Он чувствовал, что не нашел правильных слов. Интересно, что бы сказал в такой ситуации отец, Джон Грант-старший, чей обелиск стоит на деревенском кладбище в Бельгии?
Он наизусть помнил надпись на цоколе креста:
Капитан прошелся по лагерю. Парни играли в карты и кости. Грант заметил, что те, кто играли на «материке» в сложный покер, здесь, в тылу противника, перешли на самые отчаянные и стремительные азартные игры: кости и блэкджек.
Тасуя карты, фельдшер Хьюз напевал похабную солдатскую песню.
Клиф смазывал оружейным маслом автомат.
— В этих джунглях, — пожаловался он, — дьявольски быстро все ржавеет. Я приказал ребятам чистить оружие не меньше двух раз в день.
— Подожди, пока начнется сезон дождей! — усмехнулся Грант. — Тогда твой автомат за неделю насквозь проржавеет.
— Неужели мы будем торчать здесь до сезона дождей? — проворчал Клиф.
— Это зависит от того, как у нас пойдут дела, — ответил Грант, протягивая Клифу пачку сигарет гонконгской марки. — Пока нам везет сверх всяких ожиданий.
— Я тоже начинаю думать, что наши предшественники преувеличивали трудности работы в тылу Вьетконга. Болтали, будто условия тут гиблые — сто градусов выше ада. Позагораем тут месяца два-три, накопим деньжат, заработаем ордена — и домой! Вот уж когда гульнем на славу!
В этих словах — весь гуляка Клиф. Несколько раз, в Фудзиоке, на Окинаве и в Сайгоне, Клифу удавалось затащить Гранта в злачные места. Всю ночь ходили они из бара в бар, выбирая только офицерские и обходя стороной бары для унтер-офицеров, бары для рядовых, бары для негров. Бары, бары…
«Нью-Токио»… «Белый котенок»… «Красная птица»… «Мечта»… «Королева»…
Ночной воздух, пропитанный перегаром виски и джина. Красные, синие, зеленые, янтарные сполохи световой рекламы. Отраженные в зеркалах бутылки всех калибров. Рев рок-н-ролла из джук-бокса.
Экзотические черноволосые герлз, почти не говорящие по-английски. Одни в кимоно, другие одеты по последней моде Седьмой авеню Манхэттена. Карточки-календари с отметками венерологов: «здорова», «здорова», «здорова»… «Мама-сан» — бандерша «джо-сан» — девочка для радости. Раздвижная дверь, циновка — «татами» на полу, ваза с горячими углями, шелест иен или пиастров. Продажная любовь. Отборная, многоэтажная казарменная ругань, увесистые кулаки, приемы карате, бутылки с отбитым донышком и хруст костей. Зовут военную полицию: «Эм-Пи! Эм-Пи!» Свистят белые дубинки над ухом. Морская пехота лупит летчиков, десантники колошматят пехотинцев, и всех без разбору увечат «зеленые береты».
Но часто и здесь, в злачных местах Сайгона, звучит неожиданный взрыв мины, хлопает выстрел, сверкает занесенный для удара нож. Вокруг трупов американцев собираются любопытные, и странно блестят загадочные черные глаза…
Наутро раскалывалась голова, кровоточила совесть, Грант задыхался от стыда, а Клиф дул с похмелья крепкое пиво «33-экспорт» и глядел с презрением на офицерика из колледжа.
В то время когда Клиф кутил в барах на сайгонской Рю-Катина или тянул джин с сидром в офицерском клубе «Плэйбой» в Ня-Чанге, Грант читал, не пропуская ни одного сообщения прессы, об антивоенных демонстрациях «голубей» на родине, о сожжении американскими юношами призывных повесток. Все, пожалуй, началось с письма Шарлин, в котором она прислала ему копию речи сенатора Уильяма Фулбрайта, гневно осудившего необъявленную войну во Вьетнаме. Шарлин подчеркнула такие слова сенатора: «Критика — это более чем право, это долг патриота, высшая форма патриотизма». От себя Шарлин писала, что не может понять, почему Грант стал «зеленым беретом», «ландскнехтом грязной войны». «За последние шестьдесят лет этого века люди и так уже убили сто миллионов человек! — писала Шарлин. — Мы живем в век Каина!»
Сначала он мысленно выругал ее за то, что она связалась с «мирниками», а потом призадумался, вспомнил собственные сомнения, появившиеся у него после его первой «операции по умиротворению». В ходе этой операции «зеленые береты» навсегда «умиротворили» множество стариков, женщин и детей, но так и не увидели ни одного вьетконговца. Правда, после того как они проутюжили рисовое поле гусеницами М-113, гусеницы эти сочились кровью, и Клиф уверял, что это кровь раздавленных вьетконговцев.
Клиф никогда ни над чем не задумывался. Однажды, когда Грант прочитал ему сообщение о самосожжении буддийской монахини в пагоде под Ня-Чангом, Клиф сказал:
— Жаль, что мне не довелось при этом присутствовать! Такое не увидишь и в цирке Барнума и Бэйли!
Грант лег спать сразу после захода солнца, но долго не мог уснуть. Он смотрел на оранжевую луну за черной листвой и курил сигарету за сигаретой, пуская дым сквозь сетку от москитов. В ушах звенел крик вьетнамца, которого пытал Шин.
