было, слышать о том, что она появилась в его жизни с некоей корыстной и гнилой целью, было невыносимо. Как невыносимо было продолжать внимать тому, что лепетали, не останавливаясь, разбитые губы Заэльды.
Этьен – а точнее, Этелиор – плохо помнил ее и, кажется, испытывал не самые светлые чувства, и то, что между ними была любовная связь, казалось безрассудным, нелепым, чудовищным. Но сейчас все таким казалось. Где правда, а где ложь? Где настоящая жизнь, а где выдумка? Неужели он мог так обмануться или позволить себя обмануть?
Голова раскалывалась, его переполняла злоба. Ни слова не сказав, Этьен поднялся со скамьи, даже не заметив, как вниз, на грязные доски, полетели чуть влажные подушки, и скрылся в мастерской – единственном месте, в которое он верил безоговорочно и где каждый день искал отдушину и опору.
Дверь тихо скрипнула – он замер, забеспокоившись, что мог разбудить спящую в мастерской девчонку. Медленно прошел по коридору, выбирая половицу за половицей, стараясь не наделать много шума. Подошел к дверному проему, заглянул внутрь: Леони спала, неуклюже забравшись в кресло, так что острые коленки, обтянутые трикотажными штанами, торчали почти до подбородка. Милая, светлая, несуразная, болтливая, странная – она могла быть для него какой угодно, только не мерзкой предательницей. Он иногда боялся своей ненормальной привязанности к ней, хотя не чувствовал ничего, что могли бы назвать аморальным или противоестественным. Так что это было? Что, черт побери?!
Этьен подошел к полке, поднял свое последнее творение – точную копию кита, которого он подарил ей в первый день знакомства. Он сделал его только сегодня, хотя никогда раньше не повторял своих творений. Что на него нашло?
Маленькая фигурка из стекла бликовала в свете луны, почти не пробивающемся сквозь мутные окна, которые все никак не находилось времени или желания помыть, а Элен он сюда никогда не пускал. Пальцы дрогнули и разжались – раздался звон разбитого стекла.
Леони вздрогнула и открыла перепуганные большие глаза разного цвета: один голубой, другой почти весь оранжево-золотой.
Но Этьен не видел этого. Он не видел ничего. Просто смел осколки, выкинул в ведро и вышел. Подошел к входной двери – хотел выйти к Заэльде и что-то сказать… Но что? Буквы никак не складывались в слова, а слова – в осмысленные фразы. Рука уже легла на забрызганную краской еще прошлым хозяином дома дверную ручку… Он остановился. Задумался.
И краем глаза увидел теплый плед, который принесла еще пару недель назад чересчур заботливая Элен на тот случай, если он вдруг заработается и решит остаться ночевать в мастерской, – а он про него даже не вспомнил!
Плед был мягкий, чуть пах карамелью. Этьен скомкал его, сжимая пальцы до боли в костяшках, и вернулся назад в мастерскую.
Когда он все-таки решился снова выйти на террасу, Заэльды уже нигде не было.
Начался дождь. Подушки так и валялись на грязных досках и мокли. А вместе с ними намокал и растворялся клочок бумаги с номером телефона и одним-единственным словом: «Позвони».
Этьен поднял листок, смял в кулак и хотел уже выкинуть, но передумал. Запихнул прямо так, мокрым комком, в карман и сел на ступеньках, подставив лицо косым струям дождя.