VII
«Я убил вьетконговца! Я убил по крайней море двух вьетконговцев!» Этот восторженный крик последовал после десятисекундной очереди из автомата и приглушенного взрыва под землей… Жертвами оказались трое детей от одиннадцати до четырнадцати лет — два мальчика и одна девочка. Их тела были изрешечены пулями.
«Боже мой! — вскричал мой морской пехотинец. — Да ведь все они дети!»
Несмотря на таблетки и порошки для очистки воды и стерилизации местной пищи, один сверхсолдат-супермен за другим заболевал дизентерией. Грант, как мог, ухаживал с помощью сержанта-фельдшера Хьюза за больными «зелеными» и «красными беретами», проклиная эту свирепую и вовсе не романтическую хворь. Попробуй проникнуться сознанием великой важности твоей роли в операции «Падающий дождь-два», сидя на корточках со спущенными штанами за банановым деревом и едва не плача от дикой рези в желудке!
Харди заболел первым. Вначале он еще крепился, скрывая болезнь, но однажды выскочил с отчаянным воплем, выпучив белесые глаза, высоко вскинув от страха крашеные брови. Он почти буквально мчался впереди спущенных штанов. Все схватились за оружие, но оказалось, что Харди повстречал в джунглях не вьетконговца, а всего-навсего кобру. Случайно оглянувшись, он увидел эту очковую змею, нацелившуюся на его искусанные москитами сухопарые ягодицы.
— Иисусе Христе верхом на колесе! — богохульствовал первый сержант. — Я уж думал, мне придется расстаться с фунтом филейной части и прижечь рану порохом!
— Зря паникуешь, Харди! — расхохотался Честэр. — Разве ты забыл, что всего-навсего двадцать пять процентов укусов кобры смертельны!
А потом занемог сам командир, капитан Джон Улисс Грант-младший. И ему не помогли йодистые таблетки. И заболел он более тяжелой формой дизентерии, чем Харди и остальные. Никто не мог понять, откуда именно пришла зараза. Правда, пили сырую воду из ручья, ели рис и мясо оленя, гиббона и даже собаки, привыкая к местной пище в соответствии с планом перехода на подножный корм.
— Плохи наши дела, первый сержант! — сказал капитан начальнику разведки, глотая таблетку. — Что же теперь будет с нашим «туземным партизанским» отрядом?
— Эти ярды у меня вот где! — ответил Харди, хлопая ладонью по заднему карману. — Сегодня опять пришлось у них тянуть через соломинку ханжу. Всю главную работенку я уже провернул. Мой помощник и дублер продолжит занятия по тактике и стрельбе. Думаю, пока надо воздержаться от всяких подарков. Впрочем, деньги надо прижать, а подбросить им еще мыла. Хотят заколоть для нас буйвола, спрашивали, сколько нас человек. Я, разумеется, уклонился от прямого ответа, сказал, что у нас в одном Большом Нью-Йорке больше народу, чем во всем их Южном Вьетнаме. Они простодушны, как дети!..
— Думаю, ты недооцениваешь этих людей, Харди, — выразил командир свое давнишнее беспокойство. — Помнишь, говорили нам в Брагге на лекциях по разведке, что еще Сунь-цзы за полтысячи лет до рождества Христова писал о широком распространении разведки в этом краю? Возможно, что они вовсе не такие уж простачки.
— Не беспокойся, босс! Я уверен, что во времена этого Сунь-цзы презренный металл тоже нравился шпионам…
Грант долго беседовал со своим заместителем по разводке. Как вести пропаганду против Ханоя и Вьетконга? Как разжигать этническую вражду? Как найти общий язык с этими горцами? У них до тридцати разных наречий, их не понимают даже вьетнамцы. По указанию ЦРУ, надо обещать им в награду за помощь против Вьетконга автономное королевство. Это — в далеком будущем, а сейчас надо подкинуть мыла, и еще конфет, и — что им там еще нужно? — крысиного яда? Чтобы крысы не пожирали запасы риса? Отлично! Радируем, чтобы выслали крысиный яд.
Сегодня же надо начать показывать им кино. Имеется шестнадцатимиллиметровый кинопроектор, экран, движок и все, что требуется. ЦРУ обещало регулярно подбрасывать подходящие фильмы. Фильмы, разоблачающие зверства коммунистов, славящие «свободный мир». Да! Обязательно надо пообещать пенсии семьям погибших контрпартизан…
Грант знал, что вся программа идеологической обработки горцев основана на тщательном изучении «фирмой» успешной агитационно-пропагандистской работы самого Вьетконга. Но разве можно все на свете вывернуть наизнанку, перелицевать? В этом Грант сильно сомневался.
— Разведку необходимо вести комплексно, Харди, — поучал Грант, излагая уставные премудрости. — Пока что мы сделали первые шаги в налаживании разведки среди местного населения, но мало преуспели в главном — в организации агентурной разведки в батальонах Вьетконга и в органах партизанской власти в нашем районе. Нужны местные кадры, хотя мы заранее должны быть готовы к предательству с их стороны. Наш лозунг «Подозревай каждого». В утренней шифрограмме полковник Фолькстаад спрашивает, что сделано по созданию досье местного военного и гражданского начальства.